Дж. А. Редмирски

По дороге к любви

Влюбленным и мечтателям, а также всем, кто никогда не мечтал и не влюблялся, посвящается

Глава 1

Натали уже минут десять крутит все тот же локон, и мне это начинает действовать на нервы. Встряхиваю головой, беру в руки стаканчик с кофе-гляссе, ловлю губами соломинку. Натали сидит напротив, уставив локти в крышку круглого столика и подперев рукой подбородок.

— Какой потрясный кадр! — восклицает она. — Очуметь! — И буквально поедает глазами парня, который только что пристроился к хвосту очереди. — Клянусь, Кэм, ты только погляди на него!

Закатываю глаза к потолку, делаю еще глоток.

— Нэт, — ставлю стаканчик на стол, — у тебя же есть парень. Неужели каждый раз нужно напоминать?

Натали игриво усмехается:

— А ты мне кто, мамаша, что ли?

Впрочем, на меня ее внимание переключается лишь на секунду, взгляд Нэт как магнитом притягивает к себе эта секс-машина; красавчик уже стоит перед кассой и заказывает кофе с ячменными булочками.

— Между прочим, Деймон ничего не имеет против, когда я просто смотрю, ведь сплю-то я с ним.

Я краснею и смущенно хмыкаю.

— Ага! — Она улыбается, рот до ушей. — Наконец-то я тебя рассмешила! — Дотягивается до своей сумочки лилового цвета. — Надо бы записать такое событие на память. — Достает мобильник, открывает в нем записную книжку. — Так. Пятнадцатое июня, суббота, — водит пальчиком по экрану. — Час пятьдесят четыре дня. Кэмрин Беннетт засмеялась над моей шуткой про секс. — Сует мобильник обратно и буравит меня внимательным взглядом профессионального психотерапевта. — Ну, посмотри же хоть разочек, один только раз, и все, — канючит она теперь уже совершенно серьезным тоном.

И я медленно поворачиваю голову как раз под таким углом, чтобы в поле зрения попал объект ее жадного интереса. Он уже отходит от кассы к концу раздаточной стойки, осторожно неся поднос. Высокий. Красиво очерченные скулы. Завораживающие зеленые глаза и ежик каштановых волос.

— Ну да, — соглашаюсь я, снова глядя на Натали. — Клевый. И что дальше?

Натали провожает его долгим взглядом, смотрит, как он проходит сквозь двойные прозрачные двери, бесшумно движется за стеклом… и только потом снова поворачивается ко мне.

— Господи… боже ж ты мой… — медленно произносит она, глаза как блюдца, словно инопланетянина увидела.

— Парень как парень. — Я снова сую в рот соломинку. — А у тебя на лбу написано: сексуально озабоченная. Ты помешана на сексе, ни о чем больше думать не можешь.

— Это я-то помешанная?! — Она, кажется, не на шутку возмущена. — Кэмрин, это у тебя серьезные проблемы, ты что, забыла? — Натали откидывается на спинку стула. — Это тебе надо принимать лекарства. Так что не надо.

— Я бросила принимать еще в апреле.

— Как это? Почему?

— Потому что это смешно, — сухо отзываюсь я. — Я не самоубийца и кончать с собой не собираюсь, так что в этих таблетках нет никакого смысла.

Она качает головой и складывает руки на груди:

— По-твоему, его прописывают только потенциальным самоубийцам? Ничего подобного. Ты ошибаешься. — Энергично тычет в меня пальцем и снова складывает руки. — Эта хренотень должна восстановить химический баланс в организме… в общем, что-то в этом роде.

— Неужели? — усмехаюсь я. — С каких это пор ты стала разбираться в душевных расстройствах? Да их сотни! Ты что, знаешь лекарства от всех?

Бровь моя поднимается ровно настолько, чтобы она увидела: мне прекрасно известно, что она понятия не имеет, о чем говорит.

Вместо ответа, она морщит носик.

— Я излечусь, когда придет время, — продолжаю я, — и мне не нужны ваши дурацкие пилюли, понятно?

Неожиданно для меня самой последняя моя фраза звучит довольно зло. Каюсь, такое со мной частенько бывает.

Натали тяжело вздыхает, улыбка ее вянет и быстро испаряется.

— Прости, — говорю я, а у самой на душе кошки скребут, — не обижайся. Слушай, знаю, что ты права. Да, с нервами у меня не все в порядке, и иногда я даже бываю стервой…

— Только иногда? — бормочет она вполголоса, но снова улыбается и, кажется, простила.

Такое тоже частенько бывает.

Отвечаю ей неуверенной улыбкой.

— Просто я хочу сама найти ответы на все свои вопросы, понимаешь?

— Какие, на фиг, вопросы? — Она не может сдержать раздражения. — Послушай, Кэм. — Натали наклоняет голову, придавая себе озабоченный вид. — Мне очень не хочется говорить, но в этой проклятой жизни действительно все бывает. Да, тебе хреново, но ты должна перестать страдать и жить дальше. Разбиться в лепешку, но сделать все, чтобы стать счастливой.

Гм, может быть, из нее и правда получился бы неплохой психотерапевт.

— Ты, конечно, права, знаю, но…

Натали поднимает бровь и ждет продолжения.

— Что значит «но»? Ну давай, не тяни кота за хвост!

Отвожу взгляд, смотрю в стену и судорожно думаю, что ей ответить. Я вообще часто размышляю о жизни, обо всех ее сторонах. Например, о том, как меня занесло в этот мир, что я в нем делаю? Взять хотя бы сегодняшний день. Почему я сижу в этой кофейне, с этой девчонкой, которую знаю с детского сада? А вчера вдруг стала ломать голову над тем, почему это непременно нужно вставать по утрам в одно и то же время и делать то же, что делал вчера, и позавчера, и так далее. Зачем? Что заставляет нас делать это, когда в глубине души мы мечтаем плюнуть на все и стать свободными?

Снова смотрю на свою лучшую подругу. Уверена: она не поймет ни слова из того, что я собираюсь ей сказать, но ведь когда-то я должна высказать все, что наболело…

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, каково это — путешествовать по миру пешком?

Лицо Натали вытягивается.

— Вообще-то, нет, — неуверенно отвечает она. — Наверное, отстой полный…

— Ну, представь себе хоть на минуточку. — Я ставлю локти на стол и пристально, напряженно смотрю ей в глаза. — Ты одна, за спиной рюкзак, в нем только самое необходимое. Никаких счетов в почтовом ящике. Не нужно каждое утро вставать в одно и то же время и мчаться на работу, которую ты ненавидишь. Перед тобой весь мир. Ты не знаешь, что произойдет с тобой завтра, кто встретится тебе на пути, что ты будешь есть на обед, где будешь спать.

Вдруг ловлю себя на том, что, кажется, немного увлеклась своими фантазиями и могу показаться слегка чокнутой.

— С тобой я сама скоро свихнусь, — и вправду говорит Натали, не спуская с меня настороженного взгляда. — Ты меня пугаешь. — Вскинутая бровь ее опускается. — Как это, пешком? А если тебя изнасилуют, потом убьют и выбросят в придорожную канаву? Да и вообще… Все время пешком, дичь какая…

Ясное дело, она решила, что у меня не все дома.

— Откуда у тебя такие мысли? — Она нервно отпивает кофе. — Да-а, очень похоже на кризис среднего возраста… а ведь тебе еще только двадцать. — Снова тычет в меня пальцем. — Ты даже ни одного счета в жизни не оплатила. — Делает еще глоток, противно причмокивая.

— Может быть, — стараюсь я говорить как можно спокойней, — но буду платить, когда заживем вместе.

— Точно, — замечает она, барабаня пальцами по столу. — Все расходы будем делить пополам… Погоди, а ты не передумаешь?

Застывает, неуверенно глядя на меня через столик.

— Нет, конечно. Через недельку покидаю дом родной, мамочку любимую и переселяюсь к потаскушке.

— Ах ты, сучка! — смеется она.

Тоже усмехаюсь, но мысли упрямо возвращаются к тому, на что моей подруге наплевать, а для меня имеет значение. Я всегда относилась к жизни не так, как все, еще до того, как погиб Иэн. Это Натали с утра до вечера только и делает, что изобретает новые позы для своего Деймона, она с ним уже пять лет. А я люблю размышлять о том, что действительно важно в жизни. По крайней мере, для меня. О том, какой воздух в чужих дальних странах, и как там дышится, чем пахнет океан, и почему, когда идет дождь, от звука падающих капель у меня замирает сердце. «Ты у нас штучка непростая», — не раз говорил мне Деймон и к месту, и не к месту.

— Блин! — восклицает Натали. — Хватит уже киснуть! Вокруг тебя мухи дохнут… — Она качает головой, зажав в губах соломинку. — Ладно, пошли. — Натали вдруг встает из-за стола. — Не могу больше слушать твой заумный бред, а в таких милых местечках вроде этого тебе, я чувствую, только хуже, так что вечером идем в «Подземку».

— Куда? Нет, я не пойду.

— Пойдешь. Как раз сейчас тебе именно это и нужно. — Она метко швыряет пустой стаканчик в мусорный бак, стоящий в нескольких футах, и хватает меня за руку. — На этот раз ты со мной пойдешь, потому что ты моя лучшая подруга, и никакие возражения не принимаются.

Ее плотно сжатые губы растягиваются, изображая улыбку, которая словно делит надвое тронутое легким загаром лицо.

Я понимаю, что она не шутит. Это читается по ее глазам. Когда Натали настроена серьезно, у нее в глазах всегда загорается такой огонек. Да, видно, придется подчиниться. Ладно, схожу разок, все равно ведь не отстанет. Тяжело, когда твоя лучшая подруга такая настырная.

Встаю и перекидываю через плечо ремешок сумочки.

— Еще только два часа, — говорю я, допиваю остатки кофе и бросаю пустой стаканчик в тот же бак.

— Да, но нужно еще подумать о твоем прикиде.

— Вот уж дудки, — решительно заявляю я.

Но она уже тащит меня через стеклянные двери на улицу, по которой гуляет летний ветерок.

— Тебе мало того, что я согласилась идти с тобой в эту чертову «Подземку»? Это уже почти подвиг. А по магазинам не пойду, хоть убей. У меня и так полно одежды.

Натали берет меня под руку, и мы шагаем по тротуару мимо длинной шеренги паркоматов. Она смотрит на меня с улыбкой:

— Ну, хорошо-хорошо. Тогда хотя бы позволь мне выбрать для тебя тряпки из моего гардероба.

— А мой гардероб чем тебе не угодил?

Она поджимает губы, и на лице появляется неподдельное изумление: дескать, и как только столь нелепый вопрос мог прийти в мою бестолковую голову?

— Но это же «Под-зем-ка», — произносит с таким видом, будто более очевидного ответа не существует.

Ладно, ей виднее. Может, мы с Натали и лучшие подруги, но тут как раз тот случай, когда противоположности сходятся. Она у нас девчонка модная, торчит от Джареда Лето с тех пор, как посмотрела «Бойцовский клуб». А я за модой не гонюсь и в черное одеваться не люблю, если только не иду на похороны. Конечно, Натали тоже не всегда ходит в черном, да и под эмо не стрижется, но всю мою одежду она точно считает примитивом и ни одной тряпки из моего шкафа ни в жизнь не наденет. Что ж, о вкусах не спорят. По мне, так я умею подбирать одежду вполне сносно. Во всяком случае, раньше, когда я хотела привлечь внимание парней к своей попке и влезала в свои любимые джинсы, они были очень даже не против.

Но «Подземка» создана для таких людей, как Натали, и, похоже, придется помучиться вечерок в ее нарядах, чтобы не выглядеть белой вороной. Я не люблю быть как все. Никогда не любила. Но раз такое дело, ладно уж, лучше на несколько часов притвориться тем, кем ты не являешься, чем торчать там как бельмо на глазу всем на потеху.

Глава 2

Как только темнеет, мы отправляемся в «Подземку», но сначала объезжаем на пикапе Деймона несколько домов. Каждый раз все происходит по одному сценарию. Он заезжает на подъездную дорожку, останавливается, выходит из машины и исчезает в доме минуты на три-четыре, не больше, возвращается, и мы едем дальше. И ни разу даже не заикается о том, зачем он туда заходил, с кем разговаривал и о чем. В общем, ни слова из того, что обычно говорят в таких случаях. Ничего удивительного, надо просто знать Деймона. Я его обожаю, знакома с ним тыщу лет, почти столько же, сколько с Натали. Вот только эти его делишки с наркотиками мне ужасно не нравятся. Он начал выращивать у себя в подвале марихуану, но сам не курит. И никто, кроме меня и еще нескольких его близких друзей, даже не подозревает, что неутомимый трахатель Деймон Уинтерс этим занимается. Большинство тех, кто растит травку, смахивают на бомжей, носят прически, которые были модными где-то между семидесятыми и девяностыми годами прошлого века. Деймон же совсем не похож на бомжа или на человека, живущего на одно пособие, он вполне мог бы сойти за младшего брата Алекса Петтифера. Деймон утверждает, что травка просто не его случай. Сам он предпочитает кокаин, а травку выращивает и продает только потому, что за кокаин надо платить.

Натали делает вид, что занятие Деймона совершенно безобидно. Говорит, что сам он не курит, а если кто-то хочет расслабиться, то нет ничего плохого в том, что Деймон им в этом поможет.