– Да, Тото, это, пожалуй, будет почище того, что выпало на долю Дороти.

– Тото? Так зовут вашу собаку?

Я тряхнула головой в надежде, что в ней прояснится. Натаниэль никуда не исчез.

– Я имела в виду собаку из «Волшебника страны Оз».

Глаза его блеснули как черный агат.

– Волшебство? Так вы, выходит, волшебница? Колдунья?

Я похолодела. Колдуний ведь кажется сжигали на костре в прошлом? Однако, как я ни напрягала память, мне никак не удавалось вспомнить, были ли люди в начале двадцатого века – если это, конечно, был двадцатый век – уже достаточно цивилизованны, чтобы не прибегать к подобным мерам. Неожиданно Аполлон, сидевший у меня на руках, вывернулся и, спрыгнув на пол, залез под кровать, что, надо сказать, не прибавило мне мужества. Но тут же я напомнила себе, что все это, разумеется, лишь сон и я обязательно проснусь, прежде чем произойдет что-либо по-настоящему ужасное.

– Я не колдунья, – я обезоруживающе улыбнулась. – Никогда даже не встречала ни одной в своей жизни.

Он насупил брови, пристально глядя на меня.

– Кто же этот волшебник, о котором вы говорили?

– Он не настоящий волшебник – это только кино.

– Кино? – на лице его появилось непонимающее выражение.

– Говорящие картинки, – попыталась я объяснить, без всякого, впрочем, успеха.

– Звучит, как зрелище в ярмарочном балагане, – пробормотал он себе под нос, окидывая вновь презрительным взглядом мой облегающий фигуру костюм. – Так вы, выходит, сбежали из балагана? Хотя, нет, – поправил он тут же себя. – Ваша одежда уж слишком нескромна для появления на публике.

– Она вполне приемлема там, откуда я пришла, – с достоинством возразила я, скрестив на груди руки.

Не стоило говорить ему, что он лишь плод моего затуманенного сном воображения, или – еще того хуже – что я явилась из будущего. Это могло привести лишь к тому, что он решит, будто я сумасшедшая, а как поступали с сумасшедшими женщинами в начале века, мне было прекрасно известно. Пусть уж лучше думает, что я колдунья или какая-нибудь акробатка из балагана. Мне совсем не улыбалось быть упрятанной в дом умалишенных прежде, чем я смогу проснуться и оказаться вновь в своем времени. К тому же, для плода воображения, подумала я, он был невероятно красив. Взгляд мой скользнул по твердой линии его подбородка и резким, словно выточенным резцом скульптора, чертам лица, совсем как у бронзовых статуй, которые я видела в музеях. Идея остаться здесь с ним и вволю насладиться этим сном, пока он длится, выглядела несравненно привлекательнее кошмара в сумасшедшем доме.

Протянув руку, он смахнул пыль с моего плеча. От его пальцев исходило тепло, которое мгновенно ощутило мое озябшее тело. Тепло? Почему же тогда меня бросило в дрожь от его прикосновения? И почему, если это был сон, я чувствовала жару и холод?

– Никогда не видел подобной ткани, – заметил Натаниэль. – Это явно не хлопок, и она блестит, как шелк. Где вы ее приобрели?

Разумеется, я не могла сказать ему, что купила уже готовый костюм в специализированном магазине в конце квартала.

– Это подарок, – ответила я коротко.

Он кивнул, и на лице его вновь появилось презрительное выражение.

– Так я и думал. – Он показал на сумочку на ремне у меня на талии. – А этот странный пояс… он тоже подарок одного из ваших многочисленных патронов?

– Не понимаю, о чем вы говорите, – я нахмурилась.

Не ответив, он бросил взгляд вниз на мои кроссовки.

– Странная обувь… «Nike»… – медленно прочел он надпись. – Почему вы написали на своей обуви имя богини победы?

– Это просто название фабричной марки, – поспешно сказала я, заметив в его глазах неподдельный интерес.

Почувствовав мою неловкость, он махнул в сторону своей кровати, показывая, чтобы я присела. Послушно я опустилась на кровать и тут же едва не утонула в мягкой пуховой перине. Я вдруг представила, как теряю на ней свою невинность за десятилетия до того, как появиться на свет. Странно, но идея эта неожиданно показалась мне весьма привлекательной.

– Таких кроватей сейчас уже нигде не найдешь, – заметила я вслух и про себя добавила, что таких мужчин, как он, тоже.

Я кокетливо улыбнулась ему. В конце концов это был мой сон и совсем необязательно было вести себя в нем как пай-девочка. Я вполне могла позволить себе выступить сейчас в роли, которая была абсолютно не свойственна мне в реальной жизни.

Его взгляд остановился на леотарде.

– Зачем вам это металлическое устройство?

– Молния?

– Я не понимаю, для чего нужна эта, как вы ее назвали, молния.

Я пожала плечами. Черт возьми, в конце концов, это всего-навсего только сон! Почему бы не рискнуть? Я растегнула застежку на несколько дюймов.

На лбу у него выступила испарина.

– Поразительно!

Интересно, что он имел в виду, говоря это, меня или молнию? Его последующие действия дали ответ на мой невысказанный вопрос. С бесстрастностью ученого он наклонился вперед и дернул молнию вверх. Она зацепилась за мой лифчик, и я задрожала, почувствовав его пальцы на своей обнаженной коже. Его теплое дыхание и прикосновение руки к ложбинке между грудями мгновенно опалило меня как огнем и мое сердце бешено заколотилось, он явно был настоящим на ощупь…

Внезапно он, очевидно, осознал всю двусмысленность своей позы; лицо его залилось краской и, с шумом выдохнув, он снова дернул за молнию, пытаясь ее застегнуть.

У меня было такое чувство, будто мне дали пощечину. Сглотнув застрявший в горле комок, я просунула под его руки свои.

– Вы должны сначала соединить обе части вместе наверху, а потом потянуть вот так.

Он тут же отдернул руки, словно обжегшись.

– Оставь при себе свои ухищрения, женщина. Я не обману доверия моей любимой.

У меня упало сердце. Я выказала себя полной дурой. Да, жизнь, несомненно, состоит большей частью из ям да колдобин… Даже в твоих снах…

Он принялся мерить шагами комнату, пытаясь побороть свое раздражение. Прошло несколько томительных мгновений. Наконец он повернулся ко мне. Лицо его выражало полное спокойствие.

– Не бойтесь сказать мне правду, – проговорил он вкрадчиво, подходя ближе. – Я не отошлю вас назад, несмотря на ваше распутное поведение.

– Назад куда? – спросила я удивленно. Неужели он что-то знал? У меня вдруг мелькнула мысль, что это был совсем не сон и я действительно – с помощью какого-то колдовства – перенеслась в прошлое.

На лице его появилась самодовольная ухмылка.

– В бордель, разумеется, откуда вы, как я думаю, сбежали. Не пытайтесь этого отрицать… Мне следовало бы догадаться об этом с самого начала по вашей одежде, хотя, должен сказать, я никогда еще не видел корсажа, сделанного из такого удивительного материала.

– Так вы думаете, что я… – Я была ошеломлена. Разумеется, я флиртовала с ним, но это еще не давало ему права относиться ко мне как к проститутке. Какая наглость! Что если он предложит мне деньги за мои услуги? Разозлится ли он, услышав мой отказ?

Я не могла не заметить искры желания в его глазах, когда он скользнул взглядом по четко вырисовывавшимся сквозь тонкую ткань леотарда изгибам и выпуклостям моей фигуры.

– Еще совсем недавно, – проговорил он, насмешливо поднимая бровь, – я не преминул бы воспользоваться вашими услугами. Вы волшебница, в этом нет никаких сомнений, – в голосе его звучало откровенное восхищение, – хотя и не такая, как я вообразил вначале.

– Не давайте слишком большой воли своему воображению, – предупредила я, скрещивая на груди руки.

С явной неохотой он отвел от меня взгляд.

– Мне следовало бы выставить вас за дверь, вместе с котом, – произнес он сухо. – Но из уважения к моей матушке – да будет благословенна ее святая душа – я не сделаю этого.

– Ваша матушка?

Великолепно! Единственное, чего мне еще недоставало для полного счастья, так это столкновения с почтенной матроной, готовой выжечь мне на лбу алую букву «А» или еще какую-нибудь букву алфавита, которой полагалось клеймить юных грешниц.

– Она давала приют падшим женщинам, которые желали покончить со своим дурным прошлым, – объяснил Натаниэль. – Она называла их испачкавшимися в грязи голубками и говорила, что истинный христианин должен делать все, чтобы вернуть их на путь истинный. Папа всячески ее в этом поддерживал, хотя многие в обществе и стали на нее поглядывать косо.

– Должно быть, она замечательная женщина, – заметила я, слегка расслабившись.

– Была ею. Она умерла, когда я был еще ребенком.

– Ах, да, простите. Я забыла, – проговорила я в смущении.

Он бросил на меня удивленный взгляд.

– Откуда вы вообще могли это знать?

Мое лицо залилось краской, став, я уверена, такого же цвета, как и волосы.

– Вероятно, я от кого-то слышала об этом и…

– От одного из ваших клиентов, вне всякого сомнения, – произнес он сухо. – Не говорили ли они вам, случайно, также о том, что мачеха моя была исправившейся проституткой, которая называла себя актрисой?

Я тяжело вздохнула.

– Я никогда не знала…

Натаниэль сжал кулаки. В голосе его, когда он снова заговорил, звучала откровенная горечь.

– Папа влюбился в нее без памяти с первого взгляда, едва увидев ее на подмостках, и, несмотря на насмешки друзей и ее репутацию, женился на этой Иезавели [1]. И что он получил взамен?

– Она разбила ему сердце. – Я заерзала, чувствуя себя как на иголках. Сейчас было явно не время говорить ему о своей театральной карьере и о том, что в роду у меня было полно актеров и актрис.

– Вот именно, – сказал он, взглянув на меня с неодобрением. – Очень скоро после рождения моей сестры Джессика сбежала от нас и вернулась к своей прежней жизни. Папа так никогда и не оправился от этого потрясения; вскоре после ее бегства он умер от разрыва сердца. Она убила его так же верно, как если бы всадила ему пулю в грудь.

С трудом я подавила внезапно вспыхнувшее во мне желание его утешить. Судя по тому, как он держал себя со мной, он, скорее всего, решит, что я пытаюсь его соблазнить в надежде вытянуть у него деньги. При этой мысли я невольно поежилась. Какая ирония! Этот викторианец относился с презрением ко мне – похоже, единственной в двадцатом столетии выпускнице университета, которая все еще была девственницей, – потому что считал меня шлюхой!

– Мне очень жаль, – ограничилась я стандартным выражением сочувствия. – Теперь я понимаю, почему вы относитесь ко мне с таким недоверием.

Он взглянул на меня с подозрением.

– Знаете, вы очень на нее похожи. Ваши черты лица, эта грива каштановых волос, даже эти зеленые глаза – все в вас напоминает мне ее. – Он тяжело вздохнул. – И, однако, если вы решите исправиться, думаю, всегда найдется какая-нибудь добрая душа, готовая обучить вас приличной профессии. Вы умеете шить?

Я покачала головой.

– Готовить?

Я помедлила с ответом, с тоской подумав о семейной микроволновой печи.

– Не очень.

Он выглядел откровенно расстроенным.

– Читать?

– Да… я люблю читать. – Я улыбнулась, довольная тем, что хоть в чем-то смогла угодить ему, одновременно в который уже раз задаваясь вопросом, когда же я наконец проснусь.

Он удовлетворенно крякнул.

– Это уже кое-что. А пока вас нужно где-то устроить. Как вы понимаете, здесь вам оставаться неприлично.

У меня упало сердце.

– Разумеется, – продолжал он, бросив на мой костюм взгляд, который способен был расплавить и металл, – вы должны также сменить одежду. – Увидев, что я покраснела, он снял с медного крюка на стене свой халат и сунул мне его в руки. – Вот, прикройтесь пока.

Я поспешно закуталась в халат.

– Не могу же я вот так просто выставить вас за дверь, – пробормотал он себе под нос, качая головой, и махнул в сторону двери.

Молча я последовала за ним в коридор. Аполлон не отставал от меня ни на шаг.

Мы прошли мимо одной закрытой двери и остановились у второй. Открыв ее, Натаниэль пригласил меня войти. Аполлон тявкнул, напомнив мне о моих манерах.

– Благодарю вас за ваше гостеприимство, – поспешила я сказать.

Он зажег стоявшую на прикроватном столике лампу и знаком показал мне, чтобы я садилась.

– Пока еще рано меня благодарить. Как вы понимаете, это только на сегодняшнюю ночь. Завтра вам придется найти себе жилье где-нибудь в другом месте. – Взяв в руки керамический кувшин, он вылил из него воду в стоявший на тумбочке тазик. – Советую вам привести себя в порядок.

Я поморщилась, представив, как, должно быть, выгляжу сейчас – вся в пыли и собачьей шерсти – и шагнув к тазу, с наслаждением плеснула себе в лицо прохладной воды.

– Если вам понадобится ванная, – произнес он чопорным тоном, – то она находится здесь же, между нашими комнатами.

Я улыбнулась, испытав облегчение. Признаться, я начала уже бояться, что мне придется воспользоваться ночным горшком.