Нет, я не считала, что это единственный возможный исход. Какая-то часть меня верила в бессмертную любовь с прилагающимся к ней похрустывающим свидетельством о браке. Но нам с Ричардом необязательно было жениться только потому, что все так делают. То, что мы жили в гражданском браке, отнюдь не значило, что он любит меня меньше, чем Билл любит мою лучшую подругу Мэри. Ведь правда же?

Глава 2

Сейчас, оглядываясь назад, я вспоминаю, что тем летом, когда произошли все эти ужасные события, Ричард часто бывая раздражен. Я списывала это на то, что он много работает. Он уходил из дому около шести утра и возвращался поздно ночью, хмурый, испачканный краской. Я не раз шутила, что Ричард видит меня только в пижаме и, должно быть, думает, что я в ней живу. Кажется, я сама видела его только спросонок залезающим в постель после того, как отключалась, отчаявшись его дождаться, или вылезающим из постели следующим утром.

Я была слепа.

Я не видела, что это конец.

Утро страшного дня было таким же, как всегда. Будильник Ричарда прозвонил в шесть часов. Я попыталась немного задержать его под одеялом. Он сказал, что не может, и сонно побрел в ванную. Я похвалила его за преданность делу и снова нырнула под одеяло. Прежде чем уйти в студию, Ричард зашел ко мне, принес чашку чая в моей любимой кружке, поцеловал в лоб и сказал: «Я тебя люблю». Потом ушел.

Я встала через два часа, и начался обычный день. Я отправилась в рекламную фирму, где подрабатывала уже две недели, позвонила в десять часов Бездарной Юнис узнать, не приглашают ли меня на пробы на главную роль в римейке «Касабланки» или, на худой конец, в рекламе кукурузных хлопьев. Нет, таких приглашений не было…

Я пообедала с одной коллегой-приятельницей. Она рассказала, что собирается замуж, а я рассказала о Мэри — до ее свадьбы оставалась всего неделя. Мы поболтали о девичниках, я дала телефон стриптизера, которого заказала для Мэри. Он должен был одеться в костюм пожарного. Точнее, раздеться. Вернулась на работу, подсчитала, какова моя поминутная оплата из расчета оклада, зашла в туалет, потом почитала украдкой журнал под столом, вместо того чтобы обзванивать клиентов. И отправилась домой.

В тот день не произошло ничего, что подготовило бы меня к вечернему событию. Хотя, если бы я верила в приметы, я обратила бы внимание на один знак. Тогда, конечно, я не догадывалась, что это было предзнаменование.

Когда я свернула на улицу, где находилась квартирка Ричарда, в которой мы жили, то услышала жалобный крик черного дрозда. Подойдя к дому, я увидела его. Подбитый дрозд лежал под вишневым деревом, на той же стороне дома, куда выходили окна нашей спальни. На него стрелой летела сойка. Не успела я понять, что происходит, как большая птица одним рывком оторвала дрозду голову.

Прежде чем я успела подойти, сойка улетела. От жалости к убитой птичке у меня перехватило дыхание — Ричард однажды сравнил меня с дроздом, он сказал, что я такая же ясноглазая и живая. Но даже это страшное зрелище не насторожило меня. Придя домой, я, как всегда, сделала себе бутерброд и села перед телевизором ждать Ричарда, как будто это была самая обычная пятница. Надо будет рассказать ему, решила я: черный дрозд, убитый сойкой. Какая ужасная смерть для нежного создания. Разве знала я, что на следующее утро пройду мимо тела бедной птички с чемоданами в руках, с чувством, будто это мне оторвали голову?


В тот вечер Ричард вернулся не поздно, с бутылкой вина, купленной по дороге домой. Он налил мне бокал и в ответ на «Как прошел день?» буркнул: «Нормально». Я напомнила, Что на следующей неделе надо купить ему костюм, а то на свадьбу Билла и Мэри пойти будет не в чем. Надо просто заставить себя сходить в магазин. Я пригрозила, что иначе сама отправлюсь в «Маркс энд Спаркс» и куплю твидовый коричневый мешок, не примеряя и не спрашивая его мнения. И вот тут-то он сказал:

— Лиззи, нам надо поговорить.

Три страшных слова «нам надо поговорить».

Считается, что именно этих слов так боятся мужчины, если их произносит женщина. Но за четыре года райской жизни ни один из нас этого ни разу не произнес. И сейчас это почему-то не обещало разговора по душам. Вскоре выяснилось, что Ричарду не так надо было поговорить со мной, как просто хотелось высказаться. Что он и сделал.

Он сказал, что не может представить нас вместе в старости, что думает об этом вот уже несколько месяцев кряду и теперь он наконец понял, что между нами все кончено. Он хочет уйти. Точнее, хочет, чтобы ушла я. Из его квартиры и из его жизни. К тому моменту как он договорил, я уже хватала ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Я не могла дышать, не могла произнести ни слова в ответ. Я даже плакать не могла. А когда ко мне вернулся дар речи, когда я хотела крикнуть, что я не согласна, что я просто не верю ему, он уже заявил, что будет спать в другой комнате, и захлопнул за собой дверь.


На следующее утро я съехала с квартиры. А что мне оставалось? Ричард ясно дал понять, что не хочет ничего обсуждать. Я попыталась сказать ему, что, может, выходные, проведенные порознь, помогут ему передумать? Может, нам стоит попробовать жить раздельно, но зачем же расставаться? «Я понимаю, — сказала я, — что тебе нужно побыть одному, иногда это каждому нужно». Но как только я предложила ему обсудить все на свежую голову, он просто заткнул уши, как ребенок.

Так что вечером я была уже в ста милях от него, я вернулась в Солихалл к родителям. Ремонт в моей комнате делали в последний раз, когда мне было двенадцать лет. Я тупо уставилась в стену с выцветшими обоями времен восьмидесятых и поняла, что не могу дышать. До меня все еще не дошло, что Ричард говорил всерьез. Каждый раз, как звонил телефон — а он звонил постоянно, потому что мама теперь стала координатором дежурств по району, — я была уверена, что это Ричард хочет извиниться и сказать, что все это просто плохая затянувшаяся шутка. Ну если не шутка, то хотя бы просто временная неувязка в наших идеальных отношениях. Все кончено? Не может этого быть. Мы же любим друг друга, разве не так? Мы что-нибудь придумаем!

Теперь, думая о прошлом, я вспомнила, что каждый раз, как я упоминала свадьбу Мэри и Билла, Ричард уходил в себя. Однажды он даже сказал: «Не понимаю, зачем вообще надо жениться в двадцать первом веке?» Может, в этом все дело? Страх женитьбы? Это объясняет, почему он отказывался идти в магазин за костюмом. Ричард просто не хотел идти на свадьбу, чтобы не оказаться следующим, кто должен будет сделать предложение. Это же очевидно!

Мне показалось, что я наконец-то все поняла. Это немного успокоило меня. Всю ночь я думала о том, что, если сказать Ричарду, что вовсе не обязательно идти со мной на свадьбу Мэри и что я не жду от него предложения, тогда он придет в себя и примет меня обратно. Я позвонила ему рано утром. Но в нашей квартире его не оказалось. Тогда я позвонила на мобильный.

— Сейчас пять утра, — проворчал он.

— Где ты? — спросила я. — Я звонила тебе домой.

— Какое это имеет значение? — резко ответил он, как будто защищаясь.

— Никакого, — тут же послушно согласилась я. — Просто… Просто я хотела поговорить с тобой, Ричард. Потому что, боже мой… нельзя же просто взять и вычеркнуть четыре года жизни! Нельзя просто выкинуть меня из квартиры, ничего не объяснив!

— Видимо, нельзя, — недовольно хмыкнул он.

— Знаешь, — начала я, — кажется, я понимаю, почему твои чувства ко мне изменились. Ты не хочешь жениться? Ты не хотел идти на свадьбу к Биллу и Мэри? Ты из-за этого затеял ссору? Но тебя никто не заставляет жениться на мне, я там буду всего лишь подружкой невесты. — И я засмеялась через силу.

Ричард вздохнул.

— Я права?

— Я не хочу говорить об этом сейчас, — сказал он. — Я перезвоню тебе позже.

И повесил трубку.

Он никогда не поступал так раньше. Ричард никогда не вешал трубку, не сказав «до свидания» и «целую». И внезапно до меня дошло, что мне уже не суждено проснуться от этого кошмарного сна в нашей двуспальной постели, что Ричард не погладит меня по голове, успокаивая. Я вдруг осознала, что весь этот ужас происходит на самом деле.

Я положила трубку, пошла в ванную, и меня стало тошнить. Меня просто выворачивало наизнанку, пока ребра не заболели. Потом я заплакала. И плакала до тех пор, пока в иссушенном организме не осталось ни капли жидкости. Когда в половине восьмого мама с папой проснулись, они увидели, что я сплю на полу ванной комнаты, положив голову на унитаз (след от стульчака еще несколько часов не сходил с моей щеки). Но это было лучшее, что случилось со мной за последующие пять дней.

Поверьте, будь это в моей власти, в обнимку с унитазом я провела бы значительно больше времени. Я бы заперлась в ванной и умерла голодной смертью. Мои надежды на будущее рядом с любимым человеком оказались всего лишь иллюзией, плодом моего воображения. Не было никакой любви со стороны Ричарда и никакого будущего.

Но эта неделя, самая ужасная в моей жизни, была одновременно самой счастливой и важной в жизни моей лучшей подруги.

В то время как я умирала от боли, Мэри готовилась к грандиозному финалу своего любовного романа. В следующую субботу, в три часа, она войдет в часовню колледжа, в котором мы когда-то учились, торжественно подойдет к Биллу, которого она любит с тех самых далеких дней, и станет его женой. И она хотела, чтобы в этот торжественный момент я стояла рядом. Когда я наконец нашла в себе силы поднять телефонную трубку и сообщить Мэри, что Ричард не придет, она только воскликнула:

— Но это же полностью меняет порядок гостей за столом!

И тут же стала жаловаться, что цены на цветы взвинтили вдвое из-за тли, которая распространилась по Европе. Потом я выслушала рассказ про бестолковую поставку продуктов и про список дорогущих свадебных подарков, отправленный по неправильному адресу, и про белые туфли, которые неимоверно жмут и неизвестно, как в них можно пройти хоть два шага, и только тогда я смогла наконец вставить слово и объяснить, почему именно Ричард не придет на свадьбу.

Мэри замолчала.

Я шмыгала носом и слушала пустоту в трубке.

— Лиззи, милая, — услышала я наконец, — но ты же не хочешь сказать, что тоже не придешь?

Разумеется, именно это я и хотела сказать. Я думала, Мэри поймет. Даже если забыть о том, что тебя только что бросили, быть подружкой невесты — кошмар, если тебе перевалило за четырнадцать. На дворе двадцать первый век. В наше время в космос могут послать целый женский экипаж. Женщины во всем мире открывают лекарства от неизлечимых болезней, ведут переговоры с целью урегулирования военных конфликтов и пишут романы, заставляющие человечество задуматься о своей судьбе. Но когда девушка идет в церкви следом за невестой, в платье, которое больше подошло бы шестилетней девочке, никого из присутствующих даже близко не интересуют ее достижения. Им наплевать, даже если она стала президентом фирмы или только что подписала контракт на издание трех своих книг. Единственное, что их интересует, — что же все-таки не так с этой девушкой, раз она сама до сих пор не замужем?

А меня, к тому же, еще и бросили только что. Бросили! И это сделал не просто друг или случайный молодой человек, это сделал Ричард — любовь всей моей жизни. Мой единственный. Мой любимый. Не может же Мэри, зная это, требовать от меня присутствовать на свадьбе и быть в центре внимания почти наравне с ней! Брошенная девушка в розовом платье с рюшами — вот так зрелище! Нет, это пытка. Организация «Международная амнистия» пришла бы в ужас. Даже злейшему врагу не пожелаешь такого.

— Мэри, — начала я, уже ненавидя себя за то, что собиралась сказать, — боюсь, я действительно не…

Закончить мне не дали.

— Ублюдок! Самовлюбленный ублюдок! — заорала Мэри. — Скотина, как он мог так поступить со мной!

— Мэри, не с тобой, а со мной, — резонно заметила я. — Ричард бросил меня.

— Я выхожу замуж уже в субботу, — продолжала она, не обращая внимания на мою реплику, — разве он не знает, как это трудно? Я вся на нервах. Мне только что пришлось перезаложить дом, чтобы заплатить за цветы; поставщики убеждают меня согласиться на лосося вместо заказанных устриц, потому что они, видите ли, неправильно меня поняли; туфли от Эммы Хоуп все в крови, потому что я стерла ноги еще на примерке, а теперь еще и ты хочешь оставить меня одну только потому, что этот гад Ричард умудрился бросить тебя именно сейчас! Я могла бы догадаться, что он подложит мне какую-нибудь свинью, — продолжала тараторить Мэри, — он всегда ненавидел меня, Лиззи. Все время, что вы с ним встречались, он осуждал меня. И не пытайся этого отрицать. Он специально решил отравить лучший день в моей жизни. Так вот, этого я ему не позволю! Свадьбу он мне не испортит. Даже если мне придется притащить тебя в церковь за волосы, ты будешь рядом со мной!