Мириам Рафтери - По вине Аполлона

– Кто сказал вам, что вы можете сюда войти? – спросил Натаниэль, поднимаясь со стула.

Ноги у меня были словно ватные, но я все же подошла к столу.

– Дверь была не заперта. Если вы хотели скрыть от других, чем вы тут занимаетесь, вам следовало бы предупредить, чтобы сюда никто не входил.

– Может человек, в конце концов, уединиться где-нибудь в этом доме?! Черт побери! Почему вы повсюду суете свой нос? – Он схватил меня за плечи, и меня словно током ударило от его прикосновения даже сквозь плотную шерстяную ткань.

– Вы так сильно меня ненавидите? – спросила я спокойно.

Он мгновенно откинулся назад, словно я выстрелила в него из револьвера.

– Ненавижу… Нет-нет, дело совсем, не в этом. – Воздух между нами казалось потрескивал от электрических разрядов. – Но женщина должна знать свое место. Только и всего.

– Только и всего? – переспросила я, подозревая, что за его резкостью кроется нечто большее, чем обычное презрение к женщинам.

– Разумеется. – У него задергалась щека. – Итак, вы сами уйдете, или мне придется применить силу, чтобы выпроводить вас отсюда?

– Чего вы так боитесь?

– Я не боюсь… Во всяком случае, меня не пугают женщины, всюду сующие свой нос.

– Может быть и нет, – продолжала я упрямо гнуть свою линию, призвав себе на помощь остатки мужества, – но как бы там ни было, вы мне не доверяете. Возможно вы вообще не доверяете женщинам.

– Я собираюсь жениться на одной из них!

– На девушке, едва начавшей выезжать в свет, с которой можно чувствовать себя спокойно, поскольку она не осмелится вас покинуть. – Как же мне заставить его наконец очнуться и почувствовать запах кофе, пока он не обжег себе им язык. Времени оставалось так мало. Из головы у меня не шли слова Виктории: «Я часто думала, насколько все могло бы сложиться по-другому, если бы этой свадьбы вообще не было».

Он моментально опустил руки, словно я была зачумленной.

– Пруденс хорошая, порядочная женщина. Ради Виктории я должен выбрать себе подходящую жену.

– Кого-нибудь, кто стал бы девочке настоящей матерью? – мягко спросила я.

– Да. Ребенку нужна мать.

– Чувство долга по отношению к своей сестре вы считаете достаточным основанием для женитьбы?

Мне показалось, он смутился.

– Разумеется. Что может быть важнее счастья ребенка?

– А как насчет любви? – спросила я, с трудом подавляя желание протянуть руку к его лицу и разгладить проложенные страданием морщинки у глаз.

– Любви? Для женщины вашей профессии вы чересчур сентиментальны.

Его слова причиняли боль.

– Возможно, – я опустила глаза. – Однако любовь, я уверена, это нечто большее, чем обычно принято считать. Мне встречались в жизни мужчины, которые говорили, что любят меня, но… я совершенно ничего к ним не испытывала.

– Цинизм вам явно не идет, хотя, полагаю, он неотделим от вашей профессии.

Я вспыхнула, сообразив, что он подумал.

– Вы не поняли… Думаю, моя реакция объяснялась тем, что мне пришлось пережить в детстве, – сказала я, мысленно добавив: «…Когда я постоянно испытывала чувство неуверенности, не зная, что это такое – когда тебя любят». – Семья моя была далеко не образцовой, так что у меня есть некоторое представление о том, как вы должны были себя чувствовать.

– Не представляю, какое может быть сходство между вашей семьей и моей.

– Ваша мачеха сбежала, когда вам было, сколько, девятнадцать?

– Семнадцать. И что из этого следует?

– Готова поспорить, – продолжала я, не ответив на его вопрос, – вы до сих пор не можете простить и своей родной матери, что она покинула вас, уйдя в мир иной. – Необходимо было заставить его понять самого себя, прежде чем я могла надеяться, что он увидит, почему его женитьба на Пруденс была бы огромной ошибкой.

– Это неправда, – запротестовал он и отвернулся, но я успела увидеть, как черты его лица исказились от боли.

Я подошла и положила ему руку на плечо. Он мгновенно вздрогнул и весь сразу же напрягся.

– Я хорошо знаю, что это такое – потерять кого-то, кого ты любишь, – сказала я тихо, и на мгновение перед моим мысленным взором возник Алекс. Поспешно упрятав болезненное воспоминание в самый дальний уголок памяти, я продолжала: – Во всяком случае, согласно «Ал-Анон» [6], те, кто выросли в неблагополучных семьях, почти всегда испытывают затруднения в создании длительных связей.

Натаниэль шагнул к модели аэроплана, загородив ее от меня спиной.

– Я ни слова не понял из всей той ерунды, которую вы здесь только что болтали. Какой-то Ал и нефунк… как вы назвали эти семьи. Итак, вам удалось проникнуть в мой глубоко скрываемый от всех черный секрет. А теперь оставьте меня.

Я подошла к нему и внимательно посмотрела на модель.

– Прекрасный аэроплан. Я видела их много, хотя и не совсем таких.

– Вы видели?

– Вы строите где-то настоящий аэроплан? – ответила я вопросом на вопрос.

Молчание.

У меня екнуло сердце от радостного предчувствия.

– Ведь так? Признайтесь! Он летает? Мне бы хотелось на нем полетать до того, как я отсюда уеду.

У него буквально отвисла от изумления челюсть.

– Вы хотите на нем полетать? Вы не считаете все это… глупостью?

– Нет, – ответила я твердо, тронутая до глубины души выражением его лица. Он выглядел таким беззащитным в эту минуту. – Нет, я так не считаю.

К моему несказанному удивлению он вдруг схватил меня за руку и потащил к столу; от его прикосновения вверх по моей руке мгновенно поднялась волна жара. У стола он отпустил мою руку и встал у меня за спиной.

– Это вариант модели, созданной Орвиллом и Уилбуром Райтами в 19О3 году, – произнес он дрожащим от волнения голосом, и я почувствовала на шее его теплое дыхание. – По существу я начал работать над своей моделью задолго до полета их «Китти Хок», который длился меньше минуты. Эта идея завладела всеми моими мыслями с тех пор, как я прочел роман Жюля Верна о летательных аппаратах.

– Не он ли также написал «Машину времени»? – закинула я удочку.

– Ерундовая книга, – он пренебрежительно махнул рукой. – Путешествие во времени… абсурд!

Я вздохнула. Да, убедить его будет явно нелегко.

– Как бы там ни было, – продолжал он, – моя модель отличается от аппарата Райтов по некоторым аэродинамическим показателям. Мощность у нее тридцать пять лошадиных сил, двигатель восьмицилиндровый, и я также сделал ее двухместной. – Взмахом руки он показал на чертежи, задев при этом меня слегка по плечу. – И в довершение, я изменил угол наклона крыльев и форму пропеллера, чтобы увеличить скорость.

– Отлично, – воскликнула я, все более воодушевляясь с каждой минутой, заставив себя не обращать внимания на вызванное его прикосновением жаркое покалывание в плече. – Как я понимаю, вы уже испытали ваш аэроплан в полете.

– Да, я поднял его в воздух, хотя и с трудом, но эта чертова штука продолжает заваливаться, когда я сбавляю скорость.

Я вгляделась в чертежи.

– Похоже, с пропеллером здесь что-то не так. – Я прищурилась, мысленно представив Алекса в биплане, на котором он когда-то постоянно летал. – Угол неверен. Вам нужно его изменить… вот так. – Взяв карандаш, я быстро проиллюстрировала свою мысль. Он посмотрел на меня так, словно я только что сказала ему, что прибыла с Марса.

– Откуда, черт побери, вам столько известно о летательных аппаратах?

– От брата. Он был летчиком, выполнявшим фигуры высшего пилотажа для Голливуда.

– Голливуда? Никогда о таком не слышал. Я даже не подозревал, что кто-то еще, кроме Райтов, добился успеха в создании летательных аппаратов.

– Никто и не добился. Ну, не совсем… – Я поспешно переменила тему разговора. – И с кем вы летаете на вашей машине?

Он мгновенно сник.

– К сожалению, пока я совершаю все свои полеты в одиночестве. Я надеялся, что Пруденс присоединится ко мне, но она не одобряет моей «глупости», как она это называет. Хочет, чтобы я все это бросил, когда мы поженимся. Полагаю, она боится, как бы я не сломал свою дурацкую шею и не оставил бы ее богатой вдовой.

– Вы не можете вот так, просто, отказаться от своей мечты.

На его лицо легла тень.

– Это уж моя забота.

– Но это неверно. К тому же, вы могли бы установить новый рекорд.

Мгновение он смотрел на меня так, будто видел впервые, затем задумчиво улыбнулся.

– Вы совсем непохожи на женщин, которых я когда-либо знал.

Интересно, сколько же было этих женщин?

– Вы тоже непохожи на мужчин, которых я когда-либо знала, – ответила я честно. Чем больше я узнавала о Натаниэле Стюарте, тем сильнее он меня интриговал. Как и его сестра – только намного больше.

Я вспомнила, что миссис О'Хара сказала мне о болезни Виктории, и упомянула об этом.

Он нахмурился.

– Странно. Виктория ничего мне не сказала, хотя и выглядела немного бледной, когда, после вашего ухода, спустилась в гостиную. Она хотела поговорить о чем-то наедине с Пруденс. Похоже, ребенок начинает испытывать теплые чувства по отношению к своей будущей мачехе. Хорошо.

Теплые чувства по отношению к этой ледышке! Я едва не фыркнула. Лед и пламя…

Пламя. Я содрогнулась, увидев на мгновение мысленным взором объятую пламенем Викторию. Как могла я остаться в стороне, допустив, чтобы эта невинная маленькая девочка едва не сгорела во время землетрясения…

– Натаниэль, – я порывисто вздохнула. Он поднял голову.

– Вы побледнели. Вам нездоровится?

– Я не больна. Но я не та, за кого вы меня принимаете, – начала я торопливо. – Видите ли, дело в том…

Внезапно дверь мастерской с грохотом распахнулась и внутрь влетел комок шерсти. Проносясь через всю комнату, словно пушечное ядро, он замер у моих ног.

– Бесенок, должно быть, прорыл лаз под забором, – заметил раздраженно Натаниэль.

Я взяла Аполлона на руки и, стряхнув грязь у него с носа и лап, погладила по спине, молча проклиная его столь несвоевременное вмешательство.

– Придется мне обложить забор снаружи камнями, – сказал Натаниэль, забирая у меня щенка. – Надеюсь, это положит конец твоим шалостям, – сообщил он проказнику и, повернувшись ко мне, спросил: – Вы не заглянете к Виктории, пока я тут разбираюсь с этим возмутителем спокойствия? Передайте ей, что я скоро буду.

– Да, конечно, – пробормотала я, поняв, что наш разговор окончен. Натаниэль, чувствовала я, начинал проникаться ко мне доверием, хотя все еще считал, что я сплю с мужчинами за деньги.

Придется мне запастись терпением и подождать другого случая, чтобы сообщить Натаниэлю правду, сказала я себе, направившись к дому. Но что если он мне не поверит?

Я содрогнулась, не желая даже думать о такой возможности.

– Виктория? Это Тейлор. Можно войти? – Из комнаты доносились приглушенные рыдания. Что же такое сделала Пруденс, чтобы так расстроить девочку?

Дверь отворилась. Глаза Виктории были красными и опухшими, по лицу текли слезы. Шагнув в комнату, я порывисто обняла ее и прижала к груди.

– Миссис О'Хара передала мне, что ты плохо себя чувствуешь, – начала я осторожно. – Не хочешь сказать мне, в чем дело?

Виктория подняла на меня испуганные глаза. Чего она так боялась? Неужели и в самом деле заболела?

– Пруденс не велела мне об этом говорить, – губы Виктории дрожали.

Я подвела ее к кровати с балдахином и села рядом.

– Почему?

Виктория поднесла к носу вышитый носовой платок.

– Она с… сказала, что это неприлично… что это проклятие женщины. Вот почему у меня идет кровь.

И тут до меня дошло.

– Виктория, в этом нет ничего неприличного. И, разумеется, ты не проклята. Просто ты становишься женщиной.

Глаза ее широко раскрылись.

– В самом деле? – спросила она недоверчиво. – Откуда ты можешь это знать?

Я успокаивающе ей улыбнулась.

– Потому что я прошла через то же самое примерно в твоем возрасте – мы все через это проходим. Это нормально и в этом конечно же нет ничего постыдного.

Черты ее лица разгладились, но в глазах появился вопрос.

– Почему же тогда Пруднес говорит, что это неприлично?

Я не имею никакого права, напомнила я себе, едва не выругавшись вслух, гневаться на Пруденс за то, что она напугала ребенка; в конечном итоге женщины в начале века были не слишком-то просвещенными в подобных вопросах.

– Некоторые люди так считают, – сказала я ровным тоном, – но я – нет, тебе тоже совсем не обязательно придерживаться подобных взглядов. То, что с тобой происходит, совершенно естественно. Такое будет теперь происходить с тобой каждый месяц в течение нескольких дней, но из-за этого совсем не стоит расстраиваться или прекращать свои обычные занятия и ложиться в постель.

Она посмотрела в окно на сад внизу.

– Я думала, что умираю… Всю ночь у меня болел живот, а сегодня утром было так много крови…