Киран Крамер - По велению сердца

Он улыбнулся, и у нее пересохло во рту.

— Да, это в самом деле вы.

— Вы помните моих сестер, леди Дженис и леди Синтию, не так ли? — только и сумела сказать она.

— Разумеется. — Послав очаровательную улыбку каждой из сестер, он повернулся к Марше. — Через пять минут мне нужно встретиться с братом, взглянуть на лошадей в «Таттерсоллзе», — сообщил он с искренней озабоченностью. — Вы знаете, что я снова в Лондоне, уже насовсем.

— Я не знала. — К собственному удивлению — и неприятному к тому же, — она поняла, что доли секунды ей хватило, чтобы почувствовать ужасное раздражение. Разве сможет она сосредоточиться на своей задаче — вернуть должность, — если Финн будет в городе?

Однако раздражение быстро улеглось. Как можно было не залюбоваться его губами? Губами, которые так хорошо умели ее целовать? На остальное она и не решалась посмотреть. Просто вспомнила с болью в сердце, какой прекрасной казалась жизнь, когда она покоилась в его объятиях.

«Лучше, чем все то, что было у тебя на должности директрисы в Оук-Холле», — шепнул гадкий, злорадный голосок в ее мозгу.

— Прежде чем уйти, я хочу знать, будете ли вы сегодня на балу у Ливингстонов? — спросил он внезапно охрипшим голосом с некоторой ноткой надежды.

Марша видела, что обе сестры наблюдают за ней, не сводя глаз. Хорошо, что хоть под столом не толкают.

— Боюсь, что нет. — Это было самое суровое из всех «нет», которое она когда-либо произносила. Однако самое главное, что она усвоила в Оук-Холле, было вот что: «нет» — очень могущественное слово. Она прибегала к нему каждый раз, когда речь шла о безопасности ее учениц, учителей и школы.

А теперь ее мысли и чувства взбунтовались. И тело взбунтовалось тоже. Все из-за мужчины, который стоял сейчас перед ней.

Финн.

И минуты не прошло, как он вдребезги разбил защитные бастионы, которыми она себя окружила.

Поэтому, ради собственной безопасности, она должна сказать «нет» любым балам. «Нет» — тому, чтобы воскрешать прошлое. «Нет» — тому, чтобы тонуть в его глазах, восхитительных глазах янтарного цвета.

Она директриса школы, по воле Божьей. Уволенная со своего поста, но от этого она не перестала быть директрисой. В эту самую минуту жизнь в школе идет без ее участия. Невыносимая мысль! Девочки, учителя и все прочие, кто есть в Оук-Холле, — все они требуют, чтобы она сказала «нет».

Лицо Финна омрачилось. Дженис явственно вздохнула. Синтия положила в рот огромную порцию мороженого и внимательно смотрела на Маршу.

А потом Марша против воли произнесла:

— Я буду играть в карты у лорда и леди Дэвис.

О Боже, она идиотка! Но всего лишь одна партия в карты никому не повредит, не так ли? Если придется, она согласна твердить свое «нет» всю ночь напролет.

Финн снова просиял, но затем нахмурился.

— У скучных Дэвисов или замечательных Дэвисов? Насколько помнится, есть два семейства.

— Я… я думаю, у скучных, — ответила она. — Впрочем, это вряд ли их вина. Кажется, лорд и леди Дэвис просто глуховаты.

Учителя и школьные начальницы должны в каждом человеке видеть прежде всего хорошее. Исключение составляли надоедливые графы, разумеется. И не важно, какими бы приветливыми они ни казались, подходя к вам на улице.

Финн, казалось, сначала задумался, но затем снова ослепительно улыбнулся.

— Придумаю, как раздобыть приглашение. Надеюсь, что увижу вас там.

— Это было бы… приятно. — Марша была вынуждена напомнить себе о необходимости дышать. Она надеялась, что глаза ее больше не казались заплаканными. И какое счастье, что она надела взятое у Дженис платье. Оно было сшито по новейшей моде, в отличие от платьев самой Марши, больше подходящих для работы. Эти платья вот-вот должны были прибыть из Суррея в особняк Брэди.

В эту минуту, когда Финн был рядом, Марша и думать забыла, что на нее смотрят Лизандра и ее приспешницы. Она потеряла нить своих стратегических рассуждений. Ее внимание было приковано к очаровательной ямочке на щеке Финна. Она находилась в опасной близости от его твердых, таких мужских губ.

Может быть, ей стоит сжечь свои платья, как только они прибудут из Суррея?

— А пока до свидания, — сказал он и мило раскланялся со всеми тремя девушками, прежде чем уйти.

Марша и сестры молча переглянулись.

— Как он красив, — наконец прошептала Дженис.

— Как бог, — сказала Синтия.

— И он здесь, — продолжала Дженис. — Насовсем.

Марша кусала губу. Лучшей новости не придумаешь — или худшей, как посмотреть. Да, он покинул ее самым болезненным образом, но это не его вина, а брата. Он был так молод… Слишком молод, чтобы сражаться с человеком столь целеустремленным и властным, как лорд Чедвик.

— Если бы не брат, он бы никогда не уехал, — сказала Марша, наблюдая великолепный профиль Финна, который прошел мимо окна кондитерской. — Лорд Чедвик вынудил его отправиться в Америку как раз в то время… — Она не закончила. Ей вдруг захотелось выпить воды, но воды на столе не было. Она в отчаянии попыталась зачерпнуть растаявшего мятного мороженого.

— Как раз в то время — когда что? — спросила Синтия.

Дженис сжала ладонь Марши.

— Теперь я вспоминаю. На той свадьбе я не расставалась со старыми подружками. А ты почти не разлучалась с Финном. Я была еще маленькая, чтобы замечать. Но он был твоим поклонником, правда? Его отослали в Америку, когда ты была…

— Влюблена, — благоговейно подхватила Синтия.

Марша не стала отрицать.

Сестры обменялись понимающими взглядами.

Синтия захихикала:

— Могу тебе сказать, что ты и сейчас в него влюблена.

— Нет, — запротестовала Марша. — Он очень недолго был моим поклонником. Несколько недель, не больше. Он был не в счет.

Напротив. Очень даже в счет.

— Что ж, напрасно. — Синтия закатила глаза. — Я сама уже влюбилась в него. Какая жалость — он для меня слишком стар!

— Да, это так. — Марша с притворной строгостью взглянула на сестру вроде бы в шутку, но в душе ей было не до веселья. Синтия была почти в том же опасном возрасте, что и она, когда…

Ей невыносимо было думать о той ночи и безумных неделях, что ей предшествовали.

Глаза Дженис светились радостью.

— Как хорошо, что ты идешь в гости сегодня вечером, пусть даже на эту скучную карточную вечеринку. Так хотелось пнуть тебя под столом, когда ты сказала, что не пойдешь на бал. Но слава Богу, ты все-таки дала ему шанс.

— А я пыталась тебя пнуть, да промазала, — сообщила Синтия.

Никакого стыда! Три сестры расхохотались.

— Конечно же, — сказала Дженис, — если он не сумеет достать приглашение, ты будешь встречать его в городе до самого конца сезона.

Вот в чем дилемма. Если Марша будет видеться с Финном, ей скорее всего придется видеться и с лордом Чедвиком. А как раз этого ей особенно хотелось избежать. Возможно, она снова сумеет игнорировать графа. Мелко с ее стороны, она это знала, но соблазн был слишком мучителен.

— Полагаю, я его увижу. — Марша уже сожалела, что сообщила о намерении отправиться играть в карты. В ее жизни хватало драмы! Более того, она изо всех сил старалась сохранять трезвую голову в том, что касалось ее прискорбного увольнения. Но сейчас все перевернулось с ног на голову, и она больше не хотела вести себя так, как пристало начальнице школы. Рядом с Финном она не могла мыслить здраво. Ее рассуждения сводились к простейшим понятиям — «любовь», «страсть» и «навсегда».

Вздохнув, Синтия подперла подбородок ладонью.

— Везет тебе! Я хочу узнать все подробности, когда ты вернешься домой с карточной вечеринки. Буду тебя дожидаться.

— Может быть, он не достанет приглашения, так что не мечтай, — сказала Марша. Она испытывала неловкость и смущение. Как будто ее выставили на всеобщее обозрение.

— Буду мечтать, — настаивала Синтия. — И мне кажется, что завтра весь Лондон будет судачить о тебе с Финном. Я уже вижу, что из вас выйдет идеальная пара.

Идеальная.

Устами младенца…

Оглядевшись по сторонам, Марша обнаружила, что все посетители кондитерской смотрят на нее с жадным любопытством. Они что, совсем забыли про свое мороженое?

Должно быть, они тоже заметили, что Финн видел лишь ее, Маршу. Она все гадала — неужели младшая сестра права? Если так…

Боже правый, какую ловушку она готовит сама себе?

Сначала леди Марша. А затем Финн.

Серьезное потрясение. В один день встретить двоих человек, которых он никак не ожидал увидеть! Дункан едва смог заснуть. Наутро, проснувшись, решил, что следует выбросить леди Маршу из головы — ничего больше ему не остается. Но ему не избежать неминуемого хаоса, который последует за возвращением в Лондон Финна.

Целый день Дункан только тем и занимался, что искал возможность обуздать стихийное бедствие — именно так можно было расценить возвращение брата. С утра пораньше он проконсультировался с поверенными; в Ричмонд были отправлены письма. Финн сознался, что бросил поместье не только потому, что ему стало скучно. Он наставил рога соседу, местному помещику, и теперь трясся от страха за свою жизнь.

— Я не виноват, — уверял Финн прошлым вечером. — Ты должен мне верить! Эта женщина не давала мне проходу. И однажды, ранним утром, когда ее супруг уехал охотиться на кабанов, она оказалась у моей двери. Что мне оставалось делать? Выгнать ее прочь?

— Именно, идиот ты этакий. Но ты не напутал насчет подробностей этой истории? — Дункан едва не поддался искушению поверить словам брата.

— Именно так все и было! — Финн умело напустил на себя обиженный вид. — Я думал, что уж ты-то непременно защитишь меня.

Финну следовало играть на сцене, подумал Дункан. Может быть, еще не поздно. Следует выгнать его из дому и посоветовать кочевой образ жизни. Да еще подыскать актерскую труппу, к которой он мог бы присоединиться.

Однако он не мог этого сделать. Кроме него, у Финна нет родственников.

В «Таттерсоллзе» Дункан купил для брата отличного скакуна — прекрасного жеребца гнедой масти, которого Финн вовсе не заслуживал, но все-таки получил. Снова представил Финна персоналу клуба «Уайтс», позволив ему задержаться на часок, чтобы поздороваться со старинными знакомыми, в то время как сам он перекусил и развлекся беседой в соседнем зале. Покинув клуб, Дункан отдал распоряжения насчет квартиры в Олбани, излюбленном районе лондонских холостяков. Почти весь день ушел на то, чтобы устроить Финна по новому адресу. В частности, Дункан нанял пожилую женщину, которая должна была служить брату и кухаркой, и экономкой. Они также совершили путешествие на Бонд-стрит, чтобы купить кое-какие предметы гардероба, поскольку, покидая Ричмонд, брат собирал вещи в ужасной спешке.

Дункану еще предстояло поговорить с братом относительно самого щепетильного аспекта его возвращения: о том, как вести себя с Джо.

Поэтому вечером того же дня, перед тем как отправиться на бал к Ливингстонам, они с братом сели в библиотеке, и он четко и внятно объявил главное правило: любое вмешательство в вопросы воспитания Джо карается отлучением от семейной казны.

— Господи, — воскликнул Финн, — ты думаешь, я настолько глуп? Неужели я проделал такой путь обратно для того, чтобы мне навязали сопливого младенца? Нет.

Он расхаживал по библиотеке в очевидном волнении.

Дункан сидел, не шевелясь, и наблюдал за братом. Знал, что ему нельзя доверять, и все-таки старался найти в его словах хоть каплю искренности.

— Хорошо, — сказал он. — Потому что я сверну тебе шею, если ты хотя бы заикнешься о его происхождении, прежде чем я решу, что он к этому вполне готов. Таким образом, финансовый вопрос отпадет сам собой, это понятно?

Финн остановился и уставился на него.

— Сильно сказано. — В камине вспыхивали и угасали огоньки пламени. Братья сверлили друг друга взглядами. — Ты и вправду его любишь, не так ли?

— Да.

— Но его мать была всего лишь служанкой…

Вскочив, Дункан схватил брата за лацканы фрака.

— Она выросла в любви и заботе, в хорошей итальянской семье, была учительницей и умерла, дав жизнь мальчику, которого я зову своим сыном. Не смей больше говорить о ней пренебрежительно.

— Успокойся. — Финн вырвался из рук брата и уставился в огонь. — Жаль, что она умерла. — Воцарилось долгое молчание, которого Дункан не смел нарушить. Финн повернулся лицом к нему. Он сделался вдруг робким и заговорил извиняющимся тоном: — Я только дразнил тебя — надо же, какой любящий папочка! Я не хотел никого оскорбить.

Вот в чем беда. Финн слишком поздно начинал терзаться угрызениями совести и, как правило, действительно не имел в виду ничего дурного. Просто действовал не думая. Он вообще не думал ни о чем и ни о ком, кроме себя самого. Дункан не знал другого человека, такого же эгоистичного и несносного, как Финн.