– Это «Аспрей»[8], – шепнула Сесили Грейс, показывая кольцо на левой руке.

Весь сегодняшний день оно оставалось предметом всеобщего восхищения. Не менее дюжины бриллиантов рассыпали радужные искры при малейшем движении Сис, а в центре сиял опал размером с ноготь большого пальца, словно специально созданный для будущей супруги лорда Эмори: он то переливался холодным золотом, под цвет ее волос, то соперничал небесно-голубым оттенком с ее глазами, то словно отражал нежный розовый оттенок ее щек.

– Боже, какая прелесть! – прошептала Грейс.

С лестницы они вышли в бесконечно длинный коридор с паркетом, выложенным в виде замысловатого рисунка. Ройстон повернулся и показал в направлении обитых деревянными панелями стен, на которых висели портреты в золоченых рамах.

– Наша галерея. – Гулкое эхо его голоса заполнило пространство высокого коридора. – Здесь вы можете видеть всех моих предков, начиная от Эдварда Чарльза Эшкомба, первого графа, и его супруги Филиппы Лидии, завещавшим всем нам голубую кровь. В наших с Родди жилах, по крайней мере, течет самая обыкновенная красная, и в этом мы убедились в юном, очень юном возрасте при помощи перочинного ножа.

На эту его шутку публика отреагировала негромким смешком.

– И здесь было бы кстати, – продолжил Ройстон, – представить вам окровавленный воротник рубахи, в которой казнили Томаса Мора, или отшлифованные в форме граната алмазы из шкатулки Марии Стюарт. Но, увы, – Ройстон пожал плечами и сделал несчастное лицо, – и то и другое вот уже без малого сто лет как бесследно исчезло. Поэтому я прошу вас довольствоваться тем, что есть. – С этими словами Эшкомб толкнул массивную дверь и жестом пригласил всех войти в открывшееся за ней помещение. – Итак, перед вами знаменитая спальня Эстрехэм Хауса!

Переступив порог комнаты, публика восторженно зашумела.

Стены, обитые шелковыми обоями оттенка ванили, украшали многочисленные вышитые панно с изображениями кораблей на Темзе, сцен охоты, уборки урожая и сева. Их пряные осенние краски прекрасно гармонировали с пасторалями кисти Ватто. В то же время лепнина на потолке, панели и пилястры вдоль стен оставались белыми, а белоснежный камин был уставлен фигурками путти в самых разных позах. Обивка кресел напоминала желтизну весенних примул, а в центре комнаты возвышалась огромная кровать, кремовый балдахин которой имел оттенок лепестков чайной розы.

– Разумеется, я охотно предложил бы вам ночевать здесь, вместо того чтобы помещать вас в спартанские условия наших гостевых комнат. – В публике снова послышались смешки, и Ройстон саркастически улыбнулся. – Но я боюсь, вы неправильно истолкуете этот мой дружеский жест. В конце концов, не каждому понравится быть разбуженным среди ночи озлобленными духами.

Ада недоверчиво посмотрела на Эшкомба.

– Может, расскажешь нам подробней, что за призрак творит непотребство в Эстрехэме?

– Призрак? – поднял брови Ройстон. – Дорогая Ада, неужели мы, Эшкомбы, производим впечатление людей, которые могут позволить себе не более одного призрака? Кроме дамы в черном, которая является в эту спальню, мы будем рады представить вам даму в белом – безголовую в буквальном смысле этого слова! – которая при полной луне выгуливает в саду свою собачку. Вон там… – Ройстон подошел к окну и показал в направлении рощицы из каштановых и ореховых деревьев, с краю которой на поляне расположились гости. – Видите те две трубы? Это домик садовника, где и произошла вся эта кровавая история…

– Где? – привстав на цыпочки, Ада напряженно вглядывалась в даль. – Я ничего не вижу!

– С твоего разрешения, Саймон.

Ройстон встал позади Ады и, обхватив ее за талию, приподнял с такой легкостью, будто она весила не более подушки. Ада захихикала и заболтала ногами, ухватившись за его плечи.

– Ну, теперь видишь? Серая черепичная крыша?

– Да, да! – закричала Ада, давясь от смеха. – Теперь вижу!

– Кошмарная, кошмарная история… – запричитал Ройстон замогильным голосом, опуская Аду на пол. – Именно по этой причине вот уже несколько десятков лет этот дом используется только для складирования разного хлама. – За мной, леди и джентльмены! В конце концов, я должен собственными глазами убедиться, что Сис придется жить в более-менее сносных условиях.

Компания направилась за ним, в то время как Ада все еще глядела в окно, в задумчивости покусывая нижнюю губу.

– Ада!

Лицо Ады озарилось улыбкой, когда Саймон взял ее за руку и отвел от окна. Они запутались в желтых, оттенка кукурузных початков, занавесках из шелка буре и целовались, пока не начали задыхаться. И только после этого, взявшись за руки, побежали догонять остальных.


Ночь была жаркой. После роскошного обеда с пышными речами в честь героев дня все поспешили в бальный зал. За день и без того душный воздух над рекой прогрелся еще сильнее, и в озаряемом фейерверками небе цвета темно-фиолетового шелка не было ни облачка. Даже река казалась неподвижной в своем русле.

Но это нисколько не повлияло на праздничное настроение гостей, тем более молодежи. Счастливые и нарядные, они кружили под музыку, точно стеклышки в калейдоскопе.

– Теряюсь в догадках, что он в ней нашел? – Хелен Дюнмор обмахивала веером разгоряченное лицо. – Я полагала, у него лучший вкус.

– О ком это вы? – почтительно поинтересовался Родерик Эшкомб.

– Да вот же. – Веер, расписанный в японском стиле веточками цветущей вишни, устремился в направлении Ады. – Саймон Дигби-Джонс…

Родерик взглянул на девушку в бледно-розовом платье. Судя по выражению ее лица, на душе у нее было тоскливо. В этот вечер Аде запретили танцевать.

– Все же мне непонятно, что все находят в этих Норбери! – продолжала возмущаться Хелен. – Настоящие деревенские померанцы. В Лондоне ни один уважающий себя мужчина на них не оглянется.

Родерик перевел взгляд на Грейс. Разгоряченная, с сияющими глазами, она возвращалась после танца под руку с его деверем Генри. Даже золотая вышивка на ее платье, казалось, сверкала ярче обычного.

– О-о-о! – восхищенно протянул Родерик.

И тут же сжался в комок под пронизывающим взглядом Хелен.


– Боюсь, я становлюсь стар для подобных развлечений…

Генри, граф Бэзилдон, скорчил капризную гримасу, придавшую его раскрасневшемуся лицу, обрамленному седыми волосами, что-то мальчишеское.

Грейс рассмеялась.

– Я этого не заметила, лорд Бэзилдон.

– Вы мне, конечно, льстите, но все равно ваши слова – бальзам на душу.

Граф весело поклонился Грейс, та ответила ему церемонным книксеном.

– Ты ведь не хочешь отдохнуть, дорогой? – Сестра Ройстона Лидия тут же взяла под руку мужа, украдкой утиравшего лоб носовым платком.

В свои неполные тридцать она была намного моложе лорда Генри. Серые глаза, алебастровую кожу и классические черты лица сестры Ройстона унаследовали от матери. Однако каштановые волосы, равно как и чувство юмора, делавшее их приятными собеседницами, переняли от Эшкомбов.

– О, горе мне! – театрально застонал лорд Бэзилдон, увлекаемый супругой на середину зала.

В этот момент кто-то схватил Грейс за руку. Обернувшись, она встретилась глазами с Леонардом.

– Спаси меня, Грейс, – прошептал тот, закатывая глаза. – Или, по крайней мере, прикрой.

– От кого?

Леонард показал взглядом на двух девушек едва ли старше Ады, не сводивших с него огромных голубых глаз.

– Что ж, охотно предоставлю тебе прикрытие. – Грейс закусила нижнюю губу, чтобы сдержать смех. – По крайней мере, до тех пор, пока тебе не взбредет в голову потащить меня на танец.

После нескольких туров вальса коньячного цвета платье с зеленой отделкой и металлической вышивкой, то самое, что было на ней на вечере в Гивонс Гров, неприятно липло к спине.

– Может, выйдем на свежий воздух?

Грейс кивнула, и Лен увлек ее за собой, мимо голубоглазых девушек, чьи лица разочарованно вытянулись.

Пробираясь через толпу, они направились к открытым нараспашку дверям и по пути взяли с подноса ливрейного слуги по бокалу шампанского.

– И кто же это был? – Грейс прыснула от смеха, не успели они переступить порог зала.

– Эти? – Лен сделал глоток и махнул бокалом в сторону девушек. – Миртл и Майра, безнадежно скучные кузины Ройстона.

Грейс поставила свой бокал на парапет террасы и села рядом.

– Привыкай, скоро ты станешь их родственником!

Она резко обмахнулась веером и снова взяла шампанское.

– И тебя это так забавляет? – Лен усмехнулся, делая шаг по направлению к Грейс.

– Мммм… – Она скорчила задумчивую гримасу. – Да, пожалуй!

Их дружный смех быстро смолк, сменившись неловким молчанием. Грейс пригубила шампанского и, болтая ногами, принялась разглядывать гуляющие в саду пары.

Наконец она не выдержала.

– Все в порядке, Лен?

Он взглянул на нее поверх бокала, глотнул шампанского и отвел взгляд.

– Да, а почему ты спрашиваешь?

– Я… – Она глубоко вздохнула и покрутила бокал в руке. – У меня такое чувство, будто последнее время ты меня избегаешь.

Лицо Лена расплылось в улыбке.

– И это все, что ты хотела мне сказать?

И без того разгоряченные щеки Грейс запылали еще сильней. Было бы глупо полагать, что от внимания Леонарда ускользнуло, как они с Джереми подходят друг другу, ведь он знал ее как никто другой. Тем не менее пристальный взгляд Лена она выдержала с трудом. Леонард был полной противоположностью Джереми, но, прежде всего, он был ее лучшим другом, ее братом, мужской половиной ее «я». Она не хотела выбирать между ним и Джереми.

– Твоя дружба много для меня значит, Лен, – сказала Грейс, не поднимая глаз.

– Твоя для меня тоже, Грейс, – отозвался Лен. – И с моей стороны так и останется впредь.

– С моей тоже.

Она подняла лицо и улыбнулась.

Лен нахмурил лоб и ответил с несвойственной ему серьезностью:

– Я не хочу лезть не в свое дело, Грейс, но… – Он как будто задумался. – Насколько хорошо ты знаешь Джереми? Ты уверена?

Грейс вздрогнула. Лен прикоснулся к открытой ране. Она часто вспоминала миссис Данверс и думала о том, что Джереми так и не рассказал своей матери о ней.

– Ты хочешь сообщить мне что-то конкретное?

Леонард придвинулся к Грейс и заглянул в глаза.

– Я хочу, чтобы ты знала: я останусь с тобой, что бы ты ни решила. Ты всегда можешь на меня рассчитывать.

Грейс почувствовала себя неловко и невольно отвернулась.

– Ты не ответил на мой вопрос.

Леонард рассмеялся.

– Да нет же, с Джереми все в порядке! А я веду себя, как заботливый старший брат. Хотел бы я видеть себя со стороны! Возможно, причина моего беспокойства кроется в том, что моей сестренке скоро предстоит выйти замуж. – Он поставил бокал на парапет и протянул руки Грейс. – Пойдем потанцуем, мы отдохнули достаточно! В конце концов, ночь только началась!

Грейс тоже поставила свое шампанское, сложила веер и остановилась, поигрывая его застежкой.

– Грейс. – Лен прижал ладони к ее щекам. – Я не хочу встревать между вами. Джереми – мой друг, ты – моя подруга. Я всего лишь хочу… – его голос понизился до шепота, – чтобы ты была счастлива.

Грейс твердо взглянула ему в глаза.

– Я счастлива, Лен, – ответила она.


Их голоса и шаги по каменным плитам постепенно удалялись, пока не смолкли, поглощенные доносившимися из зала звуками музыки. Только тогда пришли в движение два вырисовывавшихся в тени террасы силуэта.

– Ну вот, мы с тобой опять в роли «невольных свидетелей», – шепотом заметил Стивен, нащупывая портсигар. – Такова уж, как видно, наша участь.

– Похоже на то, – кивнул Джереми.

– В любом случае здесь есть над чем подумать, – выдавил сквозь зубы Стивен, уже дымя сигаретой.

Джереми сделал затяжку и выпустил облачко дыма.

– У загнанных в угол, вроде нас, вариантов немного. – Джереми стряхнул пепел с нижней губы. – А ты все-таки должен решить, нужна ли тебе Бекки, и перестать морочить ей голову.

– Если бы все было так просто… – вздохнул Стивен.

Он согнул ногу в колене и уперся ступней в стену. Он неоднократно пытался сблизиться с Бекки, чтобы лучше уяснить для себя суть их отношений. Однако каждый раз это вызывало у нее столь бурный прилив чувств, что рядом с ней становилось трудно дышать. В то же время в отсутствие Бекки Стивен начинал понимать, как не хватает ему ее смеха, ее восторженного взгляда и беззаботной болтовни. Запрокинув голову, Стивен откинулся на балюстраду.

– А ты что, всегда знаешь, чего хочешь?

Несколько секунд Джереми молчал.

– Да, всегда. – Он уверенно выпустил облачко дыма. – Пусть не сразу, но через некоторое время обязательно…

Стивен твердо взглянул ему в глаза.

– И с Грейс?

– И с Грейс. – Его голос задрожал, словно потому, что речь зашла об особом для Джереми предмете.

Друзья докурили и побросали окурки на гальку.