Я пояснила:

— Отец не в себе — он пережил серьезный стресс.

Участковый наморщил лоб, подумал, постоял, а надумавшись, снова прошел в кабинет. Дверь осталась открытой, и мы слышали весь диалог:

— Вы утверждаете, что утром разговаривали с сыном?

— Вчера, сегодня, всего не упомнишь…

— И вы задавали ему вопросы?

— Задавал.

— И он вам на них отвечал?

— Конечно отвечал.

— Когда это было?

— Утром.

— Сегодня?

— Сегодня.

— Или вчера?

— Или вчера.

Мы молча переглянулись.

В дверях снова возник участковый, обвел нас глазами:

— Перевозку уже вызвали?

— Какую перевозку?

— Ну, тех, кто будет тело вывозить.

— А вы не будете? — удивилась Алина.

— Для этого есть специальная служба. Поторопитесь, а то покойник вытечет.

От этих слов нас сильно передернуло.

— Куда звонить?

— Могу дать номер, — предложил участковый.

— Ну, так давайте! — Алина протянула руку.

— А еще у меня есть телефон хорошего ритуального агентства.

— С агентством потом разберемся, — вмешался Николай, — Давайте номер перевозки.

Участковый порылся в бумажках, продиктовал нам нужный номер, потом отвел Николая в сторонку. Отпали все сомнения: ретивый страж порядка состоит в доле с одним из агентств, которое и будет сейчас навязывать наиболее дееспособному из нас.

Пробило полночь.

Все невольно замолчали. Алина подошла ко мне:

— Поезжай домой, побудь с Алисой.

— Уверена?

— С тебя сегодня хватит! Мы останемся здесь, подождем перевозку. Я позвоню тебе утром, — Алина обняла меня за плечи, погладила по голове, — Сама-то доедешь?

— Дороги пустые, конечно, доеду.

— Смотри, аккуратно! И спасибо за все…

Я протянула ей визитку вурдалака, накинула пальто и вышла за порог.


Двор был плотно заставлен машинами, и моя Хонда казалась маленькой серебристой рыбкой в тени могучего кашалота. Я завела мотор, но так и не тронулась с места. В квадратиках окон светились экраны, где-то плакали дети, гремела посуда, а меня душила пустота, глухая, дремучая.

Минут через десять я выжала газ, поплыла со двора, и мне навстречу хлынул город…

На Дмитровке было пусто. Светофоры работали в ночном режиме, и редкие машины летели, словно птицы, выпущенные из клетки. Потом начался снегопад. Ровным чистым ковром накрыл он асфальт, занавесил дома. Москва осталась по ту сторону, а по эту — моя подводная лодка бесшумно скользила вперед. На радиоволне звучал тихий голос из детства: «Заметает зима, заметает все, что было до тебя…» Вода проникла сквозь обшивку, залила мне лицо и стекла по щекам. Какие горячие, едкие струи — и не вода это вовсе, а слезы. Но почему, почему же так много…


Похоронили Митьку тихим субботним утром. Была оттепель, и земля раскисла. Неряшливые холмы Домодедовского кладбища стали местом Митькиной новой прописки.


На утро Марго улетела в Канаду.

— Не тяни с билетами, — попросила она и посмотрела на меня долгим тревожным взглядом.

— Не смотри ты так! — взмолилась я. — Мне страшно!

— Не буду, — улыбнулась Марго и ушла на посадку.


Через месяц ее не стало. Марго не пережила своей последней зимы и умерла в лучшей клинике Канады на руках у поседевшего мужа.


Новый год мы встречали с Антоном вдвоем. Трещал камин, горели свечи, их дрожащие тени метались в ночи. С каким-то поминальным упоением они источали запах воска и безнадежно таяли прозрачными слезами. За окнами шел снег.

Антон достал из кармана конверт, положил его передо мной.

— Это что? — в его взгляде застыл холодный интерес.

— Билеты.

— Это я уже понял. Что ты собиралась с ними делать?

— Это подарок Марго. Я не знала, что с ними делать.

— Почему не показала мне? Или мне не полагалось знать, что моя жена вот-вот сбежит в Канаду?

— Не собиралась я сбегать. В любом случае, нужно твое согласие на вывоз сына.

— Значит, идея была! — в голосе Антона послышалась угроза.

— Да не было никакой идеи! И про билеты я забыла. А теперь Марго нет, и мне не к кому ехать.

— Только поэтому ты здесь? — щеки Антона полыхнули нездоровым румянцем.

— Давай не будем ссориться в новогоднюю ночь.

— Как скажешь! — саркастически хмыкнул Антон, — Можем поговорить о погоде. Только учти, с этого дня я тоже буду делать все, что захочу!

— Как будто когда-нибудь было иначе…

Я налила себе вина, включила телевизор. До конца вечера никто из нас не проронил ни слова.


На следующий день Антон уехал в Москву, чтобы встретиться с Лехой, поделиться откатом.

Я открыла прошлогодний журнал и, от нечего делать, пролистала его задом наперед.

Малыш забрался ко мне на колени и затих, прислушиваясь к ветру. Вьюга билась в окно, распаляясь все больше. На минуту она потеряла запал и какое-то время мерно сыпала хлопьями, потом вздыбилась до самой крыши, ударила в стекло сухой протяжной дробью.

Мне нестерпимо захотелось поговорить хоть с кем-то, выплеснуть горечь, сдавившую грудь, услышать теплый человеческий голос, задать вопросы, без надежды на ответ. Должно же быть хоть что-то в этом мире, кроме вечной холодной зимы, равнодушного белого снега. Я прижала к себе Малыша и зашептала ему на ухо:

— Ты знаешь, у китов есть свой язык.

Он послушно кивнул:

— И они понимают друг друга?

— Они понимают. Представляешь, как велик океан? Сколько в нем водится всяких созданий? В его глубинах живут существа, которых мы даже не можем представить. Великие горы, бездонные впадины — все скрыто под его поверхностью. А еще океан бывает жесток, тогда он нагоняет гигантские волны, способные разрушить маленькие острова. В океане живет солнышко, и если на закате ты помашешь рукой, оно пошлет тебе прощальный лучик. Ты будешь встречать его утром и знать, что встает оно только для тебя.

— И оно меня любит?

— Оно светит тебе одному.

— А киты?

— Киты посылают друг другу привет и плывут себе сквозь шторм и расстояния. И если один кит услышит другого, то непременно прогудит ему в ответ.

— А что еще киты умеют говорить?

— Китам хватает одного-единственного слова, чтобы услышать друг друга через весь океан. Жалко, что люди, живущие рядом, не могут докричаться друг до друга.

Малыш чмокнул меня в щеку и побежал к себе в комнату.

Я вынула из сумки телефон и набрала Антона.

— Как дела?

Антон рассмеялся и что-то промямлил в ответ.

— Ты выпил?

— Ну, выпил!

— А как ты поедешь? На улице метель, дорогу занесло.

— Порядок! — хмыкнул он и отключился.

Зная весовую категорию Лехи, я понимала, что Антону за ним не угнаться, но он будет сражаться до последнего и сядет за руль совершенно пьяным. Мне стало страшно — смерть близких людей до предела оголила нервы.

— Алиса, остаешься с Малышом!

— А ты куда?

— В Москву. Через час буду дома.


Парочка шальных седанов прошелестела в сторону области, и трасса снова опустела. Новая Рига свернулась в тоннель, просвистела белесыми тонкими струями. Тоннель закончился, и навалился город.

Я въехала на третье кольцо, с него спустилась на Кутузовский проспект.

Москва спала, придавленная снегом. Заблудший автобус лениво скользил по проспекту, чумазая шестерка шныряла в поисках клиента, Бородинский мост тонул в снегу, шпиль высотки терялся во мгле, и только могучий фасад плыл навстречу бесцветным исполинским кораблем. Я снова набрала Антона:

— Ты собираешься домой?

— Уже одеваюсь.

— Я жду тебя у входа в ресторан.


Они появились минут через пять, оба сильно навеселе.

Леха чмокнул меня в щеку, ткнул пальцем в циферблат и жестом подозвал водителя.

— Ты что тут делаешь? — спросил Антон.

— Тебя встречаю.

— Ну — ну, — ответил он и сел в машину.

До самого дома он не проронил ни слова, также молча поднялся к себе в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь.

Была поздняя ночь, когда он прошествовал в спальню и, не включая свет, улегся на кровать.

— Зачем тебе понадобилось караулить меня у ресторана? — спросил он хрипло.

— Я просто отвезла тебя домой. Никто тебя не караулил.

— Ну, кто тебя просил? Ты меня жутко подставила!

— О чем ты говоришь? — я поднялась, включила свет.

— Я говорю о том, что Леха мог быть не один.

— Так он и был не один!

— Он мог быть с женщиной!

— Постой, а зачем он таскает любовниц на деловые встречи?

— Если чего-то не знаешь, молчи! — мрачно заметил Антон. — Это была дружеская встреча. Теперь он будет знать, что мне нельзя доверять. Ты разрушила мой бизнес!

— Какой у тебя жалкий бизнес, если его так просто разрушить! И все из-за такого пустяка!

— Это не пустяк — это жизнь, — зло произнес Антон.

— Ну, хочешь, я позвоню Лехе, извинюсь перед ним?

— Спи, ты уже сделала все, что могла, — и Антон отвернулся к стене.


Неделю мы почти не общались: только общие фразы и невнятные конструкции, заменившие нам речь. Мои силы таяли на глазах. Я уже не понимала, где истина, где ложь, как веси себя, чтобы не раздражать и без того угрюмого супруга. Алиса пыталась нас помирить, но отчаявшись, тоже умолкла. Дом погрузился в тишину, даже Малыш затих, не смея нарушить этот мрачный обет.

Но вот Антон заговорил:

— Звонила мать, приглашала на Рождество.

— Ехать обязательно?

— Не обязательно, тем более, там будет Лера.

Я заметалась, не зная, что решить. Ехать к свекрови и встречаться там с паскудной Лерой не хотелось до судорог, с другой стороны, забрезжил шанс наладить отношения с Антоном, представить Малыша родне. Все эти годы родню заменяла моя развеселая мать, а встречи с ней всегда кончались одинаково: травмпункт — разорванное ухо, ожог — травмпункт, травмпункт — пробитый череп… А как-то раз, наша старушка, знатный педагог, решила наказать Малыша за провинность и бросила в парке совсем одного. Домой наш Малыш пробирался по темным аллеям, через парк, через стройку, сквозь проезжую часть. Лифт Малыша не повез, в виду его малого веса, и пришлось ему карабкаться по грязной темной лестнице, по головам бомжей и алкашей.

Эллу Ильиничну внук интересовал мало, но реальность такова, что бабушки, хорошие — плохие, ребенку все-таки нужны. Следовало лишь контролировать процесс и не давать добрым старушкам укокошить Малыша. К тому же Лерина дочь Малышу приходилась родней, незнакомой, чужой, но родней.

Я посмотрела Антону в глаза и, не найдя там поддержки, робко предложила:

— Давай все-таки съездим. Поздравим свекровь, посидим за столом…

— Поздравим ее в другом месте, — перебил Антон.

— В другом, это как?

— Сходим с ней в ресторан.

— А смысл?

— Смысл в том, что я не хочу появляться в этом доме и видеть всех этих людей.

— Послушай, — возразила я мягко, — нас приглашают вместе с Малышом. В конце концов, ему пора знакомиться с родней.

— Как хочешь, но мне эта затея не нравится.

— Да что нам грозит? — подытожила я, — Ну, не сложится — встанем, уйдем. Никто силком держать не будет.

И тут раздался тихий голос:

— Я с вами не поеду! — в дверях стояла бледная Алиса.

— Почему? — от неожиданности мой голос дрогнул.

— Потому что не хочу иметь дела с этими придурками.

Я зашипела:

— Что ты говоришь!

Антон напрягся, но промолчал.

— Вся эта семейка — сплошные придурки! — закричала Алиса, от отчаянья сделавшись красной.

— Замолчи! — я схватила дочь за руку.

— Нет-нет, пусть говорит! — вступил Антон, — Придурком меня еще никто не называл.

— Она не тебя имела в виду!

— Я еще в состоянии сам разобраться, — холодный голос Антона не предвещал ничего хорошего. — Ну, продолжай! — обратился он к Алисе.

— Нечего продолжать: и ты, и все твои родственники совершенно извели маму. У нее больше нет сил, а вам все мало! Ты думаешь, я не вижу, как ведет себя твой Эдик, когда бывает у нас: я для него — только прислуга, а маму он просто презирает. Твоя Элла Ильинична всю жизнь на маму смотрит, как на врага, думаешь, я этого не замечаю! Думаешь, не слышу, как сам ты кричишь на нее с утра до ночи? Сколько еще она сможет терпеть и тебя, и твоих замечательных родственников! Разве это нормально, когда человек плачет по ночам, когда у взрослой женщины единственный друг — пятилетний малыш! За что вы ее наказываете? Что она вам сделала?