Хороший месяц октябрь! Хоть весь день просиди на полоске пляжа, не встретишь здесь ни души. Вансу нравились туман, прохлада и моросящий дождь, особенно теперь, когда у него появилась Лав. В эту зиму он каждый день будет приводить ее сюда любоваться океаном.

Ванс сел в машину и сдал назад. Обернулся, чтоб напоследок посмотреть на воду, как вдруг что-то блестящее вынесло на берег. Прищурился, вглядываясь. Начиналась изжога. Вынул из бардачка свои верные таблетки. Поставив машину на ручник, поспешил на пляж. На песке лежал пистолет.

Оставалось ехать на свалку.

Свалка кишела народом. Все волочили мешки, бутылки и банки в молочных поддонах, ветхую мебель. Весь летний мусор относился к контейнерам и рассортировывался для переработки.

На пассажирском кресле пристроился нежелательный пассажир – завернутый в тряпку пистолет. Ванс сто раз пожалел, что не догадался прихватить пакет – хоть чем-нибудь замаскировать предательскую железяку, – а завернул в белье.

Можно швырнуть пистолет в общий мусорный бак, здоровый, как дом на колесах, предназначенный для домашнего хлама. А можно отправить в контейнер для переработки железа. Нет, домашний хлам – даже не вариант, оружию там делать нечего.

Засунув под мышку закутанный ствол, Ванс направил стопы к контейнеру для вторсырья, как вдруг…

– Ванс?

Бледно-оранжевая копна волос с белой полоской. Ну вылитый скунс!

– Тереза!.. Привет.

Похоже, хозяйка отеля недавно плакала. С момента отъезда Сесили Тереза частенько была в расстройстве.

– Вот, пришла выбросить кое-что из старых вещичек Лейси, – сказала она. – Взять их не нашлось желающих.

– Жаль, – произнес Ванс.

Широкая, развевающаяся на ветру юбка чересчур экзотично смотрелась на свалке, куда выкидывают все подряд.

– Ну ладно, – пробормотал Ванс, – еще увидимся.

Ничто не укроется от внимательных глаз Терезы, привыкших находить везде сор. Она потянула за край материи, которая торчала из-под руки Ванса.

– А это что у тебя?

– Старое белье.

– То есть ты сюда притащился, чтобы выкинуть пару трусов?

– Да.

Тереза улыбнулась:

– Смешные вы, мужчины. А знаешь, отдай-ка его лучше мне на тряпки. Я всегда использую ветхое бельишко Билла.

Ванс вцепился в ствол мертвой хваткой.

– Нет, простите. Не пойдет.

Тереза продолжала тянуть.

– Да ну тебя!

– Нет!

Ванс пятился, пока не уперся ногами в капот «Датсуана». Открыл дверцу и сел в машину, прижав к себе пистолет. «Чудак в своем репертуаре», – скорее всего подумала Тереза. Не понять ей, что Ванс лишь пытался исправить былые ошибки.


Ванс поехал в город и припарковался у пароходной верфи. На горизонте виднелся полуденный паром. Рабочие с судоверфи отправились на обед. Ванс пошел за билетную кассу, где затаились скамейки с видом на гавань для тех туристов, кому хватит находчивости их обнаружить. Ловцы моллюсков снаряжали свои лодчонки, а в остальном и гавань, и пристань словно вымерли. Ванс встал на краю причала и заглянул в темную глубину. Затем вытащил из-за пазухи сверток и швырнул в воду. Сверток плюхнулся с убедительным шлепком и пошел на дно.

Ванс отдышался. Рядом не возник полицейский, чтобы выписать ему штраф, и не проплыл мимо пароход с семьюстами свидетелями его злодеяния. Вансу предстояло стать отцом живого существа, и он приводил дом в порядок.

Он прождал еще несколько минут, желая убедиться, что проклятущий ствол не всплывет на поверхность, пуская пузыри. И, уверившись в том, что его черная тайна скрылась навеки, направился к своей машине.

Пароходная верфь – то место, куда он причалил дюжину лет назад и где сошел на берег на полминуты позже Мака. Сколько дней и часов он оплакивал эту оплошность. Теперь же ему стало ясно: все это пустое. Он станет отцом. Отцом!

Ванс сел в машину и поехал прочь. Его жизнь начиналась с чистого листа.


Последнюю неделю на острове Марибель провела «в бегах». Это было своеобразным ритуалом прощания. Она металась по округе, подолгу и быстро, выжимая себя на все сто. Осень вошла в полную зрелость, по праву став лучшим временем года на Нантакете. Природа дышала цветом. Темно-красные восковницы на пустошах, пылающий огнем бересклет, янтарная трава на дюнах. Мари радовалась, что покидает Нантакет, когда все настолько красиво, ведь таким он останется в ее памяти. В иные дни она поражалась тому, что решила все бросить. В голове звучал немолчный вопрос: как можно отсюда уехать?

Марибель бегала по городским улицам. Не только по центральным, известным туристам, но и по узким петляющим переулкам. По Ярмарочной и Школьной, по Фермерской, Сосновой и Южной. Рассматривала старинные дома, сады, будто сошедшие с почтовых марок, пробегая мимо крылечек, «вдовьих площадок» и окон с фрамугами. Ей нравились названия некоторых владений: Остров справедливости, Левобережный, Отдельный мирок, Капитанская дочка и Слива морская, Плавучий, Няня-такет, Причуда Молли, Тип-топ, День независимости, Спаситель. «Прощайте».

Марибель пробежала по Прибойному пляжу, мимо Городского леса до самого аэропорта. Бежала от Полпис-роуд к Шиммо, Куэйз, Куиднет. Свернула с Клифф-роуд мимо старого поля для гольфа на Тьюпанси-линкс, по дороге к мысу и мимо летних домов на пляже Диониса. Добежала до Мадакетской бухты.

Так прекрасным осенним утром она оказалась на Миакомет. День выдался теплым, светило солнце, небеса были ослепительно чисты. Марибель бежала по Миакомет-роуд, над которой раскинулись, подобно навесу, сосновые ветки, и взгляду ее предстал пруд. Чуть вдалеке от берега плескались дикие утки, по водной глади скользили три благородных лебедя. Три белых лебедя, сказочные создания, грациозно изогнули шеи, а сзади, подобно легкому тюлю, трепетало пышное оперение. Словно девушки в модных нарядах, словно невесты в подвенечных платьях.

Добежав до дюн, венчавших дальний берег пруда, откуда открывался чудесный вид на океан, Марибель остановилась, присела на топкий бережок и заплакала. Вот уже несколько недель после урагана она утешалась мыслью, что такой поворот событий неизбежен. Разрыв с Маком и встреча с Джемом, отъезд с острова – все это было частью какого-то важного плана ее жизни. Конечно, это нелегко. Вспомнилось, как они катались с Маком на джипе с откинутым верхом и как гуляли по городу зимой, взявшись за руки. Мак и Нантакет были неразделимы, как единое целое. Вот поэтому ей и придется уехать.

Ее утомил вечный поиск любви, надоело лелеять пустые мечты. Мак все равно не сможет ее любить, как не любил ее и отец, где бы он ни находился и кем бы ни был. Непонятно, зачем Богу понадобилось сотворить эту боль, столь изощренную муку, невыносимую и запутанную, которая называется «безответность». Теперь ее жизнь изменилась, она стала любимой, ее пестовали, ею дорожили, ценили ее так, как она того заслуживала. С Джемом у нее будет больше любви и меньше боли.

А еще какое-то смутное чувство подсказывало: только расставшись с Маком, она сумеет получить его обратно. Конечно, он не передумает тотчас же, но однажды это случится. Когда-нибудь скромная школьная библиотекарь какого-нибудь Лос-Анджелесского пригорода получит огромный букет желтых цинний с открыткой от Мака. А может, она состарится, как Лейси Гарднер. И тогда, сидя на крыльце в кресле-качалке, впервые за пятьдесят лет поговорит с Маком о том, почему их любовь дала трещину. Нет, к тому времени они не смогут даже вспомнить, что пошло не так. Они будут вспоминать ушедшие дни и былую радость. Как жили во Дворце и любовались чайками на Сиско-Бич и как слушали рождественские гимны, что лились из церкви. Они вспомнят, как были молоды и здоровы и жили вместе на острове Нантакет. И если Мак вдруг предложит ей руку и сердце, восьмидесятилетний старик такой же дряхлой старухе, она ответит согласием. И ожидание будет того стоить.


Когда до отъезда оставался всего день, ноги сами принесли ее к отелю. Она могла бы сколько угодно себя убеждать в том, что пришла повидаться с Джемом – ему предстояло немало потрудиться: поднести сумки для последнего отъезжающего, расстелить освободившиеся номера. Если честно, Марибель бежала к «Пляжному клубу», чтобы увидеть Мака. Мари мчалась туда, где шесть лет назад они повстречались. Каждое утро он поджидал ее на парковке, делая вид, что подметает асфальт, и однажды набрался смелости и предложил бутылку воды. Сколько раз с той поры она задавалась вопросом: а как бы повернулась ее жизнь, если бы она отказалась? Или побежала другим маршрутом и вовсе не повстречала Мака? Ее жизнь обрела бы иные формы, иные краски. За размышлениями, как все могло бы сложиться, было убито бесчисленное множество часов.

Наверное, Мак почувствовал ее приближение. Он работал у входа: снимал вывеску «Нантакетский пляжный клуб и отель». Едва услышав шаги, обернулся, и его лицо озарилось мимолетной улыбкой, которая тотчас погасла.

Марибель была сильно взволнована. Неистово колотилось сердце, словно она выжимала все сто на бегу, а не остановилась для спокойной беседы. Ей никак не удавалось перевести дух. «Какая нелепость! – кричало все ее существо. – Почему мы должны расстаться?»

Мак заговорил:

– Вы на каком поплывете пароме?

В горле Марибель встал ком.

– На двенадцатичасовом.

Мак держал перед собой громоздкий щит.

– Вот и закончился очередной сезон… У нас единственный гость – Каль Вест.

– Ты останешься на зиму? – спросила она. – На следующий год?

– Да, – ответил Мак. – Я позвонил Хавроше и отказался от его предложения. Ты все же оказалась права: я здесь застрял.

Марибель отвела взгляд, посмотрела на воду. Вдалеке маячил паром на Хайанис. Завтра она тоже уплывет.

– Не самое плохое место, – проговорила она.

– Проводить тебя завтра?

– А ты хочешь?

Он поддел ботинком ракушку краба-отшельника, и она отлетела на обочину.

– Я приду.

Марибель закусила губу. На глаза навернулись слезы, только это его не касается. Махнув рукой на прощание, она повернулась в сторону дома и понеслась прочь.


Билл кое-как пережил очередной сезон. Без потерь не обошлось. Сбежала дочь, отель предстояло восстановить – перестлать полы и ковры, местами поменять крышу, а комнату Клариссы Форд, «счастливый седьмой номер», обставить заново. Все это Билл решил отложить до весны, когда, как он смел надеяться, у него будет больше желания этим заниматься.

Одно было ясно: без помощи Мака ему с отелем не справиться. Стоя у окна с видом на бухту, Билл провожал Мака взглядом – тот направился в домик Лейси Гарднер. Он решил остаться здесь на зиму и уже согласился оплатить Биллу стоимость отопления.

Билл пошел к домику Лейси. Внутри было совершенно пусто, если не считать вывески шляпного магазина «У Лейси» да диплома об окончании колледжа Рэдклифф. Со стен уже сняли расписные фарфоровые тарелки и яркие репродукции с видами Нантакета. Теперь комната старой леди больше напоминала монастырскую келью.

Мак шел по коридору, неся две пустые коробки.

– Хорошо бы как-то украсить стены, – заметил Билл. – Думаю, Тереза выделит тебе что-нибудь из имущества отеля.

– Все картины в нашей квартире принадлежали Марибель, – пояснил Мак. – Она забрала их. И пусть. Я из дома себе привезу.

– Из дома? – удивился Билл.

– В конце месяца собираюсь в Айову, – сказал Мак. – На жатву.

– В Айову?

– Продаю ферму. Надо будет встретиться с адвокатом. Прибрать в доме родителей. Так что возьму с собой прицеп и притащу сюда все добро.

– Это серьезный шаг, – проронил Билл, – продажа фермы.

Ему стало стыдно. Со всей этой нервотрепкой он совершенно забыл о том, что Маку надо принимать решение. Если бы он был внимательнее, то чем-нибудь сумел бы помочь. А может, и нет.

Мак разобрал пустые коробки.

– Не ездил туда двенадцать лет и еще двенадцать не поеду. Мой дом – здесь.

– Я еще раз подумал над твоим предложением насчет процентов с прибыли… – начал Билл.

– А-а, забудьте, – сказал Мак. – Это Марибель настаивала.

– Все равно хочу что-нибудь тебе дать, – сказал Билл. – В благодарность за то, что остался.

И тут Билла осенила невероятная мысль. Он вспыхнул, сердце зашлось, готовое выскочить из груди. Что навеяло эту безумную идею? Потерянный ребенок, сбежавшая Сесили, и то, что Мак поедет прибирать родительский дом? Она проклюнулась там, на пустырях его души. Конечно, по-хорошему, следовало сначала посоветоваться с Терезой, хорошенько взвесить все «за» и «против», привыкнуть и со временем сжиться с этой мыслью. Но Билл не мог больше ждать. Вот он, Мак, стоит перед ним. Светлые волосы, румяное лицо, кровь с молоком, и говорит, что решил остаться. Тот самый сын, которого Биллу недоставало.

Мак сунул руки в карманы.

– Вы ничего мне не должны, – проговорил он. – Я получил предостаточно.

– Я хотел бы тебя усыновить, – сказал Билл.

– Меня? – Морщины пролегли на лбу Мака, и Билл понял, что повел себя, как дурак. Если ему страсть как хочется сына, не факт, что Мак так же сильно мечтает о новых родителях. Отец с матерью у него были классные, это ясно, иначе он не вырос бы тем, кем вырос. – Вы хотите меня усыновить?