Джессика Редмерски - По дороге в вечность

Кому нужны эти психотерапевты? Зачем люди ходят к разным «советникам» по улаживанию трагических ситуаций, «учителям жизни» и слушают «мотивационных» ораторов? Пошлите их всех подальше. Лучше посмотрите в ночное небо. Вы затеряетесь в нем, а заодно там затеряются и все ваши проблемы.

* * *

Утром меня будит какое-то неприятное ощущение. Я принюхиваюсь, не открывая глаз. Мой разум еще не вполне проснулся, зато тело пробудилось, и этот запах ему очень не нравится. Дует легкий ветерок. Моя кожа ощущает влагу. Наверное, от росы. Я переворачиваюсь на другой бок. С этой стороны пахнет еще противнее. Поблизости что-то (или кто-то) шелестит. Приоткрываю глаза. Кэмрин крепко спит, свернувшись в так называемой позе эмбриона. Я едва различаю ее светлую косу на темном одеяле.

Но откуда эта жуткая вонь?

Закрываю рот рукой и приподнимаюсь. Кэмрин тоже шевелится: переворачивается на спину и трет щеки и веки. Потом зевает. Я сажусь и полностью открываю глаза.

– Чем это воняет? – морщась, спрашивает Кэмрин.

Я инстинктивно оглядываюсь по сторонам.

Рядом с нами топчется стадо коров. Увидев, что мы шевелимся, коровы пугаются.

– Черт бы их подрал!

Кэмрин вскакивает быстрее, чем в ту злополучную ночь, когда по одеялу проползла змея. Я тоже вскакиваю.

Две коровы, отставшие от стада, беспокойно мычат, будоража остальных.

– Давай-ка поскорее убираться отсюда, – говорю я, протягивая Кэмрин руку и помогая ей встать.

Мы подхватываем одеяло, но бежать, волоча его за собой, неудобно. Я нагибаюсь, торопливо складываю его и догоняю Кэмрин. Она бежит, крича и смеясь.

– Аааа! – воплю я, заехав ногой в коровью лепешку.

Кэмрин давится от смеха. Она уже не бежит, а бредет, спотыкаясь и внимательно глядя под ноги. Босоножки Кэмрин не приспособлены для бега по полям. Я что есть силы очищаю «унавоженный» ботинок о росистую траву.

– До сих пор не верится! – хохочет она, когда мы, запыхавшись, оказываемся возле машины.

Кэмрин слегка приседает, пытаясь успокоить дыхание.

Я сам дышу ртом, но сейчас меня больше заботит пострадавший ботинок. Остатки навоза, застрявшие в рифленой подошве, пытаюсь счистить, шаркая ногой по асфальту.

– Чертовы коровы!

Кэмрин садится на капот, свесив ноги.

– Ну что, теперь мы можем сказать: «Мы сделали это»? – со смехом спрашивает она.

Я стою, успокаивая дыхание и глядя на нее. До чего же она красивая. Мне нравится ее улыбка, такая искренняя и бесхитростная.

– Да, – говорю я. – Этот пункт нашего списка задач мы выполнили.

– Отлично. – Я снова принимаюсь очищать подошву.

– По-моему, травой чистить лучше, – бросает Кэмрин. – А так ты лишь втираешь навоз во все выемки.

Прыгаю в траву и двигаю ногой под разными углами.

– С каких это пор ты стала специалисткой по коровьему навозу?

– Думай, что говоришь, – предостерегает меня Кэмрин, усаживаясь на водительское сиденье.

Она включает мотор. «Шевель» фырчит, готовый тронуться с места. Глаза Кэмрин озорно поблескивают. Она выставляет левый локоть в окошко и… медленно проезжает мимо меня.

Сердито грожу ей пальцем, отчего ухмылка Кэмрин становится еще шире.

– Ты же не бросишь меня здесь! – ору я.

Конечно не бросит. Это всего лишь шутка.

Машина удаляется. Какое-то время я просто стою и кричу Кэмрин, чтобы прекращала свои шуточки. А машина удаляется…

Я пускаюсь вдогонку.

Первое, что приходит в голову, когда подъезжаешь к Новому Орлеану, – это слова «дом, милый дом». Местность становится все более знакомой, и кровь начинает бешено нестись по жилам. Вековые дубы, прекрасные исторические здания, озеро Пончартрейн, «Супердоум», красно-желтые трамваи, похожие на игрушки. И конечно же, Французский квартал с неизменным уличным саксофонистом. Кажется, что из реального мира мы въезжаем в старую открытку с видом Нового Орлеана.

Я смотрю на Эндрю. Он награждает меня мимолетной улыбкой и откидывает солнцезащитный козырек. Мы сворачиваем на Ройял-стрит. Мое сердце бешено колотится и трепещет (если такое возможно одновременно), когда я вижу «Холидей-инн». Десять месяцев назад в этом отеле произошло столько всего. Нет, для меня это не просто отель… Для нас обоих.

– Я подумал, что ты захочешь снова остановиться здесь, – говорит Эндрю и теперь улыбается во весь рот.

Я вся во власти воспоминаний. Даже не могу ему ответить, а лишь улыбаюсь и киваю.

Достаем из машины наши пожитки и толкаем входную дверь. Интерьер ничуть не изменился. За стойкой администратора – две женщины. Кажется, в прошлый раз мы их не видели.

Краем уха я слышу, как Эндрю спрашивает, свободны ли наши прежние номера. Оглядываюсь по сторонам, торопясь впитать атмосферу отеля.

Боже, как же я скучала по этому месту!

– Да, эти номера свободны, – слышу ответ служащей. – Вы хотите снять оба?

Ее вопрос привлекает мое внимание.

Эндрю поворачивается ко мне, желая узнать мое мнение.

Перевешиваю сумку на другое плечо. Никогда бы не подумала, что мне будет так трудно принять решение.

– В общем-то… – По-прежнему в нерешительности, я смотрю на Эндрю, потом на служащую. – Даже не знаю… Может, ограничиться одним, в котором мы… – Замолкаю. Не хочу, чтобы эта женщина приняла нас за шестнадцатилетних несмышленышей. Награждаю Эндрю выразительным взглядом и добавляю: – Тот, где мы скрепили наше соглашение.

У Эндрю вытягиваются губы, но он улыбается, доставая из бумажника кредитную карточку.

Вскоре мы идем к лифту и поднимаемся на наш этаж. В коридоре я продолжаю впитывать знакомую атмосферу. Мне дорого и значимо все, вплоть до цвета стен. Они тоже часть моих воспоминаний, пусть и достаточно скромная. Надо же, мы снова здесь… Я вот-вот зареву от счастья. Но возбуждение перевешивает, и я обхожусь без слез.

Эндрю останавливается между дверями наших прежних номеров. Его плечи обвешаны сумками, плюс подаренная мною электрогитара. Он все собирался купить для нее футляр, но пока не нашел подходящего.

– Правда странно… снова оказаться здесь? – спрашивает он, глядя на меня.

– Странно, но в хорошем смысле.

Мы стоим, глядя друг на друга и на двери. Потом Эндрю вставляет электронную карточку-ключ в дверь снятого номера и отпирает замок.

Это и в самом деле похоже на возвращение в прошлое. Дверь медленно открывается, словно все чувства, испытанные нами в прошлый раз, никуда не исчезли и преданно дожидались нашего возвращения. Теперь они нас приветствуют. Мы входим, и я вспоминаю каждую ночь, проведенную здесь: в одной постели с Эндрю и порознь. На этом месте я стояла в прошлый раз, когда Эндрю уложил меня и сделал своей женщиной. Поворачиваюсь к окну, выходящему на оживленные улицы Французского квартала. Вспоминаю, как Эндрю сидел на этом подоконнике, играя на акустической гитаре. А оставаясь одна, я танцевала и пела «Barton Hollow». Вот и дверь в ванную. Эндрю открывает ее и щелкает выключателем (его всегдашняя проверка). Мой взгляд падает на пол. Я вспоминаю, хотя и смутно, ночь, когда он спал рядом.

Наверное, самые потрясающие воспоминания связаны с самыми невероятными местами. Лишнее подтверждение тому, что спонтанность ярче и дарит больше счастья, чем тщательно распланированная жизнь. И вообще все тщательно распланированное.

– Не знаю почему, но у меня такое чувство… – Я поворачиваюсь к Эндрю. – Все эти месяцы пути – они были нужны лишь затем, чтобы мы приехали сюда. В этот город. В этот отель.

Меня удивляют собственные слова, и я тут же сомневаюсь, стоило ли их произносить. Причин нашего путешествия могло быть множество, и все-таки… нам действительно требовалось приехать сюда.

Во всяком случае, мне. Эта мысль мелькает, как озарение, и сейчас я чувствую, что меня окружают не столько предметы, сколько образы. Заглядываю в глаза Эндрю, но его нынешнего не вижу. Я вижу его в прошлом. Те же притягивающие зеленые глаза, только год другой.

Откуда у меня все эти мысли?

– Наверное, ты права, – соглашается Эндрю. Его тон меняется, становясь более таинственным. – Кэмрин, о чем ты думаешь сейчас?

– О том, что в тот раз мы слишком рано отсюда уехали.

Эта мысль почти сразу пришла мне в голову, но, только высказав ее вслух, я начинаю понимать, насколько она верна.

– Почему ты так считаешь? – спрашивает он, подходя ближе.

Вряд ли Эндрю задает вопросы, ответы на которые ему уже известны. Похоже, сейчас мы с ним думаем в одном ключе, пытаясь осмыслить прошлое и получить ответы друг от друга.

Присаживаемся на кровать. У каждого руки зажаты между ног. Мы молчим.

– Эндрю, мне совсем не хотелось уезжать так рано, – говорю я, поворачивая голову. – Я знала, что после Нового Орлеана нашим следующим пунктом окажется Галвестон. Я не была готова уехать отсюда… сама не знаю почему. – Я говорю правду, и она заставляет меня нервничать.

Почему? Не только потому, что меня страшил Техас как конечная точка путешествия. И не потому, что в дальнейшем к этому страху добавился другой: столкнуться в Техасе с какой-то бедой. Тогда почему я не хотела отсюда уезжать? У меня не было мыслей поселиться в Новом Орлеане. Просто не хотелось покидать город так рано.

Эндрю пожимает плечами:

– Может, причина в том, что здесь, как ты сказала, мы скрепили наши отношения? – Он игриво толкает меня локтем в бок.

– Да, похоже. – Я улыбаюсь. – Но это еще не все. Думаю, главная причина в том, что здесь мы нашли друг друга. – Я смотрю в стену.

– Но в этот раз мы сполна насладимся жизнью в Новом Орлеане. – Он протягивает мне руку. Я переплетаю с ним пальцы. – Возможно, мы это еще поймем.

– Или испытаем заново, – говорю я, поднимаясь.

Сама не понимаю, зачем это сказала.

– Что именно мы испытаем заново? – спрашивает он.

– Этого я тоже не знаю… – подумав, отвечаю я.

Беру ее лицо в ладони.

– Нам незачем торопиться с пониманием, – говорю я, целуя ее. – От меня разит навозом, и я мечтаю поскорее оказаться под душем. Надеюсь, мой природный аромат не отпугивает тебя и ты пойдешь со мной.

Задумчивость на лице Кэмрин сменяется улыбкой. Для меня это лучшая награда.

Я подхватываю ее на руки. Кэмрин обвивает ногами мою талию и обнимает за плечи. Как только ее теплый язык оказывается у меня во рту, я несу ее в душ. В ванную мы входим совсем голыми, оставив сброшенную одежду на полу номера.

* * *

Самым первым местом, которое мы навещаем вечером, становится «Олд пойнт бар». Войдя туда, мы сразу попадаем в объятия обрадованной Карлы. Оттолкнув двоих дюжих охранников, она бросается мне на шею. Мы крепко обнимаемся.

– Как я рада, что ты снова здесь! – кричит Карла, перекрывая громкую музыку. Она смотрит на меня, потом на Кэмрин. – Я так и знала, что он тебя не отпустит. – С этими словами Карла сжимает в объятиях и Кэмрин. – Когда вы уехали, я так и сказала Эдди, – продолжает Карла, все время поглядывая на нас. – Я ему сказала: эта девочка – хранительница нашего Эндрю. Эдди согласился. Он не сомневался, что в следующий раз обязательно увидит вас вместе. Даже хотел побиться об заклад на кругленькую сумму. Ты же знаешь, каким был наш Эдди, – говорит она и подмигивает мне.

У меня замирает сердце.

– Был? – переспрашиваю я, боясь услышать ответ.

Улыбка Карлы не гаснет. Разве что самую малость.

– Прости, Эндрю, что мы не сообщили тебе. Он умер в марте. Говорят, от инсульта.

Мне становится трудно дышать. Подвигаю к себе барный табурет и сажусь. Кэмрин останавливается позади. Сейчас я могу смотреть лишь в пол.

– Только не вздумай скорбеть по нему прямо здесь. Слышишь? – окликает меня Карла. – Уж ты знал Эдди лучше, чем кто-либо. Он не плакал, даже когда умер его сын. Помнишь? Он весь вечер играл в память о Роберте.

Кэмрин берет меня за руку. Я не поднимаю головы, пока Карла не заходит за стойку и не приносит бутылку виски и пару стопок. Поставив их передо мной, принимается разливать.

– Он всегда говорил так: «Если я помру раньше вас, то хочу проснуться на другой стороне и видеть, как вы танцуете на моей могиле, а не поливаете ее слезами». А теперь выпейте. Это его любимое виски. Ему там уже никто не нальет.

Карла права. Она против того, чтобы я горевал по Эдди. Да и сам Эдди, насколько я знал этого человека, не выносил скорбных церемоний. И все равно в моем сердце образовалась глубокая, почти бездонная брешь. Я оглядываюсь на Кэмрин и вижу, что она крепится изо всех сил, стараясь не заплакать, хотя ее глаза влажно поблескивают. Но она улыбается и осторожно сжимает мне руку. Кэмрин тянется к налитой Карлой стопке и ждет, когда я возьму свою.