Пожилая женщина вздрогнула, поставила чашку на стол и некоторое время пристально рассматривала ее, потом подняла глаза и вздохнула:

— Я видела ее, вернее вас вместе, буквально пару раз, после смерти твоей матери. С Любочкой мы когда-то общались на литературные темы. Она ведь много времени проводила в библиотеке, пока не уехала в Новосибирск и не поступила в университет. Ее мужа я видела только однажды, на похоронах. А потом, не знаю уж, что случилось, но ты осталась у бабушки одна. Софья Аркадьевна сказала, что отец увез твою сестру навсегда, и просила не говорить тебе о ней, и не упоминать об отце. Она всех предупредила. Ее так уважали, что не посмели ослушаться, все делали вид, что ты всегда была ее единственной внучкой.

— А вы не знаете кого-нибудь, кто был знаком с моим отцом?

— Нет, деточка, они ведь жили в Новосибирске. Пока вы не родились, приезжали иногда. Софье Аркадьевне зять очень нравился, она гордилась, что он ученый. А потом, когда твоя мама погибла… Может, Софья Аркадьевна считала его виноватым? Поговаривали, что Любочка умышленно шагнула под колеса… Он уехал, куда — Софья Аркадьевна не говорила. Наверное, они решили поделить вас, чтобы не быть одинокими…

— Только о нас никто не подумал, — пробормотала Надя.

— Что? — не расслышала Анна Федоровна.

— Они уехали в Ленинград. Я хочу их найти.

— Прошло столько лет!.. — всплеснула руками заведующая. — Хотя, бывают такие трогательные истории. Ты смотришь передачу «Найди меня»? Я каждый раз плачу, когда показывают людей, нашедших друг друга спустя многие годы. Вот буквально месяц назад: девушка во время войны полюбила солдата. Потом он попал в плен, и после остался на немецкой территории…. Они встретились через шестьдесят лет…

Надя не слишком тактично прервала:

— Я смотрела эту передачу. Извините, Анна Федоровна, я пойду.

— Наденька, ты приходи, я всегда на месте. Я так любила и уважала Софью Аркадьевну… Может, я загляну к тебе как-нибудь? Наверное, тебе очень тяжело без бабушки?

— Да, конечно, заходите, Анна Федоровна. До свидания.

Дни тянулись скучно и одиноко. Надежда ходила на работу, давала частные уроки, а потом возвращалась в пустую квартиру. Было непривычно и тяжело проводить вечера в полном одиночестве. Она скучала без бабушки, к тому же ее тяготило чувство вины: бог знает, зачем старушка полезла на табуретку открывать окно — может, ей стало дурно после Надиных обвинений? Может, останься она дома, ничего бы не произошло?

Чтобы отвлечься от горьких мыслей, Надя взялась было за уборку, собрала все бабушкины лекарства, стала перебирать ее вещи, думая, что оставить на память. За этим занятием ее застала Антонина Гавриловна и настрого приказала ничего не трогать до сорока дней.

— Нельзя, пока душа на небо не отлетела, вещи покойной выбрасывать. Потом все приведешь в порядок. Конечно, многое тебе не понадобится, вон хлама-то сколько! А ты женщина молодая, теперь, когда за бабушкой ухаживать не надо, может, и замуж выйдешь.

Отремонтируешь свою квартирку, мебель поменяешь… На девушку без жилищных проблем охотники найдутся!

Наверняка бесхитростная соседка хотела подбодрить Надю, но ее слова вызвали только раздражение:

— Нет уж, охотники за жильем мне не нужны!

— Чего кипятишься? Ты и сама по себе девушка приятная и образованная, но ведь действительно, если бы не старенькая бабушка, давно уж замуж вышла, и детки, может, были…

— Не нужны мне никакие женихи и никакие дети! Лучше бы бабушка была жива! — Надя заплакала.

— Тяжко тебе без нее? — погладила по плечу Антонина Гавриловна. — А ты в церковь-то ходила? Сходи, поставь свечечку, помолись за упокой души. И тебе спокойнее станет, и бабушке там легче.

Надя редко бывала в церкви, да и молиться не умела, однако послушалась совета.

В небольшом храме было почти безлюдно. Одна старушка молилась у иконы Пресвятой Богородицы, часто крестясь. Две женщины в темных платках деловито сновали, поправляя свечи, протирая стекла на иконах. Надя встала перед распятым на кресте Спасителем, поставила свечку, неумело перекрестилась.

«Прости меня, Господи! — зашептала она. — Я виновата в смерти бабушки. Если бы она не разнервничалась тогда, если бы я не убежала, а побыла с ней… Прости меня, Господи!»

— Чтобы снять тяжесть с души, надобно исповедаться.

Надя вздрогнула от неожиданности. Рядом с ней стоял священник, благообразный старичок лет семидесяти.

— Православная? — ласково спросил он.

— Да. Но я никогда не исповедовалась.

Она огляделась вокруг, ища какую-нибудь кабинку с решеткой, как в кино показывают. Потом вспомнила, что это у католиков. Как же исповедуются в наших церквях? Она не знала.

— Пойдем, дочь моя.

Священнослужитель отошел в сторонку. В углу было мало икон, и свет из окон не достигал туда.

— Наверное, у причастия давно не бывала, ну да Бог простит, — сказал священник и, пробормотав что-то и перекрестившись, предложил:

— Рассказывай, что на душе у тебя, дочь моя.

«Прямо так и рассказывать, или перекреститься сначала надо?» — пронеслось в голове у Нади, но перекреститься она постеснялась.

— Я думаю… что виновата в смерти своей бабушки… — тихо начала она и взглянула на попа.

Его лицо осталось бесстрастным.

— Мы с бабушкой жили вдвоем, ей было семьдесят девять лет. В последние годы она болела, была слаба и уже не выходила на улицу.

Слово за слово, подбадриваемая наводящими вопросами священника, она рассказала ему все.

— Ты раскаиваешься, что в нужную минуту не смогла оказать помощь. На тебе нет греха, ибо никто не знает часа своего. Твоя бабушка в силу возраста и болезни могла умереть в любой момент. За то, что она столько лет скрывала от тебя правду, ее Бог простит. И тебя простит, потому что раскаяние твое искреннее. Ты заботилась о бабушке многие годы, продолжала бы заботиться и впредь. Отпускаю тебе грехи твои. Иди с миром и посещай храм Божий. Я отслужу сорокоуст по новопреставленной рабе Божьей Софье. Записочку напиши и отдай сестре Марии в окошечко.

— Спасибо, батюшка.

Надя покинула церковь с облегченным сердцем.

Она была крещеной, но не считала себя верующей. А может, в этом действительно что-то есть? И кто-то смотрит на нас сверху и определяет, что есть добро, а что зло, направляет нас?.. Ведь почему-то ей стало легче после исповеди, и она почувствовала утешение от простых слов священника… Или пребывание в намоленном месте принесло ей такое успокоение? Церковке полторы сотни лет, и службы в ней не прерывались даже во времена оголтелой борьбы с опиумом для народа.

Теперь, когда чувство вины отступило, Надя ощущала лишь тихую скорбь от потери единственного близкого человека.

Она стала заходить в храм почти ежедневно: ставила свечки, молилась, как умела, бросала в церковную кружку монеты. С тех пор как не стало бабушки, ей казалось, что в кошельке остаются лишние деньги…

Глава 3

Наступил сороковой день. Антонина Гавриловна собиралась поехать вместе с Надей на могилку Софьи Аркадьевны, но накануне слегла с простудой.

Пришлось ехать одной. Кладбище располагалось за городом, в десяти километрах. В ту сторону от городского автовокзала ходил рейсовый автобус, но он вовремя не пришел. Надя с небольшой толпой мерзла на апрельском ветру. Какая-то деловая тетка сбегала навести справки, вернулась за своими баулами и сообщила:

— Следующий через сорок минут, а этот отменили.

Народ, поругиваясь на нынешний всеобщий бардак, потянулся к небольшому зданию автовокзала.

— В прежние времена предупредили бы, по радио объявили, — выпускала пар тетка с баулами. — А теперь: справочной нет, касса не работает, я до них еле достучалась! Люди без толку на ветру мерзнут, а им хоть бы хны!

Надя, у которой в руках был только сумочка и полиэтиленовый пакет, предложила женщине помочь поднести ее багаж. Когда они вошли в здание, на скамейках оставалось всего одно свободное место, его и заняла деловая тетка.

— А тебе и сесть некуда! — продолжала возмущаться она, придвигая свои клетчатые сумки поближе. — Вот как о людях заботятся — от зала ожидания четверть осталась!

Надя огляделась. Действительно, большая часть зала отгорожена. Аляповато разукрашенная граффити стенка сверкает гирляндами разноцветных огней. Над дверью мигает английская надпись. «Сумасшедшая касса» — дословно перевела Надя. Зал игровых автоматов.

Заглянуть, что ли, подумала она. Все равно ждать около часа, а присесть негде.

Едва она открыла дверь, как на нее обрушился шквал ритмичной музыки, щелканья и звона. Она хотела вернуться в зал ожидания, но тут к ней обратилась девушка, сидевшая за конторкой у входа:

— Здравствуйте, сколько денег вам разменять?

Отказываться показалось неудобным. Надя порылась в кошельке и вытащила пятидесятирублевую бумажку. Может, хватит? Она понятия не имела, сколько стоит поиграть.

На удивление, девица высыпала на тарелочку целую пригоршню пятирублевых монет. И что с ними делать?

— Вы можете воспользоваться любым свободным автоматом. Бросать по одной монете или сразу несколько. Разовый выигрыш может составить от пяти рублей до пятидесяти тысяч. Кроме того, наш зал игровых автоматов включен в систему «Джек-пот», — заученно тараторила девица.

Не дослушав — все равно ничего не поняла, — Надя пошла к автомату в дальнем углу зала. Бросила монетку в щель. Автомат сыто хрюкнул, что-то защелкало и завертелось у нее перед глазами, потом остановилось. Картинки оказались разными. Не выиграла, что ли? Бросила еще одну — опять проиграла. Так и стоять здесь, как идиотке, бросать в щель пятаки, пока не кончатся?.. Надя представила, как глупо она выглядит со стороны. Вспомнила, что девица разрешила бросать по несколько монет и решила избавиться от оставшихся разом.

Автомат с удовольствием заглотил горсть пятирублевиков.

— Что, вкусно? — прошептала Надя, усмехаясь.

Устройство ответило щелканьем, сверканием и мельканием картинок, которое долго не прекращалось.

«И сколько ты их переваривать будешь?» — мысленно спросила она, не ожидая выигрыша, но решив дождаться конца.

Вдруг все прекратилось, на экране перед Надей застыли пять нарисованных лимонов и заискрился салют. Аппарат сверкал разноцветными огоньками, будто чему-то радовался. В глубине чрева машины зазвенели денежки.

«Это я выиграли, что ли?»

Надя обернулась и посмотрела на девушку. Та стояла, ошарашенная. Тут только Надя заметила, что ритмичная музыка смолкла, зазвенели праздничные колокола, а на бегущей строке через всю дальнюю стену появились буквы: «Поздравляем, вы выиграли Джек-Пот — 1 000 220 рублей!!!»

Девица на кассе, с восторгом глядя на Надежду, повторила:

— Поздравляем, вы выиграли Джек-пот — один миллион двести двадцать рублей!

Несколько пацанов лет пятнадцати, игравших в другом углу, загомонили:

— Клево! Вот тетке повезло!

— Я говорил, что можно лимон выиграть! А ты — туфта, туфта!

— Да ничего я такого не говорил!

— А что, я, что ли, говорил?

Все пялились на нее, а Надя ничего не понимала.

Тут возле кассирши материализовался молодой человек лет двадцати, в костюме, в белой рубашке с галстуком — прямо как из глянцевого журнала.

— Примите поздравление от нашей сети игровых залов! — обратился он к Наде. — Выигрыш Джек-пота — редкая удача, в нашем зале его выигрывают впервые…

До Надежды начало доходить понемногу. Она выиграла большую сумму?.. Миллион с лишним?..

Она глянула на табло, чтобы проверить. Один миллион двести двадцать.

— Как вас зовут? — поинтересовался глянцевый молодой человек.

— Надежда.

— Многообещающее имя! — с энтузиазмом воскликнул он. — Надежда, у вас документы при себе? Оформление выигрыша потребует соблюдения некоторых формальностей. Сами понимаете — такая сумма!

— У меня с собой только паспорт, — пролепетала не пришедшая в себя Надя. — Подойдет?

— Конечно! Если есть паспорт, то никаких других документов не требуется. Пройдемте в мой кабинет.

Молодой человек аккуратно взял Надю под локоток и повел в противоположный угол зала, к незаметной дверце. По пути представился:

— Меня зовут Дмитрий Ржанников. Я старший менеджер этого зала.

— Очень приятно, — ответила воспитанная Надя. — А я Надежда Белоцерковская.

— Очень приятно, — повторил вслед за ней вежливый менеджер.

Они оказались в небольшом кабинете. Несмотря на отсутствие окна, он казался светлым. Все здесь было новеньким и вылизанным. Хозяин кабинета усадил Надю в белое кожаное кресло. Она тут же застыдилась своей драповой куртки, сшитой из старого бабушкиного пальто, и постаралась глубже задвинуть под кресло ноги в сто раз латаных сапогах, прикрывая их длинной черной вязаной юбкой.