Мэдлин Хантер - По воле судьбы

Джоан прижалась к Ризу, и ее ладони заскользили по его плечам и рукам, она с ужасом осознала, что касается его мускулистого тела в последний раз. В голове проносились видения – вот он работает в саду, стоит рядом с ней у позорного столба, смотрит на нее сверху вниз, достигнув апогея любви. Ее глаза были сухи: слезы подступили к горлу и сердцу, обжигая своей нерастраченной силой.

Он поцеловал ее. Последний поцелуй. Поцелуй, вкус которого она будет ощущать всю жизнь.

– А теперь ступай.

Но она не могла идти, и ему пришлось подтолкнуть ее.

Джоан не могла сдвинуться с места, она ненавидела тот долг, который должна была исполнить в силу своей принадлежности к роду де Бреконов. Если она сделает один шаг, за ним последуют другие, уводящие ее от мужчины, который столько раз спасал ее, спасал и духовно, и физически.

Его лицо напряглось, глаза потемнели.

– Ступай, прелестная голубка, пока я не начал рыдать вместе с тобой. Я всегда буду помнить клятву, которую мы дали друг другу. Наши души всегда будут вместе.

Он взял ее за плечи развернул лицом к Марку. Джоан стояла, не в силах двинуться с места, и душа ее разрывалась на две части. Ее брат смотрел и ждал. Суровое выражение его лица смягчилось, и он протянул к ней руки. Джоан оглянулась, чтобы принять окончательное решение. Но в этом ей было отказано – Риз исчез.

– Спасибо, что проделал такой путь, чтобы рассказать мне обо всем. Я слышала, что Эдуард издал такой указ, но, конечно же, волновалась за Аддиса.

Пока Мойра говорила, ее пальцы нежно втирали бальзам в заживающую ладонь Риза. Увидев повязку на его руке, она настояла на том, чтобы самой заняться поправкой его здоровья. В результате последний час он провел, попивая вино из бокала, который держал в одной руке, в то время как она обмывала вторую. Он старался не обращать внимания на кровоточащую рану, развлекая Мойру яркими рассказами о великих событиях, которые она пропустила.

Наконец женщина приготовила повязку, чтобы перевязать его ладонь.

– Однако твой рассказ кажется мне неполным. Судя по тому, как ты въехал в ворота, проведенные в седле дни отняли у тебя много сил. На твою долю выпало много испытаний, мой друг, ты должен остаться и хотя бы несколько дней отдохнуть.

Он был уверен, что она знает истинную причину его плачевного состояния. Его утомили не путешествие и не заживающие раны, а бессонница. По ночам его одолевали мысли о Джоан.

По дороге он едва не свернул на север. То и дело ему приходилось останавливать себя, чтобы не выехать на ту дорогу, по которой ехала она. Только боль, причиненная их расставанием, удерживала его. Он ни за что не хотел бы снова пережить ее.

– Ты останешься?

– Да, на несколько дней.

Они сидели на застекленной террасе, купаясь в свете, льющемся сквозь огромные окна. Нянька качала в углу лепечущего малыша, а маленький Патрик играл на полу с игрушками.

Домашний уют и дружеская забота Мойры успокаивали его.

Мойра отставила в сторону маленькую баночку с мазью и взяла его руку в свои ладони.

– Сколько времени прошло с тех пор, как ты получил эту рану?

– Две недели.

– Кажется, ее хорошо зашили.

– Тот человек сделал все, что мог.

– Боюсь, что недостаточно. Теперь эта рука ослабела, не так ли?

– Она не сжимается как следует и боюсь, что это навсегда.

– Еще слишком рано об этом говорить.

– Аддис тоже так говорит, но я знаю наверняка.

Должно быть, она почувствовала, что не сможет поколебать его уверенность, и не стала обнадеживать попусту.

– Мне очень жаль.

– Но я могу держать перо, могу по-прежнему творить. Умом, если не руками. Должность главного королевского строителя принесет мне богатство и положение в обществе, равное положению придворного. Я не так уж много потерял.

– Это неправда, Риз. Ты потерял очень многое, и то, что ты никогда больше не сможешь ваять – всего лишь малая часть этого.

Печаль в ее голосе тронула его, задела скрытое в его сердце горе. Что-то внутри надломилось, словно тонкий металлический клин проделал трещину в мягком камне.

Он посмотрел на ребенка, игравшего неподалеку, и маленький Патрик, улыбнувшись ему в ответ, встал и сделал несколько неуклюжих шагов. Приблизившись к Ризу, он еще раз широко улыбнулся и шлепнул его по колену.

– Ап!

В ответ Риз поднял колено. Мальчик засмеялся и толкнул его, показывая, чего хочет.

– Он хочет, чтобы ты положил ногу на ногу, тогда Патрик сможет покачаться, – пояснила Мойра. – Аддис так играет с ним.

Риз забросил ногу на ногу, и Патрик тут же оседлал ее, широко расставив руки и прильнул животом к голенищу сапога. Риз начал качать его вверх-вниз, и радостный смех ребенка зазвенел в комнате.

Риз рассмеялся в ответ, но внезапно радость погасла и голос пропал у него в горле. Патрик по-прежнему качался, заливаясь смехом от удовольствия, но лицо ребенка затянулось дымкой, а голос был слышен как сквозь вату. Трещина росла и росла, словно молоток загонял клин глубже, и сквозь разрастающуюся брешь хлынула тоска, поглотив все мысли и притупив все чувства.

Чьи-то руки сняли ребенка с его ноги. Как сквозь пелену – удаляющиеся шаги, возмущенный рев Патрика, лепетанье младенца – наконец все стихло за закрытой дверью. Его окружила тишина. Он невидящим взглядом уставился на то место, где только что было лицо невинного ребенка.

Материнские руки обняли его, прижали его голову к мягкому плечу, и истерзанное сердце насладилось покоем. Но этот покой не был долгим и целительным – он лишь еще больше обессилил его.

Риз глубоко вздохнул и начал вырываться.

– Черт возьми, Мойра, твой муж этого никогда не поймет. Он убьет меня, если узнает об этом.

Она решительно вернула его голову обратно.

– Ах, Риз, ты так и не понял его. Он взял с собой в Ноттингем троих герольдов, он не нуждался в том, чтобы ты проделал весь этот путь ради него. Аддис послал тебя ко мне, чтобы ты мог разделить свое горе с другом.

Великодушие Аддиса растрогало его настолько, что он не смог больше сдерживаться. Его оборона была сломлена, трещина дошла до самого сердца. И тогда его тоска вырвалась наружу, потому что это ведь была Мойра.

Снег запорошил Лондон, хмурое небо предвещало ранние сумерки. Риз повернул коня на улицу, где жил, и позволил животному самому найти дорогу домой.

Он откладывал свое возвращение, сколько мог. Погостив у Мойры значительно больше пары дней, он отправился в город своего детства. Дядя радушно встретил его, предоставив кров и пищу и приглашая жить в кругу его семьи столько, сколько ему будет угодно. Риз прекрасно провел время в окружении кузенов и кузин, детей второй жены дяди.

Молодежь сочла его участие в свержении Мортимера просто захватывающим приключением, но у дяди на этот счет было свое мнение. Рассчитывая поговорить с глазу на глаз, как-то вечером он отвел Риза на кладбище, где покоились бренные останки его родителей, той темноволосой женщины из его детства и ее незаконнорожденного ребенка. Тут, у этих святых могил его дядя и высказал все, что думал по этому поводу.

– Если ты сделал это для себя, ради карьеры, бог с ним, но если ты сделал это ради нее, – и дядя указал на поросшую травой могилу своей первой жены, – и того, что произошло столько лет назад, значит, в тебе еще живет старая обида, ты все еще в плену своих юношеских представлений о торжестве справедливости, а мне хотелось бы расставить все по своим местам. Пусть большая политика беспокоит лордов и епископов. Мы живем в маленьком мирке, и наши сады дарят нам утехи и радости, которые неведомы знати. Иди и служи королю, строй ему замки и церкви, богатей его милостью, но, если ты хочешь обрести покой, живи своим ремеслом и своей семьей. Нет никакого смысла в том, чтобы рисковать своей головой ради тех, кто стоит у власти, мальчик мой. Они нам не ровня, а справедливость приходит и уходит по их прихоти. Найди себе хорошую женщину и подумай о том, что для тебя сейчас является самым важным.

Может быть, он прав. Может быть, пришло время отбросить юношеские представления о повсеместном торжестве справедливости и принять жизнь такой, какая она есть. Его новая должность при дворе давала ему возможность, если он захочет, жениться на женщине, более знатной, чем он. Не слишком знатной, но в королевстве найдутся мелкопоместные рыцари, которые с радостью отдадут за него своих дочерей. Он будет искать практичную, хозяйственную женщину, которой достаточно будет его уважения и внимания и которой не будет дела до того, что сердце ее мужа навеки отдано другой.

Он остановился недалеко от своего дома, там, где между постройками лежал путь к конюшне. Да, ему следует обзавестись семьей и наконец обрести тот покой, о котором говорил его дядюшка. Через год-другой он сможет это сделать, но не в этом доме – в саду он никогда не сможет почувствовать себя счастливым… без Джоан.

Мимо прошла стайка подростков. Один из мальчишек отделился от толпы и подошел к Ризу поздороваться. Это был друг Марка, Дэвид.

– Наконец-то вернулись. Но вы пропустили все торжества. Город гулял целую неделю после оглашения указа, а потом все ходили смотреть на казнь. Мужчины с нашего квартала искали вас: мы слышали, вы были в самой гуще событий, как и в прошлый раз. Они с удовольствием угостили бы вас элем. Где же вы были?

– Я ездил навестить родные края, повидать отчий дом, родных.

– А, так значит вы праздновали вместе с ними. Какое это было грандиозное время! Хотите, я отведу вашего коня в стойло? Марк показывал мне, как его чистить.

Риз был рад избежать посещения сада. Он спешился и вручил мальчику поводья. Дэвид уже было повернулся, чтобы вести коня к конюшне, но остановился.

– Я слышал, Марк теперь барон.

– Да, это так.

– Он всегда говорил, что у него есть тайна, которая меня удивит. Не могу дождаться, когда он приедет и расскажет мне все.

– Он не приедет. Он вернулся к себе домой.

– Он может навестить меня, когда приедет погостить ко двору, – он потянул повод. – Идите в дом и согрейтесь, а я позабочусь о коне. Ваши пожитки я оставлю снаружи, на крыльце.

Юноша повел коня прочь, а Риз спустился вниз по улице и подошел к двери своего дома. Ему по-прежнему не хотелось входить в этот дом. Время, проведенное вдали, не умерило боли. Что ж, нельзя избегать этого вечно: пока он не купит новый дом, ему придется где-то жить. Он поднял засов, шагнул внутрь и подождал, пока на него не обрушится тишина и пустота.

Но его захлестнула не пустота, не отсутствие. Она наполняла воздух. Он вошел в дом, населенный призраками ее присутствия, и его накрыло облаком воспоминаний.

Джоан вернулась в его дом в тот день, когда они убегали, ненадолго, но ее пребывание оставило здесь свои следы. Он почти ощутил запах свежеиспеченного хлеба. Риз закрыл глаза и насладился этим ощущением. Прикосновение к дыханию ее угасающего призрака принесло ему новые душевные муки. Он старался впитать ее образ всем своим существом, потому что понимал: видение не продлится долго. С каждой минутой, которую он будет проводить в этом месте без нее, оно будет постепенно бледнеть и, наконец, исчезнет. Очень скоро этот дом снова покажется ему слишком большим для одного человека.

Он заставил себя открыть глаза и положить начало концу. Риз прошел в зал, чтобы покорно встретить свое будущее. Какой-то звук. Тихий и неясный. Еще один, более отчетливый, из кухни.

Его сердце забилось. Медленно. Глухо. Он говорил себе, что это всего лишь Дэвид, который занес его вещи, решив не оставлять в саду, или ветер треплет расшатавшиеся ставни.

Неясные звуки не стихали. Он уставился на очаг, пытаясь объяснить себе происхождение этих звуков, лелея надежду, которая разрасталась с каждой минутой.

Новый звук – женский голос, кто-то тихо напевал. Эта извивающаяся мелодия тянулась к нему, словно стелющийся побег виноградной лозы. Заставив себя сдвинуться с места, он пошел по направлению к кухне.

Тепло и свет. Они исходили не только от огня, пылавшего в камине, – находившаяся в комнате женщина испускала собственное сияние, и все его существо вспыхнуло в ответ.

Возле окна стояла Джоан. Одна ставня была распахнута в холодный хмурый день, а вплотную к подоконнику был придвинут стол, на котором покоилась рабочая доска с глиняной фигуркой.

Сосредоточившись на своей задаче, она ловкими пальцами мяла глину и, увлеченная работой, не слышала, как он вошел в дом.

Платье тонкого сукна, отделанное голубыми лентами по воротнику, имело цвет голубиного крыла. Она распустила шнуровку на рукавах и подвернула их, обнажив кремовые локти и кисти знатной дамы, но пятна глины все равно оставили следы на дорогой материи. На краю скамьи лежали сваленные в кучу вещи: роскошная голубая мантия, вуаль и мантилья. Туалет выглядел достаточно изящным, чтобы служить придворным нарядом.