Бестия изрыгала проклятия, рвалась и корчилась, то лаяла, то выла, то прыгала на мужа, заливая слюной его плечи. Шаг за шагом Антон оттеснял ее на выход, пока не вытолкал за дверь. Раздался звук пощечины, и возня с новой силой продолжилась на лестничной клетке. Минут через десять вернулся Антон. Щека его пылала, ворот рубашки болтался на нитке.

— Что она делает? — прошептала я.

— Бьет окна моей машины, — равнодушно ответил Антон, и в подтверждение его слов, с улицы донесся звон стекла.

Я подскочила на месте:

— Звони в милицию!

— Не надо, пусть выпустит пар.

— Теперь это так называется? Развлечение не из дешевых!

Я осторожно выглянула из окна: Амина, размахивая красным «каблуком», добивала последнюю дверь. Со всех этажей на нее с испугом таращились жильцы.

Бросив орудие мести на землю, Амина пнула ногой колесо и зашагала к своей машине.

— Кажется со стеклами покончено, — произнесла я в пространство, — Спасибо за представление, мне пора.

Антон поднялся с места:

— Поехали, отвезу.

— Сдается мне, поедем с ветерком.


Сотрудники ГАИ, тормозившие на каждом перекрестке, сочувственно выслушивали байку о вандалах, искалечивших новенькую иномарку, и с Богом отпускали в автосервис.

Антон высадил меня у подъезда, круто развернулся и умчался прочь. Я поднялась на этаж, открыла дверь и поняла, что Митьки дома нет. По комнатам гулял сквозняк, где-то хлопали шторы…

Работы хватило на весь оставшийся вечер: сначала я чинила балконную дверь, потом утепляла пакетами битые окна. Когда сквозняк был устранен, я зажгла конфорки и вывернула газ на полную мощь.

— День разбитого стекла, — усмехнулась я горько.

Уколотый Митька умудрился сбежать — то ли снотворное оказалось слабым, то ли доза, принятая накануне, слишком большой. Обнадеживало одно: набегавшись, он всегда возвращался домой.

Так случилось и на этот раз. Он появился ближе к ночи, когда я грелась у плиты с чашкой чая в озябших руках. Порадовало, что на этот раз, пускаясь в бега, он удосужился одеться.

— Насилу ушел, — сообщил он радостно.

Я отхлебнула из чашки:

— Что теперь?

— Теперь нужно задернуть шторы.

— Стоп! Я сама! Ты все уже задернул! — я оттолкнула Митьку от окна.

— Пришлось отбиваться, — похвастался он.

— Ужинать будешь?

— Не буду, — ответил Митька и с видом пограничного пса уселся за стол.

— Что будешь делать?

— Нужно быть начеку! — произнес он назидательно и забарабанил пальцами по столу.

— Пойдешь на пробежку?

— Не сейчас.

В тот вечер Митька был в ударе: он явно испытывал удовольствие от собственной значимости, но еще больше его вдохновляла моя готовность бегать вместе с ним и то, что только от него зависело, когда и в каком направлении мы побежим. Порой у него возникало желание поиграть в догонялки, тогда он первым выбегал из дома и прятался в разных местах. Забег продолжался всю ночь. Уже светало, когда измотанная и простывшая, я доползла до кресла, укрылась старой шубой и провалилась в мутный сон. Все чаще хлопала входная дверь, но я уже не поднималась с места, не обращала внимания на этот шалый марафон. Когда Митька рухнул на диван, я бережно сняла с него ботинки, стянула мокрые носки и обнаружила большие водянистые круги на месте сухожилий. Что это такое, я не знала, но на всякий случай вызвала врача. Неотложка приехала часа через два, когда Митька был в очередном забеге. Врач пожала плечами, посоветовала купить обогреватель и улетучилась в несвойственном ей скоростном режиме.

Новый день навалился мигренью и дрожью в коленях. Ватные пальцы слушались плохо, глаза слезились от газа и недосыпа. Я поковырялась в каше и залезла под душ. В комнатах стало заметно теплей, и только конфорки чадили все больше, вызывая все новые приступы кашля. Утром Митька пропал основательно и надолго. Явился только к обеду, есть отказался, спать тоже. На этот раз он не был столь благодушен: глаза светились злобой, агрессия читалась в каждом жесте.

— Ты меня сдала, — начал он с порога.

— Когда бы успела? Весь день сижу дома. Вот, кашу тебе сварила, будешь?

— К твоей стряпне я больше не притронусь, — огрызнулся Митька.

— Тогда ешь это, — я подошла к холодильнику и достала тарелку с холодными пирожками.

На пирожки Митька даже не взглянул.

— У меня кончились таблетки, — заявил он.

— Слава Богу! Стимуляторы тебе нужны сейчас меньше всего.

Митька прошелся по кухне, остановился у окна и глубокомысленно изрек:

— Пойду куплю себе водки.

— Может, чаю попьешь? — предложила я.

— Может, сама попьешь своего чаю! — с этими словами он схватил мою чашку и швырнул ее об стену. Осколки посыпались на пол, стена окрасилась цветом заварки.

Я отыскала щетку и совок:

— Давай не будем больше бить посуду!

Митька злобно оглядел учиненный им бардак и вышел с кухни. Пока я отмывала пятна, он кому-то звонил, долго объяснял, как уйти от погони и советовал лечь на дно. Скорей всего, он снова разговаривал с гудками, а наговорившись, ушел за водкой. На этот раз я за ним не пошла, разумно полагая, что днем ему грозит разве что привод в милицию. Меня этот вариант уже устраивал — с чего-то надо было начинать… Я отыскала теткин телефон и набрала номер клиники. Мне тут же сообщили, что тетка в отпуске и будет через три недели. Теперь оставалось сидеть и ждать, когда у Митьки закончатся деньги.

За дверью послышался стук, похожий на падение. Я выскочила на площадку и обнаружила Оксанку с мешком картошки.

— Помочь? — спросила я.

— Справлюсь, — ответила Оксанка, отдуваясь, — Сама-то как?

— С Митькой совсем плохо.

— Чего в больницу не отправишь? — она вытерла лоб и взялась за мешок.

— Не хочет он в больницу, — я подхватила мешок и потащила его волоком через дверной проем, — По нашим законам, он должен сначала кого-нибудь грохнуть.

— Что ты говоришь? — изумилась Оксана, — Не боишься, что он грохнет, к примеру, тебя?

— Честно говоря, я кандидат номер один. Он уже шьет мне диверсию и шпионаж.

— Чего ж ты с ним сидишь?

— Боюсь оставлять одного. Ночью его самого могут грохнуть или избить и бросить на морозе.

— Ты, мать, дура набитая! — констатировала Оксанка, — Ладно, сейчас разгружусь и занесу тебе телефон нарколога — весной кодировала Ваську.

Я вернулась в квартиру, достала тряпку и ведро, чтобы к приходу Оксанки полы не выглядели полем боя.

Митька нарисовался минут через десять, прислонился к стене, шумно втянул носом воздух:

— Пахнет изменой!

— Господи, сейчас опять начнет строить!

— Кто у нас был? — сощурился он.

— Подумай сам, кому ты нужен? — ответила я, выжимая тряпку.

— Уходим в несознанку?

— Ну все, с меня хватит! — выдохнула я и бросила тряпку на пол, — Я устала, я спать хочу, мне к Алисе пора. Живи тут как знаешь, а я ухожу!

— Ах, вон оно что! Бежишь доложить, что я прибыл на место? — зашипел Митька, — Ничего у тебя не выйдет! — он раскинул руки, преграждая мне путь.

В дверь позвонили, и я услышала тревожный голос Оксанки:

— Ника, у вас все в порядке?

— Нет! — крикнула я, отступая назад.

— Митя, — ласково заговорила Оксана, — это я, твоя соседка. Ты моего сына крестил, помнишь? Кума я ваша, пусти меня в дом.

— Не пущу, — заорал Митька, — вы тут все заодно!

— Митенька, я только поговорить…

— Я сам разберусь со своей женой! — завопил Митька и двинулся на меня.

— Оксана, — крикнула я, — караул! Он думает, что я привела сюда хвост!

— Держись! — закричала Оксанка и бросилась к лифту.

Митька вытянул руку, схватил меня за горло и прижал к стене:

— Будешь колоться?

— Буду, — прохрипела я.

— Так-то лучше, — Митька бросил мое горло, пихнул меня в грудь и отчалил на кухню.

Там он долго возился с графином, пытаясь налить себе воды, графин выскользнул на пол и раскололся на части.

В дверь снова позвонили. Митька поднял осколок графина:

— Кто там? — спросил он писклявым голосом.

— Это я, Оксана.

— Ступай прочь, а то зарежу твою подружку! — пригрозил Митька и нацелил на меня острие.

— У меня важная новость, — прокричала Оксана, — мы его взяли.

— Кого взяли? — спросил Митька и склонил голову на бок.

— Того типа, что засел в подъезде. Он у нас, открывай!

Митька радостно подпрыгнул, распахнул настежь дверь… и в тот же миг в квартиру ворвались трое дюжих парней. Митька бросился на кухню, но парни быстро нагнали его и повалили на пол. Осколок вылетел из Митькиных рук, заскользил по паркету.

— Скорая и милиция на подходе, — сообщил высокий брюнет, выпуская Митьку из захвата, — Теперь неси веревку — будем вязать.

— Вероника! — взревел Митька, — Не делай этого! Не поступай как мать! Не сдавай меня в психушку!

Я дернулась вперед, но один из парней загородил мне путь рукой:

— Не надо!

Я села на корточки и обхватила голову руками. Митька орал и корчился, пока парни вязали его запястья.

Стоявший рядом следил, чтобы я не мешала:

— Терпи, милая, если хочешь жить. Не слушай его! Он сейчас скажет, что угодно, лишь бы освободиться. Но потом ты останешься одна, и никто тебе не поможет.

— Кто вы? — спросила я сквозь слезы.

— Я — Кирилл, твой новый сосед, — представился черноволосый, — Преподаю айкидо в местном клубе, а это — мои ученики. Повезло тебе сегодня. По лезвию ты прошла…

На этаже раздались голоса, и бригада медиков вошла в квартиру. Вслед за бригадой явилась милиция.

— Мы свидетели, — черноволосый сделал шаг вперед, — Нападение с колющим предметом.

— Трезвый? — обратился к нему участковый.

— Куда там, под кайфом которые сутки.

— Он ваш, — милиционер пропустил вперед медиков, а сам прошел на кухню, — Заявлять будете?

— Что вы, — вздрогнула я, — он болен, какие протоколы! Его лечить надо!

Участковый присел, поднял с пола осколок, повертел его в руках и отдал мне. Уколотый Митька тихо скулил на носилках.

— Куда вы его? — спросила я у халатов.

— В шестьдесят седьмую, у нас там целое отделение для таких артистов.

— Что с собой положить?

— Ничего не кладите — до утра он проспит, а завтра привезете все, что нужно.

— Можно я ему пижаму положу?

— Ну, положите, пусть лежит.

И Митьку понесли вниз по ступенькам. Участковый вышел следом. Спортсмены тоже потянулись на выход.

— Спасибо вам, ребята! — сказала я на прощанье.

Они молча кивнули в ответ.

— Что будешь делать? — спросила Оксанка.

Я обвела глазами затоптанный пол, стеклянное крошево, бурые пятна в том месте, где Митьке разбили нос:

— Пока приберусь, а там видно будет.

— Не сиди тут одна, приходи, — попросила Оксанка.

— Спасибо тебе, подружка! — улыбнулась я грустно.

Оксанка тяжело вздохнула:

— Пойду, покормлю Леньку, да прослежу, чтобы Васька с перепугу не напился.

И она побежала домой.

Я захлопнула дверь, села на пол и громко завыла.

Мой мир погрузился в горючую бездну, из которой выныривали то Антон, то Оксанка. Я все плакала и плакала, и слезы смывали один эпизод за другим: улицы Москвы сквозь запотевшее стекло автомобиля, струи дождя, в которых захлебнулись дворники, а может, и не дождь это вовсе, а ручейки, застившие глаза?

Телефонная трубка, испуганный голос Алисы, тревожный взгляд Антона, его слова: «Алиса, потерпи! Домой пока нельзя, там холодно, окна разбиты, стекло на полу», плеск жидкости в бокале, знакомый запах коньяка, глоток чего-то терпкого и длинная черная пауза…

Очнулась я в темноте и не сразу поняла, где нахожусь. Я поднялась, огляделась: квартира на Плющихе, за окнами ночь, сквозь плотно задернутые шторы пробивается свет фонаря. Диван разобран, но не расстелен, мы лежим одетые поверх одеяла: я под халатом, Антон в свитере и джинсах.

— Что я здесь делаю? — произнесла я вслух.

Антон открыл глаза:

— Я не мог дозвониться тебе и приехал. Не знал, что и думать — телефон молчит, в окнах — темно. Поднялся, позвонил. Дверь открыла соседка, провела меня по квартире, показала Митькины художества: обрезанный провод, разбитую форточку, стекла на полу, пятна крови, рассказала, что произошло. Сказала, что Митьку забрали в больницу, а ты с тех пор сидишь в луже слез и не хочешь вставать. Я решил, что нельзя оставлять тебя одну и к дочери вести нельзя.