Юлия Климова - По ступенькам декабря

«Специально небось давку устроили, чтобы побольше денег срубить, вот, мол, как мы страдаем, войдите в наше тяжелое положение… – мысленно ворчал он, покупая слишком много: бутерброды, пирожные, шоколадные батончики, двойной кофе. – Посмотрите, у нас аншлаги! У нас гребаная елка! Скоро Новый год! Не скупитесь! Тьфу! Да если у вас такие аншлаги, чего ж бабки просите?»

Усевшись за круглый белый пластиковый столик, он нетерпеливо глотнул кофе и жадно отправил в рот половину бутерброда с ветчиной.

«С такими ценами могли бы сверху огурец положить и столовую ложку красной икры, – продолжил злиться Глеб Сергеевич. – А хлеб точно вчерашний».

Он поднял голову и замер с набитым ртом. Около кассы стояла дамочка-экскурсовод. В одной руке стакан с чаем, в другой – бумажная тарелка с кексом. Давняя знакомая (а по сути все еще незнакомка) оглядывалась по сторонам, прикидывая, куда бы присесть – свободных столиков не осталось, а мешать кому-то она явно не хотела.

– Поел, называется… – выдавил Воробьев и заработал челюстью, дожевывая.

Она увидела его – в глазах сначала вспыхнуло изумление, а затем радость, и направилась к его столику.

Глеб Сергеевич придирчиво оглядел дамочку-экскурсовода с головы до ног и тяжело вздохнул: «На похороны, что ли, собралась?» Черная юбка-трапеция доходила почти до щиколоток, серая кофта с геометрическим орнаментом подчеркивала бледность лица, а газовый платок (опять же серый), аккуратно повязанный на шее, удручал еще больше. Косметика отсутствовала, отчего возраст не становился загадкой.

«А я снегиря твоего купил», – злорадно подумал Воробьев и распрощался с возможностью спокойно поесть.

– Здравствуйте. Удивительно, мы опять встретились! Можно я сяду с вами?

– Садитесь, – натянуто ответил Воробьев. «Как будто у меня есть выбор!» – Угощайтесь, – он указал на стопку бутербродов и сладкое. – Мне все равно столько не съесть. Какая же духота и теснота… Стоило тащиться целый час, чтобы почувствовать себя селедкой в бочке!

– Ну что вы, – укоризненно произнесла она, взяв двумя пальцами кекс. – Это замечательный театр! Я сюда приводила племянников, пока они не выросли.

«Конечно, у нее есть сестры, браться, тети, дяди, и у всех вполне нормальная личная жизнь. Женятся, разводятся, скандалят и так далее! А она – одинокая гармонь, на которую с удовольствием родственнички спихивают своих отпрысков».

– Как вас зовут? – резко и даже грубо спросил Воробьев, не сомневаясь, что услышит и имя, и отчество, и фамилию.

– Сенечкина Инна Михайловна. А вас?

– Глеб Сергеевич.

Воробьев и не помнил, когда ему приходилось представляться подобным образом, почти всегда (за редким исключением, по работе) он знакомился с женщинами гораздо моложе себя и говорил просто «Глеб». То игриво, то с улыбкой, то легко, по-пацански, то значимо. Ему и имя-то свое нравилось – короткое, редкое, мужественное. Но Сенечкина Инна Михайловна и здесь удружила! Язык не повернулся назвать только имя.

Настроение Воробьева ухудшилось еще на пару пунктов, потому что он вдруг почувствовал себя не бравым парнем, покорителем юных сердец, а взрослым мужчиной, солидным человеком, отцом двадцатидвухлетней дочери.

– Очень приятно, – улыбнулась Инна.

«А мне не очень!»

– Ешьте, – бросил он и придвинул к ней одну из тарелок. – Значит, спектакль пришли смотреть?

– Да, вечер благотворительный, и, к счастью, именно мне достался билет. Дело в том, что билет прислали в офис, а никто идти не захотел. Я сейчас в строительной конторе подрабатываю, сестре помогаю… У нее скопилось очень много работы, и мне разрешили временно…

– А я пришел как раз из-за этой самой благотворительности, – едко перебил Воробьев. – Дела, знаете ли, добрые покоя не дают.

В глазах Инны промелькнуло восхищение, пальцы вцепились в край стола и побелели. Она точно увидела перед собой одно из чудес света и не знала теперь, как себя вести.

– А я же еще тогда, когда вы согласились меня подвезти, подумала: до чего же чуткий и отзывчивый человек! Вы спешили и все равно остановились. А потом денег с меня не взяли.

«Трудно было не остановиться, когда ты бросилась на лобовое стекло с тюками и сумками, кому ж в тюрьму охота, – усмехнулся Воробьев, не признаваясь, что похвала приятна. – Ненормальная, – на всякий случай добавил он».

Раздался первый звонок, и Глеб Сергеевич засуетился – это был отличный повод избавиться от дамочки-экскурсовода.

– У вас какой ряд? – спросила она.

– Третий. Партер.

– А у меня девятый.

– Желаю получить массу приятных впечатлений, – выдал он и старательно улыбнулся.

Но странно, во время первого действия Воробьев совершенно не мог спокойно сидеть, так и тянуло обернуться и посмотреть, где именно устроилась Инна? Он представлял ее тихой, серьезной, бледной, но с восторженным румянцем на щеках. Наверняка она внимательно следит за игрой актеров, и эта лабуда ей нравится. Она изредка открывает программку и читает фамилии лиц, причастных к происходящему на сцене. («Совершенно бестолковое и бесполезное занятие!») Тычет пальцем, читает и губами шевелит! Он оборачивался, но не находил ее.

– Гражданин, перестаньте вертеться, – дребезжащим голосом произнесла за спиной пожилая женщина.

– Вас я забыл спросить, вертеться мне или нет! – шикнул на нее Воробьев.

Даша выпила два стакана сока подряд и теперь с удовольствием уплетала эклеры. Шоколадная глазурь таяла и пачкала руки, но маленькую фею подобные мелочи не могли смутить, она облизывала пальцы и жадно поглядывала на корзиночки со взбитыми сливками и сахарные трубочки.

– Здорово! – охарактеризовала она происходящее и добавила: – Сейчас я поем и пойдем танцевать, ладно? Я очень хочу танцевать!

– Не торопись, жуй, – улыбнулась Алька, оглядывая зал. На душе было тепло и приятно именно от того, что Даше сейчас хорошо. «Он занимается наукой, последнее время мотался по командировкам и преподавал. У нас приличная разница в возрасте, и это делает наши отношения… м-м-м… особенными».Алька взяла мандарин, очистила его и положила дольку в рот. Почему же она описала Зубарева, а не кого-то другого? Костика не стала – это понятно, теперь причислить его к ряду настоящих мужчин она не смогла бы даже под дулом пистолета, но можно же было соврать иначе… Например, герой ее романа – очень занятой врач, спасающий жизни двадцать четыре часа в сутки, или пожарник, или спортсмен… Но она выбрала Андрея Зубарева.

Алька отдала мандарин Даше, вытерла руки салфеткой и замерла. «Я думаю о нем, вспоминаю, но это, конечно же, не…» Просто их короткие отношения не имели названия, зато имели накал и непредсказуемость. Просто осталась недосказанность… «И вообще, он старше меня на тысячу лет!»

– Пойдем танцевать, – сказала Алька, и ее взгляд пополз по однокурсникам и гостям.

– Ага, вон Марго и Ленка. Хихикают… – Даша тоже вытерла руки и тоже прицельно скользнула взглядом по лицам. Поправив колпак, она помахала палочкой в такт музыке и добавила грозным голосом: – Наверное, замышляют какое-нибудь чудовищное зло.

– Кто бы сомневался, – ответила Алька.

Они переглянулись и, не сговариваясь, решительно направились в сторону врагов. Высокие тонкие каблуки туфель еле слышно постукивали, сапоги сорок второго размера многообещающе шаркали.

Марго и Пенка перестали болтать и, насмешливо поджав губы, приготовились к очередной милой ругани, но, как оказалось, с ними разговаривать никто не собирался…

– Вадим, можно пригласить тебя на танец? – спросила Алька и, не дожидаясь ответа, потянула парня на середину зала.

– Максим, можно пригласить тебя на танец? – спросила Даша и выдала робкую девичью улыбку.

* * *

Какая наглость! Марго не поверила собственным глазам и сильно толкнула подругу локтем. Ленка-Пенка, временно утратив дар речи, крякнула и прошипела нечто невразумительное. Разве могли они представить, что их мужчины легко и просто пойдут танцевать с другими девушками? То есть позже – да, народ развеселится, раскачается и толпа смешается, но не первый же танец! И главное – с кем?! С ненавистной Алькой Воробьевой и ее сестричкой!

– Гадины, – выдохнула Марго. – Ее мужик не пришел, так она моего утащила.

– А эта… – подхватила Ленка-Пенка, нервно теребя розовые бусины на балахоне, – Дашка! От горшка два вершка, а задницей крутит будь здоров!

– И парни хороши – согласились. Я же им говорила, предупреждала…

– Нет, они не виноваты, неудобно же отказывать…

– Когда дело касается Воробьевой, то очень даже удобно! – вспыхнула Марго. – Почему-то у всех парней отключается мозг, когда она появляется поблизости! Стой здесь, никуда не уходи, я сейчас приду…

– Ты куда?

– М-м… в туалет.

Вечер пошел не так, как планировалось, и Марго не собиралась мириться с этим. По крайней мере ей срочно нужна весомая компенсация за моральный ущерб, а уж потом Воробьева у нее попляшет! Должна же хоть когда-нибудь восторжествовать справедливость? Почему не сейчас? Другой возможности победить Альку, наверное, и не представится… Защита диплома, затем пьянка-гулянка, и все…

Марго воровато оглянулась и направилась к кабинету бухгалтерского учета.

«Посмотрим, какие тайны есть у Воробьевой! А Ленке знать об этом ни к чему, а то проболтается своему тупому Максу… Или я ей потом расскажу…»

Тема мужчин была особо болезненной, и именно поэтому провал Альки ожидался с повышенным злорадством и нетерпением. Это отличный повод ткнуть выскочку носом в правду: ты никому не нужна, ни на что не способна, ты одинока. И уйти с гордо поднятой головой. Увы, сама Марго никого не любила и ни с кем не встречалась. С высоким пижонистым Вадимом она некогда училась в одном классе, и проживали они на одном этаже. Мамы – подружки, и папы – друзья. Скука смертная! О, сколько пришлось его уговаривать сыграть роль Ромео! С каким трудом удалось оттащить его от компьютера! Унизительно, и за это тоже должна ответить Воробьева!

«Как же хорошо, что никого нет».

Маргарита подошла к стулу, на котором лежали Алькины вещи, прислушалась, а затем быстро отложила куртку в сторону, расстегнула молнию сумки и заглянула внутрь. От волнения и любопытства зачесался нос, и вспотели ладони, но на эти мелочи она не обратила внимания. «Что там?» – стучал в висках вопрос, и рука сама потянулась к тайне…

Марго надеялась найти фотографию, документ или… Да какая разница! Любая вещица, утрата которой способна огорчить Воробьеву и ее сестру, будет кстати! Любая вещица, наделенная хоть какой-нибудь информацией, тоже обрадует! Главное – найти.

В сумке не лежало ничего интересного, такого, чтобы увидеть и ахнуть, но вот небольшая с виду обыкновенная коробочка наверняка хранила секрет, наверняка именно ее прятали Алька и Дашка. Больше-то нечего!

Торопливо вынув коробочку, Марго открыла крышку и с изумлением и разочарованием уставилась на самый обыкновенный шар красного цвета.

«Ерунда какая-то… Ей кто-то подарил? Или она собралась кому-то подарить?»

И как использовать эту елочную игрушку в своих целях?..

Где-то хлопнула дверь. Марго вздрогнула, мгновенно застегнула «молнию» сумки, кинула сверху куртку, заметалась, и, не зная, куда пристроить дурацкий шар, подскочила к своим вещам и сунула коробку в пакет с шарфом и шапкой. Вновь прислушавшись, прижав ладонь к груди, она выскочила из кабинета и устремилась к залу, пытаясь на ходу успокоиться и решить, что делать с бесполезной находкой.

* * *

Высидев первое действие, с трудом дождавшись антракта, Глеб Сергеевич не стал суетиться. Наоборот, старательно изображая равнодушие и усталость, он поднялся, поправил галстук и, не оглядываясь, направился к проходу. «Наверняка она уже отыскала меня и смотрит… Ну-ну, пусть смотрит… А мне-то все равно! Инна Михайловна, Инна Михайловна… Сама себя развлекай!»

Но Воробьев все же пошел чуть быстрее, оторвал взгляд от пола и осторожно огляделся. Дамочка-экскурсовод стояла около первого ряда амфитеатра и с робкой улыбкой ждала его. Глеб Сергеевич кивнул и самодовольно усмехнулся: «Прилепилась! Не отдерешь! Будет теперь трещать о спектакле и вспоминать своих сопливых племянничков…»

Но среди эмоций, переполнявших душу, не было злости, он точно уговаривал себя, убеждал, что Сенечкина Инна Михайловна по-прежнему достойна лишь раздражения.