– Странно, – протянула она, сверля меня холодными голубыми глазами, – Натаниэль никогда не говорил нам о каких-то кузинах.

– Я вижу, почему, – прошипела ее мать, окидывая меня таким же презрительным взглядом.

Натаниэль закрыл ладонью пасть Аполлону, который тихо ворчал, не сводя глаз с Пруденс.

– Думаю, будет лучше, если я все же отнесу этого возмутителя спокойствия в его новые апартаменты, – сказал он, поймав мой взгляд. – Располагайтесь, как вам будет удобнее, дамы, – он сделал ударение на последнем слове, явно давая мне тем самым понять, чтобы я вела себя прилично.

Служанка, убравшись и замыв платье Пруденс, на котором в качестве напоминания о произошедшем осталось лишь небольшое влажное пятно, удалилась вслед за Натаниэлем. Не успела она выйти, как в гостиную, неся в руках серебряный чайный сервиз и блюдо со свежеиспеченными булочками, вошли две служанки.

Горя решимостью произвести, ради Натаниэля, приятное впечатление, я села на обитый декоративной тканью стул напротив Пруденс и ее матери.

– И как продвигается подготовка к свадьбе? – начала я смущенно, желая завязать разговор.

– Прекрасно, – коротко ответила Грейс Пратвелл.

Машинально я скрестила ноги, открыв взору дам свои зелено-белые кроссовки с неоновыми огоньками на задниках, которые явно не могли быть ими расценены, как вершина современной моды. Заметив свою оплошность, я сразу же распрямила ноги и, наклонившись, попыталась натянуть пониже подол платья.

Пруденс открыла от удивления рот.

– Какая необычная обувь. Хотя, сказать по правде, – заметила она сухо в следующее мгновение, – она не более странная, чем ваше платье.

Пораженная как ее грубостью, так и тем, что она подвергла критике выбранную для меня Натаниэлем одежду, я спросила:

– И чем же вам не нравится мой наряд?

Она слегка скривила губы и, тут же приняв невинный вид, произнесла:

– Нет-нет, он вполне приличный. Только я не видела с детства, чтобы кто-нибудь носил турнюр. Где вы его откопали?

Ох уж мне эти мужчины! Ни у одного из них нет абсолютно никакого понятия о моде. Должно быть, Натаниэль нашел это платье в каком-нибудь из сундуков прислуги, где оно пылилось лет десять. И однако я была все же благодарна ему за то, что он, по крайней мере, подумал о моем внешнем виде, не допустив, чтобы я появилась перед его невестой облаченная лишь в леотард и эластичное трико.

– Всю мою одежду украли во время ограбления поезда, в котором я ехала, – объяснила я. – Это платье одолжил мне мой кузен.

Судя по выражению лица Пруденс, мой ответ ее явно разочаровал, словно она считала, что у меня нет никакого вкуса. А может, она просто задавалась вопросом, какое дело было ее жениху до одежды другой женщины, да и до нее самой.

Я разгладила складки на своем платье, ощущая с каждым мгновением все большую неловкость. Когда же наконец возвратится Натаниэль?

Миссис Пратвелл разлила чай. Я поднесла свою чашку к губам и сделала глоток, с трудом подавляя желание придвинуть к себе блюдо с булочками и опустошить его в один присест. В конечном итоге я не ела со вчерашнего дня… целую вечность, если подумать.

– Скажите мне, мисс Джеймс, – обратилась ко мне Грейс, ставя на стол свою чашку, – откуда вы родом?

Поспешно сглотнув, я едва не обожгла себе горячим чаем гортань.

– Я… э… выросла в Мишн-дистрикт, – начала я осторожно, от души надеясь, что он уже существовал здесь в это время. Ну, конечно же, вспомнила я вдруг с облегчением. Мишн-дистрикт был уже довольно старым районом Сан-Франциско в 19О6 году. – А потом я… я уехала довольно далеко отсюда.

Появление в этот момент в гостиной Натаниэля избавило меня от дальнейших вопросов.

– Итак, – произнес он, усаживаясь подле Пруденс. – Чему, – он нежно улыбнулся невесте, – я обязан удовольствием видеть тебя в своем доме сегодня утром?

Удовольствием ее видеть… Я стиснула зубы. От общества Пруденс, как я видела все яснее с каждой минутой, удовольствие было такое же, как от лихорадки на губах.

– Как, Натаниэль, дорогой, неужели ты не знаешь, что я и дня не могу прожить, не видя тебя? – проворковала она, обольстительно улыбаясь ему.

Для женщины викторианской эпохи взгляд ее, обращенный на Натаниэля, был уж чересчур откровенным. Я вдруг почувствовала укол ревности. Ревности? Мысль эта ошеломила меня. Он был почти на сто лет старше меня и собирался, к тому же, в эту субботу обвенчаться. Что мне до того, если он даже и спит с такой девицей, как Пруденс? Однако, как ни странно, меня это весьма задевало.

Миссис Пратвелл откашлялась, бросив на дочь взгляд, от которого, вероятно, тут же засохла бы даже гигантская секвойя.

– Мы приехали уточнить некоторые последние детали в отношении вашего бракосочетания, а также свадебного обеда, – начала она, обращаясь к Натаниэлю. – А теперь, будь так добр…

Момент был самым подходящим, чтобы удалиться.

– Прошу извинить меня, – проговорила я, поднимаясь, – но я должна проверить, как там моя собака.

– Ваша собака? – Миссис Пратвелл удивленно подняла седые брови. – Хотя мне, конечно, следовало бы догадаться об этом с самого начала, – она презрительно фыркнула и отвернулась, не сказав мне на прощание даже «до свидания».

Натаниэль, надо отдать ему должное, проводил меня до дверей.

– С вами все в порядке? – В его голосе звучало откровенное беспокойство.

– Лучше не бывает!

Он сдвинул брови, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

– Я понимаю, вам должно быть неловко. Вы не?…

– …Не сказала им, что я шлюха? – По его виду я поняла, что попала не в бровь, а в глаз. – Нет, разумеется.

– Простите, – произнес он с явным облегчением. – Я не хотел, чтобы ваша встреча с Пруденс произошла подобным образом.

– Вы боялись, что я поставлю вас в неудобное положение?

Его молчание ясно показало мне, что я была права в своем предположении. На глаза у меня навернулись слезы, и я с силой сжала веки, чтобы не расплакаться. Я была недостаточно хороша для него… для кого бы то ни было… Но он не должен видеть, как я расстроена; хотя я и потеряла всех и вся, перенесясь сюда, при мне еще оставалась моя гордость.

На лице Натаниэля появилось смущенное выражение.

– Ну-ну, не надо. – Он протянул руку и промокнул мне слезы своим носовым платком. – Не может быть, чтобы все было так уж плохо.

Я моргнула, хлюпая носом.

– Да… даже мое платье и… и то им не понравилось. – Я скомкала в ладони его платок. – Я ни… никогда здесь не приживусь, ни… никогда.

Мне показалось, он огорчился.

– Это вполне приличное платье. Хотя, конечно, не… не такое яркое, как те, к каким вы, вероятно, привыкли. Оно принадлежало моей матери.

– Вашей матери? Простите, Натаниэль, я не знала… – сказала я поспешно, но исправить что-либо было уже поздно.

Снаружи донесся тоскливый собачий вой.

– Пойдите займитесь своим псом. – Приняв вновь чопорный вид, Натаниэль резко повернулся ко мне спиной и возвратился к своим гостям.

У меня было такое чувство, будто меня только что подвергли своего рода испытанию – и я его не выдержала. В отчаянии я сжала кулаки.

Как мне пробиться сквозь стену, которой он себя окружил, и заставить его мне поверить?

Я не могла просто взять и исчезнуть из жизни Натаниэля, не попытавшись прежде убедить его не жениться на Пруденс – как ради Виктории, так и ради него самого.

Внезапно по спине у меня пробежал холодок. Помешав ему жениться на Пруденс, я тем самым изменю ход истории. А это было весьма рискованным делом. Что если своим вмешательством я сделаю все только еще хуже?

Ну-ну, успокойся, сказала я себе. Что может быть хуже исчезновения Натаниэля во время землетрясения или полученных его сестрой ожогов? И все-таки меня одолевали сомнения. Решив подумать обо всем этом на досуге, я обратилась мыслями к более насущной в данный момент проблеме: что мне сделать или сказать, чтобы убедить Натаниэля в своей способности предсказывать будущее?

Аполлон, когда я нашла его в его новом обиталище, пребывал в дурном настроении. Он лежал на животе, положив голову на передние лапы, и в нескольких дюймах от его морды валялась говяжья косточка, к которой он, похоже, даже не притронулся.

– Я прекрасно понимаю, как ты должен сейчас себя чувствовать, – сообщила я ему.

После нескольких неудачных попыток, – мешал турнюр – я наконец неуклюже, боком села возле загончика и тщательно расправила серую юбку, чтобы она не измялась. Аполлон подполз к металлической сетке и, ткнувшись носом в мою ладонь, заскулил. Вид у нас обоих был глубоко несчастный.

– Ну-ну, не могу поверить, что все так уж плохо, – послышался вдруг чей-то голос и, подняв голову, я увидела перед собой миссис О'Хара. – Что до меня, – продолжала она, – то я не сторонница того, чтобы баловать животных. Но щенок выглядел таким несчастным, что Виктория убедила меня сделать один раз исключение из правил.

Я широко улыбнулась, увидев в руках у нее тарелки. На каждой было по жареному яйцу и хрустящему ломтику бекона.

– Благослови вас Бог, – проговорила я, беря у нее одну из тарелок.

Отдав мне мою порцию, она открыла дверь в загончик и поставила вторую тарелку перед Аполлоном. Он тут же навострил уши и, потянувшись, обнюхал щиколотки миссис О'Хары. К моему изумлению она наклонилась и почесала у него за ухом.

– Уверена, порода у него не такая уж и плохая, – изрекла добродушно миссис О'Хара, когда Аполлон набросился на еду с жадностью льва, раздирающего зебру.

Поглощенная яичницей с беконом, я слушала ее вполуха. Урчание у меня в животе было, пожалуй, громче тех звуков, какие издавал обычно Аполлон, когда у него было дурное настроение.

– А где Виктория? – спросила я, проглотив очередной кусок. – В школе?

Экономка покачала головой.

– Милая деточка плохо чувствует себя сегодня. Так она мне сказала и попросила принести завтрак к ней в комнату…

– А… – Я мысленно взяла слова миссис О'Хара на заметку, решив попозже заглянуть к Виктории и поблагодарить девочку за внесенные, благодаря ей, улучшения в меню Аполлона.

Совершенно не зная, чем занять себя после ланча, я решила прогуляться по саду. Мне страстно хотелось поговорить с Натаниэлем наедине. Я бродила между фруктовыми деревьями и грядками с овощами, и в попытке отвлечься от осаждавших меня мыслей пыталась угадать, что находится внутри каждой из разнообразных надворных построек вокруг. Но даже прогулка по саду, выдержанному в строгом английском стиле, где росло множество прекрасных цветов, источавших чудесный аромат, и цвели полудикие вьющиеся растения, не вносила успокоения в мою истерзанную душу.

Внезапно я увидела Натаниэля, и мое давление подскочило тут же вероятно до небес. Не заметив меня, он вошел в большое беленное строение и закрыл за собой дверь.

Несколько мгновений я боролась с собой, но в конце концов любопытство мое одержало верх, и, толкнув деревянную дверь, я вошла внутрь.

Натаниэль сидел за большим столом в дальнем конце комнаты спиной ко мне. Пиджак он снял; обшлага его рубашки были завернуты и тыльная сторона правой руки испачкана чернилами. Перед ним на столе были разложены какие-то планы или чертежи, и он был так поглощен ими, что даже не слышал, как я вошла. Справа от него на стене висели разнообразные инструменты, а прямо под ними стоял верстак.

Мастерская Натаниэля… Сердце у меня колотилось все сильнее по мере того, как взгляд мой выхватывал из полумрака все новые и новые детали обстановки.

Целая стена была полностью увешана чертежами и рисунками одного и того же предмета. А на полке стояла его трехфутовая модель – деревянный остов с двумя плоскостями обтянутых парусиной крыльев, мотором и настоящим пропеллером. Передо мной было явно последнее изобретение Натаниэля – летательный аппарат.

Когда же был изобретен аэроплан? Я наморщила лоб, пытаясь вспомнить, что мне рассказывал об этом Алекс. К горлу у меня подкатил комок, когда я подумала о брате, со смертью которого так до сих пор и не смогла свыкнуться. В свое время он поведал мне немало интересного из истории самолетостроения, и его рассказы запали мне в память. Братья Райт, я вспомнила, совершили свой исторический полет в 19О3 году, но сообщение об этом эпохальном событии было напечатано всего лишь в нескольких центральных газетах, поскольку мало кто поверил тогда, что им удалось действительно подняться в воздух. Следующей заметной вехой стал биплан Кёртиса, созданный несколько лет спустя. Но это означает, что летательный аппарат Натаниэля является его предшественником… и по праву должен считаться первым, побившим рекорд братьев Райт. При этой мысли я почувствовала, как меня охватывает волнение.

Я шагнула к Натаниэлю. Он поднял голову и медленно повернулся. В его глазах мелькнуло выражение, какое обычно видишь у животных, защищающих свою нору от хищника. Поспешно он собрал со стола какие-то бумаги, похожие на официальные документы, и сунул их в папку. Мне показалось, я смутно вспоминаю слова Виктории – старой Виктории – о каком-то таинственном деле, которым занимался Натаниэль перед самым землетрясением, но тут же выбросила из головы эту мысль, как плод своего не в меру разгулявшегося воображения.