Джессика Редмерски - По дороге в вечность

– Извините, что вам невольно пришлось это увидеть, – говорю я. – Желаю успешного дня.

Свои слова я сопровождаю кивком. Старики лишь смотрят, потом мужчина начинает укоризненно качать головой.

Я ногой захлопываю за нами дверь и швыряю Кэмрин на кровать, полную кусочков подтаявшего льда. Она и сейчас хохочет.

Я встаю между ее ног и одним рывком стаскиваю с нее шорты и трусики. Молча. Через пару секунд у меня уже полная эрекция. Игривое настроение мгновенно покидает Кэмрин. Она закусывает губу и смотрит на меня своими соблазнительно-синими глазами. Такой ее взгляд всегда чрезвычайно заводит меня.

Без всякого предупреждения вхожу в нее.

– Ты действительно сожалеешь? – шепчу я, медленно двигая членом.

Моя грудь прижата к ее груди. Наши татуировки соприкасаются, и Орфей с Эвридикой вновь становятся одним целым.

– Да, – запинаясь, отвечает она.

Я вхожу в нее еще глубже, приподнимая ее бедро.

У Кэмрин тяжелеют веки. Она запрокидывает голову.

Припадаю к ее губам, и стоны Кэмрин отдаются у меня в горле. Я начинаю трахать ее со всей силой.

Во мне просыпается и нарастает что-то темное и хищное. Я хватаю Кэмрин за бедра так, что мои пальцы вонзаются в ее кожу, и подтягиваю к себе, не оставляя ей ни малейшего шанса на сопротивление. Затем переворачиваю ее и заставляю встать на колени. Рукой я поочередно сжимаю ей ягодицы, после чего шлепаю по ним со всей силой. Кэмрин вздрагивает и стонет. Затем я прижимаю ее щекой к матрасу. Тело Кэмрин пышет жаром. Там, где были мои руки, остались красные пятна.

Она снова стонет. Я еще крепче сжимаю ей запястья. Другая рука тянется к ее рту. Я всовываю туда два пальца и зацепляю ее щеку. Снова вхожу в нее, теперь уже сзади.

Кэмрин негромко вскрикивает и начинает двигать бедрами. Я не останавливаюсь. Я знаю: она и не хочет, чтобы я останавливался.

Я быстро кончаю. Бешено колотящееся сердце постепенно успокаивается. Я ложусь рядом с Кэмрин. Ее вспотевшая голова покоится у меня на локте. Кэмрин целует мою грудь, потом ведет двумя пальцами по моей руке и замирает возле рта. Целую ее пальцы.

– Я так рада, что ты снова прежний, – тихо и нежно говорит Кэмрин.

– Что значит снова? – спрашиваю я. – Я всегда был таким.

– Нет, не всегда.

– И когда же, по-твоему, не был? – Я несколько сбит с толку, но наслаждаюсь очаровательным лукавством, с каким она все это говорит.

– После того, как мы потеряли Лили, – отвечает Кэмрин, и улыбка на моем лице сразу тускнеет. – Не подумай, я тебя не виню, но после Лили ты обращался со мной, как с фарфоровой куклой, боясь одним неловким движением сломать меня.

Сильнее сгибаю локоть, и теперь ее щека оказывается на моей груди.

– Я не хотел усугублять твою боль, – говорю я, водя пальцем по ее руке. – Иногда я и сейчас так отношусь к тебе.

– Пора бы прекратить, – шепчет Кэмрин и снова целует меня в грудь. – Не надо сдерживаться. Эндрю, я всегда хотела, чтобы со мной ты вел себя естественно. Был самим собой.

Улыбаюсь и стискиваю ей руку:

– Значит, ты позволяешь мне терзать тебя всякий раз, когда мне этого захочется?

– Да. С радостью, – отвечает она.

Я целую ее и укладываю на себя.

– С днем рождения, – говорит Кэмрин, просовывая язык ко мне в рот.

* * *

Слава богу, что зимой можно укрыться в таком месте, как Флорида. После столь необычного утра (которое, кстати, мне очень понравилось) мы отмечаем мой день рождения работой – репетируем нашу новую песню. Если честно, песня не совсем наша. Кое-что мы заимствовали из популярнейшего хита Стиви Никс «Edge of Seventeen». Кэмрин не очень нравятся слова, точнее, их рифма. Она полна решимости поработать над текстом. Пусть. Это ее песня, которую она собирается исполнять самостоятельно. Большой творческий рывок, поскольку до сих пор мы всегда пели вместе.

Я восхищаюсь ею.

Временами она выглядит очень подавленной, однако я вижу: с каждым днем она все больше восстанавливается. У нее становится легче на душе, ярче блестят глаза, а когда она улыбается, я почему-то сразу вспоминаю нашу первую встречу.

– У тебя обязательно получится, – говорю я. Я сижу на подоконнике, прижимая к груди электрогитару. – Только не надо доводить текст до умопомрачительного совершенства. Остановись на приемлемом варианте.

– Я знаю все слова, но меня почему-то не устраивает концовка. – Кэмрин вздыхает и садится на стул возле круглого столика. – На последних фразах я спотыкаюсь. Почему?

– Я уже ответил тебе. Надо выбрать приемлемый вариант и считать его лучшим. А ты, начав петь, уже думаешь о неудачной концовке. Неудивительно, что ты спотыкаешься на последних фразах. В данном случае надо не думать, а просто петь. Попробуй снова.

Она набирает в грудь побольше воздуха и встает.

Мы репетируем еще час, после чего отправляемся в ближайший «Стейк-хаус».

– У тебя обязательно получится, – снова говорю я. – Только не надо волноваться.

В этот момент официантка приносит наши стейки.

– Знаю. Просто это меня достает.

Кэмрин принимается за еду.

– Я ведь тоже не сразу освоил песню «Laugh, I Nearly Died», – говорю я, запихивая в рот приличный кусок стейка. Жевать его долго, и потому я продолжаю разговор с полным ртом. – Следующей песней, которую я разучу, будет «Ain’t No Sunshine» Билла Уизерса. Мне всегда хотелось ее исполнить. Она напоминает мне время, когда я отошел от «Роллинг стоунз».

– Ууу! – смеется удивленная Кэмрин и наставляет на меня вилку. – Отличный выбор!

– Неужели ты знаешь эту песню?

Теперь моя очередь удивляться. Помнится, когда мы встретились, Кэмрин вовсе не была поклонницей классического рока и блюза.

– Я люблю эту песню. – Кэмрин кивает и набивает рот картофельным пюре. – Она была в плей-листе у моего отца. Он часто слушал ее в машине, когда ездил по делам. Этот Уизерс – певец что надо.

Я смеюсь.

– Что тут смешного? – не понимает Кэмрин.

– Ты сейчас говорила, как провинциальная девчонка. – Отпиваю пива, качаю головой и снова смеюсь.

– Что-о? Хочешь сказать, как деревенская дура? – Она смотрит на меня во все глаза, но, судя по улыбке, мои слова ее не обидели.

– Я такого не говорил. Твои рассуждения напоминают слова какой-нибудь романтической провинциалки. «Этот Уизерс – певец что надо». – Я передразниваю ее жесты.

Кэмрин смеется вместе со мной, хотя мои слова заставили ее покраснеть.

– Знаешь, я целиком согласна с тобой, – говорит она, прикладываясь к пиву. – Естественно, в выборе песни, а не насчет романтической провинциалки. – Она грохает кружку на стол и щурится, ожидая ответа.

– Разумеется, – подтверждаю я и отправляю в рот последний кусок стейка.

Помнится, еще в больнице я обещал Кэмрин: когда выйду, мы с ней обязательно отправимся есть стейк. Так через несколько дней и случилось. С тех пор, где бы мы ни ели стейк, Кэмрин всегда одолевает лишь половину порции. Вторую половину отдает мне, говоря, что для нее слишком много. Уж не знаю, так ли это на самом деле, или она нашла способ меня подкармливать.

Я тянусь за ее тарелкой. Кэмрин достает мобильник и начинает набирать текст эсэмэски.

– Что, опять Натали допытывается, когда ты вернешься домой?

– Да. Надоело отвечать на один и тот же вопрос. – Она поспешно убирает мобильник в сумочку.

Врунья из Кэмрин никудышная. Даже если ей было бы нужно соврать ради спасения собственной жизни, она бы провалилась. Вот и сейчас, по тому, как она пристально разглядывает интерьер в стиле бревенчатой хижины, я понимаю: она соврала. Я ковыряю в зубах зубочисткой и поглядываю на нее:

– Можем уходить?

Она вяло улыбается, явно что-то скрывая. В сумочке вспыхивает экран мобильника. Ей пришло ответное сообщение. Кэмрин торопливо читает эсэмэску, почему-то улыбается во весь рот. Да, она готова уходить. Подозрительная поспешность. И улыбка какая-то странная.

– Подожди немного. Я еще не расплатился. – Подзываю официантку. Кэмрин нехотя усаживается. – С чего это ты так заторопилась? – допытываюсь я, пока официантка приносит счет.

Вытаскиваю из бумажника кредитную карточку и подаю официантке.

– Тебе показалось, – снова врет Кэмрин.

– Наверное, – улыбаюсь я.

Закладываю руки за голову и устраиваюсь поудобнее. Она что-то задумала. Мне торопиться некуда. Чем спокойнее я сижу, тем сильнее нервничает Кэмрин.

Возвращается официантка, подает мне карточку и чек. Я быстро пишу на чеке сумму чаевых, медленно встаю, надеваю пальто, потягиваюсь и зеваю:

– Детка, куда ты торопишься?

Чувствую: Кэмрин не может больше ждать ни секунды. Я беру ее за руку, и мы уходим из ресторана.

Возвращаемся в отель, но Кэмрин не спешит в номер, а останавливается в вестибюле:

– Ты иди, а я немного задержусь.

Теперь я не сомневаюсь: она что-то задумала. Но сегодня – мой день рождения, и я включаюсь в ее игру. Чмокнув Кэмрин в щечку, захожу в лифт. Однако потом, сидя в номере, начинаю волноваться.

К счастью, мои волнения длятся недолго. Дверь открывается. Входит Кэмрин… с новой гитарой в руках.

– Вау! – вскрикиваю я и поднимаюсь со стула.

Кэмрин улыбается нежно и бесхитростно. Даже немного робко, словно боится, что мне не понравится ее подарок.

Я подхожу к ней.

– С днем рождения тебя, Эндрю, – говорит она, протягивая мне гитару.

Одной рукой берусь за гриф, другой удерживаю деку. Замечательная гитара! Я награждаю Кэмрин широчайшей улыбкой. Она выбрала элегантную модель. У моей девочки есть вкус. Переворачиваю инструмент, и на задней стороне грифа замечаю серебристые буквы гравировки.

Он поток слез железных вызвал на щеках у Плутона.

И Ад заставил силе любви уступить.

Это строчка из мифа об Орфее и Эвридике. Я теряю дар речи.

– Тебе нравится? – осторожно спрашивает Кэмрин.

– «Нравится» – не то слово. Я влюбился в твой подарок. Прекрасная гитара.

– Я вообще не разбираюсь в гитарах. – Кэмрин краснеет и отводит взгляд. – Надеюсь, это не самая худшая марка. Я была в музыкальном магазине. Продавец помог мне выбрать, но сказал, что нужно немного подождать, пока привезут. Я была как на иголках. Думала, не поспеют к сроку.

– Кэмрин, – говорю я, останавливая ее лихорадочные объяснения. – Да я никогда в жизни не получал подарка лучше.

Я откладываю гитару, подхожу к Кэмрин и нежно целую.

Где-то на федеральном шоссе № 75. Май

Уже полгода, как мы живем на колесах. К марту мы настолько привыкли к жизни в гостиничных номерах, что это стало нашей второй натурой. Каждую неделю – новый номер в новом городе, новый пляж и вообще все новое. Но каким бы новым оно ни казалось, нас не оставляет ощущение, будто мы поднимаемся на крыльцо дома, где прожили несколько лет. Я и не предполагала, что привыкну называть гостиничный номер жилищем и с такой легкостью приспособлюсь к жизни на дороге. Мы оба достаточно легко приспособились. Не скажу, чтобы все складывалось гладко. Трудности тоже встречаются, но жизнь на колесах дарит нам ощущения, которые я бы не променяла ни на что.

Возможно, на меня подействовали зимние холода, однако я часто ловила себя на мечтах о доме, где мы с Эндрю живем спокойной, размеренной жизнью.

Нет, это точно зима виновата.

Два часа ночи. Мы застряли на пустынном шоссе в юго-западной части Флориды. По крыше машины хлещет жуткий ливень. Никогда бы не подумала, что в небесах может скопиться такое умопомрачительное количество воды. Час назад мы вызвали эвакуатор, а его до сих пор нет.

– У нас есть хоть какой-то зонтик? – спрашиваю я, стараясь перекрыть шум дождя. – Я бы подержала его над тобой, а ты бы сам починил машину.

– Кэмрин, посмотри, что за окном! – отвечает Эндрю, которому тоже приходится говорить громче обычного. – Да у тебя бы сразу вырвало зонт. Добавь к этому кромешную тьму. Тут никакой фонарь не поможет. И потом, я даже не представляю, отчего заглох мотор.

Я вытягиваюсь на пассажирском сиденье, уперев ноги в приборную доску и подтянув колени к подбородку.

– Тут хотя бы не холодно.

– Подумаешь, всего одну ночь провести в машине, – говорит Эндрю. – Нам уже приходилось так ночевать. Возможно, эвакуатор не рискует выезжать в грозу. Где-то на рассвете появится. А не приедет, я сам займусь починкой. При свете и без дождя я быстро пойму, в чем дело.