Со вздохом захлопнув папку, она взяла следующую. Нет, здесь были только более поздние годы.

Джесс открыла другую коробку. 1973 год. 1972-й. И, наконец, на самом дне — 1968-й. Год, когда открылся «Ларчвуд-Холл».

Взяв эту папку В руки, Джесс вдруг поняла, что не в силах открыть ее. Когда-то она вот так же сидела у себя в домашней мастерской, в доме, где жили они с Чарльзом, держа в руках шкатулку с сувенирами из того самого шестьдесят восьмого: например, браслет из «Ларчвуд-Холла» и… Библия Ричарда. Пусть он бросил Джесс, пусть разбил ее сердце, все-таки она не смогла выбросить его Библию.

С глубоким вздохом Джесс медленно раскрыла папку. Вот оно: Джессика Бейтс. Сьюзен Левин. Памела Джейн Дейвис. Джинни Стивенс.

— Боже мой, — прошептала Джесс. — Боже!

Прошло столько лет, и вдруг прошлое вернулось. Казалось, она видела имена совсем других, чужих людей, жизни других людей, а не бедной маленькой богатенькой Джесс, блестящей Пи-Джей, прихиппованной Сьюзен, озорной, но напуганной Джинни.

Джесс снова глубоко вздохнула и перевернула страницу. Перед ней ожили давние события, записанные на желтом листе красными и синими чернилами: Джинни упала с высокой лестницы; Джесс стало плохо от виски в день, когда девушки тайком скрылись от надзора и отправились в городской бар. У нее едва не случился выкидыш.

За каждым словом вставали бесчисленные образы прошлого.

А если бы выкидыш все-таки произошел? Тогда она не сидела бы здесь, стараясь выяснить, жива ли дочь, не обманула ли ее та, кому она доверила свою судьбу и судьбу дорогого ей маленького существа.

Джесс перевернула страницу. Опять желтый лист с тщательно, разборчиво вписанными именами и адресами. Вот. «Джессика Бейтс. Девочка. Джонатану и Беверли Готорн». И адрес георгианского кирпичного особняка в Стэмфорде, где жила и умерла Эми — ее дочь.

— Чай готов.

При звуке каркающего голоса Лоретты Джесс вздрогнула, и листы из папки рассыпались по полу.

— Пить будете на кухне, — объявила старуха. — Сюда я вам не понесу.

Джесс закрыла глаза.

— Сейчас иду.

Она поспешно собрала бумаги. Когда Джесс несла папку к коробке, из нее выскользнул небольшой конверт. Она быстро подняла, осмотрела его и замерла. Все бумаги в папке были написаны почерком хозяйки пансиона. На этом же конверте кто-то написал черными чернилами ее имя и адрес. Почерк четкий, уверенный и совершенно незнакомый. Джесс открыла конверт и вынула листок, на котором все та же твердая рука вывела: «Прилагаю 50000 долларов. Спасибо».

— Чай стынет, — гаркнула из кухни Лоретта.

Джесс торопливо сунула письмо в конверт, положила папку на место и крикнула:

— Уже иду!

Лоретта поставила кружку на небольшой дубовый столик.

— Ну как, нашли, что искали?

Джесс помедлила.

— Нет, — призналась она. — Там только деловые бумаги. Медицинские записи, все в таком роде.

— Говорила я, что это мусор. Не представляю, что вы надеялись там найти.

Джесс поднесла кружку к губам, и вдруг у нее закружилась голова.

— Я надеялась найти старые дневники вашей сестры.

Ей не хотелось объяснять сварливой Лоретте, что она желала узнать, не солгала ли ей мисс Тейлор.

— Дневники? Да она сожгла их. Не хотела, чтобы кто-нибудь узнал про ее дружка, так я думаю.

Джесс кивнула, понимая, что речь идет о Баде Уилсоне. Этот человек с маленькими глазками, шериф и почтмейстер в одном лице, встал у нее перед глазами как живой. Может, в дневниках содержались подробности об интимных отношениях с ним? Возможно, там была и другая конфиденциальная информация, например, о том, в чьи руки действительно попал ребенок Джесс. Может быть, может быть, может быть… Так или иначе, эти дневники давно превратились в пепел, и правда теперь навсегда сокрыта во мраке.

Если только Джесс не найдет другого способа открыть ее.

— Лоретта, — внезапно сказала она, — я подумываю приобрести жилье в Вайнарде. У вас нет там знакомых?

— В Вайнарде? Нет. Какой нормальный человек станет жить на острове?

«Тот, кому нужно уединение», — подумала Джесс, а вслух проронила:

— Да, наверное, вы правы.

Она отхлебнула чай.

Лоретта нахмурилась.

— Хотя, пожалуй, одну женщину оттуда я знала, однако в давние времена, она уже тогда была старая. Полагаю, ее давно на свете нет. Ее звали Мейбл Адамс. Она переселилась туда, когда ее муж помер.

Джесс подумала, что покойная Мейбл Адамс все равно помогла бы ей не больше, чем Лоретта Тейлор. Взглянув на часы, она решила посидеть еще несколько минут из вежливости, а потом уйти.

— А вы давно живете на Кейп-Кодеnote 4? — осведомилась Джесс, чтобы поддержать разговор.

— Гм-м. Ну-ка, ну-ка..! Мы сюда после войны переехали. Наверное, в сорок девятом. А может, в сорок восьмом? — Лоретта неожиданно подмигнула гостье. — Тут нам удобно было встречаться с моряками.

Джесс откинулась на спинку стула.

— С моряками?

— Ну да, мы с Мэри Фрэнсис гуляли с ними. А потом каждая пошла своей дорогой. Я, например, вышла за одного замуж, а потом оказалось, что у него уже была семья. Все мужчины — подонки, вот что я вам скажу.

— С тех пор вы здесь и живете?

— Нет, я уезжала на какое-то время, тут ведь трудно найти работу.

Джесс сделала глоток. Нервное напряжение понемногу спадало.

— Нелегко мне приходилось. А в конце шестидесятых Мэри Фрэнсис купила вот этот дом.

— Так дом купила ваша сестра?

Лоретта усмехнулась:

— Сестра сказала, что устала содержать меня. Пусть я, мол, живу в ее доме, а когда она оставит свой пансион, буду о ней заботиться.

— Интересно, — заметила Джесс. — Я понятия не имела, что дом принадлежал вашей сестре.

Она почему-то считала, что Лоретта преуспела в жизни больше сестры и той после ухода на покой пришлось воспользоваться расположением Лоретты.

— Я же говорила, девчонки приносили ей большие деньги. Вот как.

Мысли Джесс вернулись к загадочному письму. В 1968 году пятьдесят тысяч были действительно большими деньгами. Даже для пансиона для «богатых девчонок». Кто мог заплатить мисс Тейлор такие деньги? Неужели пребывание в «Ларчвуд-Холле» стоило пятьдесят тысяч и потому мисс Тейлор могла позволить себе приобрести дом для сестры?

Ей вспомнился еще один случай, имевший отношение к баснословным деньгам. Но там было не пятьдесят, а двести тысяч долларов.

Именно столько ее отец заплатил семье Ричарда. Заплатил отцу ее ребенка за то, чтобы он не пытался связаться с Джесс, а делал вид, будто ничего не произошло. Чтобы Ричард исчез.

Она закрыла глаза и припомнила день, когда узнала о подкупе. Джесс была потрясена. Она тайком выбралась из «Ларчвуд-Холла» в город и пришла к отцу, рискуя навлечь на себя его гнев. Пришла узнать, осталась ли у него хоть крупица любви к ней.

В офисе его не было, но Джесс уловила знакомый запах трубочного табака и поняла, что он где-то рядом. Она уселась в большое кожаное кресло возле его стола и начала выдвигать ящики, надеясь найти какое-нибудь доказательство того, что он любит ее и не предал, как Ричард.

И тогда Джесс увидела его чековую книжку.

«Л.Х.» Одна тысяча долларов». Следующая запись — точно такая же. «Л.Х.» означало, безусловно, «Ларчвуд-Холл». Ей стало нехорошо, когда она поняла: отец даже не решается полностью написать название, опасаясь, как бы кто-то не увидел запись и не догадался, что его единственная пятнадцатилетняя дочь «ищет неприятностей» и позорит имя отца.

Следующая запись: «Брайант. Двести тысяч долларов».

И тут вошел отец и заорал:

— Какого черта ты здесь делаешь?!

Чековая книжка упала на пол.

— Почему? — дрожащим голосом вымолвила Джесс. — Почему ты столько заплатил Ричарду?

Отец самодовольно улыбнулся:

— Он охотился только за твоими деньгами, как я и думал.

Джесс попыталась возразить. Отец засмеялся:

— Джессика, говорю тебе, он смылся. Он и его плебеи-родители взяли деньги и были таковы.

«Взяли деньги и были таковы». Эти слова еще звучали у нее в ушах, когда она вернулась в настоящее, в дом, купленный когда-то мисс Тейлор.

Пятьдесят тысяч — это далеко не двести. И все же что-то общее здесь должно быть. Что же?

Нет, вероятно, она все выдумала. Почерк на конверте принадлежал не ее отцу. И даже не его секретарше, единственной живой душе, которая писала Джесс после смерти ее матери.

И этот почерк не имел ничего общего с тем, которым было написано анонимное письмо.

И все-таки что-то тревожило Джесс. Допив чай, она вежливо попрощалась. Теперь надо ехать домой, позвонить Джинни и спросить, не напоминает ли ей о чем-нибудь сумма в пятьдесят тысяч долларов.

Но прежде чем уйти, Джесс оставила Лоретте номер своего телефона и попросила позвонить, если та вдруг наткнется на что-то важное. Лоретта прокаркала невразумительный ответ, и Джесс наконец оставила дом мисс Тейлор.

Вечером, когда Джесс дозвонилась Джинни, та закричала:

— Да ты с ума сошла! За пансион приходилось платить тысячу в месяц плюс еще какую-то сумму за медобслуживание. Послушайся же помню. Я стянула у отчима десять тысяч, и этого мне хватило.

— Ох, Джинни, — простонала Джесс. — Что же мне теперь делать? Там больше ничего не нашлось…

— Знаешь, раз там было пятьдесят кусков, значит, случилось что-то гадкое. Колоссальные бабки по тем временам… почти для всех нас.

— Помнишь, я в «Ларчвуде» рассказывала тебе, как увидела отцовскую чековую книжку и узнала, что он откупился от Ричарда?

Джинни засмеялась в трубку:

— Признаться, меня это не особенно удивило.

— А меня очень. Он заплатил двести тысяч.

Джинни присвистнула:

— Двести кусков? Обалдеть. Значит, у одних такие бабки были, а у других нет.

— У мисс Тейлор, по-видимому, были. Во всяком случае, пятьдесят.

— Наверное, она получила их от твоего отца.

— Но я же помню записи в чековой книжке. Все правильно, он каждый месяц переводил по тысяче. За что бы он стал платить ей столько?

— Не знаю. Может, она и с ним спала.

— Джинни…

— Ладно, извини. Я не хотела.

— Ну хорошо, — сказала Джесс. — Во всяком случае, в записях мисс Тейлор ясно сказано, что мой ребенок отдан Готорнам.

— А мой — Эндрюсам, — вставила Джинни. — Ребенка Пи-Джей взяли Аршамбо, а Сьюзен… Господи, да как же их?

— Рэдноры.

— Точно. Из Нью-Джерси.

Джесс засмеялась:

— Как только ты помнишь?

— Еще бы! Ведь наша встреча — довольно важное событие в моей жизни. Хотела бы я знать, пытался ли сын Сьюзен найти ее?

— Сомневаюсь. Она написала мне на Рождество, что вышла замуж за профессора по фамилии Берт и они собираются в Англию. Он будет преподавать в Оксфорде.

— Ха! Значит, шерсть и твид. Не сомневаюсь, у нее все будет в порядке.

В «Ларчвуде» Сьюзен Левин, более взрослая и опытная, чем несовершеннолетние девчонки, не очень-то сошлась с ними. Пять лет назад Сьюзен презрительно скривила губы, узнав, что сын не желает ее знать и ему вполне хватает приемных родителей. Джесс опять вспомнилась их встреча. Удивительно, что именно Джинни преуспела в жизни больше всех.

— Джинни, может, забыть обо всем?

— И что? Сходить с ума при каждом следующем письме?

— А если это развлекается сумасшедший?

— Возможно, да. Только ради чего? Ни у кого нет причин так с тобой поступать.

Джесс не говорила Джинни про Чарльза и не стала упоминать, что Чак в Бостоне. Ей не хотелось делиться этим даже с Джинни, которую невозможно шокировать тем, что она подозревает собственных родных.

— Послушай, что мы имеем? — продолжала Джинни. — Письмо из Вайнарда, якобы от твоей дочери. Потом телефонный звонок. А теперь ты говоришь, что мисс Ти получила пятьдесят кусков черт знает от кого и черт знает за что. Может, тут и нет никакой связи, но я бы на твоем месте постаралась выяснить. Пятьдесят кусков тридцать лет назад могли означать только какое-то темное дело.

«Итак, — подумала Джесс, — Джинни отнеслась ко всему этому так же, как и я».

— Так что же мне делать? Ехать в Вайнард? Хорошо, но с чего начать?

— Найми специалиста.

— Частного детектива? Как? Искать по телефонной книге?

На другом конце провода воцарилось молчание, а потом Джесс услышала:

— Вспомнила! Сын Пи-Джей! Он же юрист!

— Филип? — Джесс тут же вспомнила этого красивого молодого человека. — Да, наверное, он уже адвокат.

Глава 6

Филип Аршамбо не любил рэкетболnote 5. Он считал, что настоящий спорт — это бег. Ему нравилось соревноваться с самим собой, а не с другими. Но подающему большие надежды юрисконсульту, по-видимому, не подобало предаваться таким легкомысленным занятиям, как бег. Вообще-то он не мечтал стать юрисконсультом, так за него решил брат Джозеф. Именно Джозеф в свое время подарил ему солидный письменный стол, портфель и членскую карточку престижного клуба.