Я сейчас засела за дневник, потому что увидела его. Мне хочется сохранить то мгновение, когда он церемонно склонился над моей рукой, после чего его лучезарные голубые глаза встретились с моими и уже не отпустили.

Меня тут же охватило сильнейшее волнение, которое с тех пор не оставляет меня.

Не могу поверить, что сегодня вечером я увидела его впервые. Мне кажется, что я знаю его всю жизнь.

Жаль, что я так плохо разбираюсь в картах и почти не имею возможности участвовать в разговорах. Неважно. Я решила, пока он живет здесь, я буду учиться, потому что по нему видно, до чего он увлечен этим делом. Когда он говорит о картах, глаза его загораются. Он совсем недавно вернулся из картографической экспедиции по Тихому океану. Он так интересно и со знанием дела рассказывает о морях и островах, что меня охватывает острое желание побывать во всех этих местах. В нем чувствуется огонь, жизненная сила, и я не сомневаюсь – за что бы он ни брался, ему все удается.

Он очень высокий, одевается по нашим меркам скромно, но мы все здесь немного превратились в щеголей под влиянием принца Уэльского и его друзей, которые, я уверена, часами спорят о длине камзолов и о том, как лучше повязывать шейный платок.

Магнус Перренсен был одет в строгое серое. Его сюртук немного светлее бриджей, чулки того же оттенка, что сюртук, на ботинках пряжки, но совсем простые. Как и все мужчины, он был в парике, но парик у него самый обычный, перевязанный сзади узкой черной ленточкой.

Но не имеет никакого значения, во что он одет. Когда имеешь с ним дело, все твое внимание сосредоточивается на нем самом, на его притягательной личности. По-английски он изъяснялся без труда, но с едва уловимым акцентом, который мне показался очень привлекательным.

Отец долго расспрашивал его про экспедицию, и Магнус рассказал, что он потерпел кораблекрушение и думал, что уже никогда не увидит родных берегов.

– Боже мой! – воскликнула я. – Вы могли утонуть!

– Я долго плыл на плоту, – ответил он, – стараясь не попасть в зубы акулам. Занимался тем, что пытался подсчитать, как долго я так протяну.

– И чем же закончилось?

– Я увидел землю и оказался на острове.

Не знаю, может быть, у меня просто разыгралось воображение, но в тот миг мне показалось, что голос его слегка дрогнул, когда он это произнес. Как будто этот остров был для него чем-то особенным.

Я спросила:

– Остров? Что за остров? Я поищу его на карте.

– Когда-нибудь я расскажу вам о нем, – ответил он, и я обрадовалась, потому что его ответ означал, что мы проведем какое-то время вместе.

– Вероятно, в конце концов вас нашли и вы вернулись домой.

– Да.

– Наверное, ваш корабль утонул и все карты погибли, – покачал головой отец. – Какой удар!

– Верно. Но я поплыву туда снова.

– В море столько опасностей, – с грустью промолвил отец, и я догадалась, что он думает о Чарльзе. Потом отец прибавил: – Надеюсь, вам понравится у Мастерсов.

– Я в этом не сомневаюсь. Мистер Мастерс так много знает. Для меня большая честь и удовольствие разговаривать с ним.

– Я уверен, вам будет о чем поговорить.

– А миссис Мастерс… Она такая добрая. Она назвала меня худым и угрожает «откормить».

– Она милейшая женщина, – улыбнулся отец. – Мне кажется, она частенько бранит мужа из-за того, что ему карты интереснее ее стряпни.

– Она очень хорошо готовит.

– И мы надеемся, что будем видеть вас у нас… почаще, – добавила я.

Он улыбнулся мне.

– Этим приглашением я воспользуюсь с радостью.

Когда он ушел, я так разволновалась. Мне захотелось тут же броситься в свою комнату и записать все, что произошло. Записывая, я как будто снова пережила все это. Меня не покидает чувство, что этот вечер важен для меня. Мне хочется переживать его снова и снова.


3 мая

Каким же славным оказался апрель! Я много времени проводила с Магнусом Перренсеном. Днями он пропадает в мастерской, но я часто езжу на двуколке (с Фредди) в Грэйт Стэнтон, и мы наведываемся в мастерскую. Иногда я беру с собой корзинку с едой, и мы устраиваем пикник на природе. Или бывает, что мы просто сидим с ним в мастерской, жуем бутерброды, пьем сидр и разговариваем. Я это делаю, чтобы помочь ему освоиться.

Он блестящий рассказчик, и мы с Фредди слушаем его, разинув рты. Рассказывая об экзотических местах, он всегда показывает их на карте.

Он не против путешествия по суше, но больше его привлекает море.

На днях я сказала ему:

– Покажите нам остров, на котором вы спаслись после кораблекрушения.

На мгновение он замолчал, а потом неожиданно взял мою руку и сжал ее.

– Однажды я обязательно расскажу вам об этом.

Меня снова бросило в дрожь, как и в прошлый раз, когда он упомянул остров. Я понимала, что для него это не просто остров и что он хочет поговорить об этом со мной… наедине.

Тогда с нами был Фредди. Он сидел в углу с Мастерсом, который показывал ему какой-то из своих инструментов.

– Это называется штихель, – объяснял Мастерс. – Посмотри, какой у него острый резец. Он сделан из стали. Им режут. Посмотри на ручку. На что она похожа? На гриб? Правильно. Берешь вот так его в ладонь и обхватываешь пальцами. А теперь прижимаешь острый край к меди. Вот так. Давить нужно ровно.

Я улыбнулась.

– Он учит Фредди делать карты.

– Фредди способный ученик.

Что-то подсказало мне, что здесь он не сможет со мной поговорить об острове. Ему было нужно, чтобы мы остались наедине. Удивительно, но, хоть я его довольно часто видела, мы никогда не были по-настоящему одни. Когда мы встречались в мастерской, там всегда были люди, в других местах нас постоянно сопровождал Фредди. А когда он приходил в усадьбу, нас обычно окружало несколько человек.

Но для меня его присутствие изменило очень многое. Каждое утро я просыпаюсь в ожидании чего-то нового. Я много о нем думаю. Мне нравится, как его брови задираются вверх на концах. В нем чувствуется иноземец, и я нахожу это крайне привлекательным. Мне нравится его едва заметный иностранный выговор, нравится, как он непривычно для нашего слуха складывает слова в предложения.

Я поняла, что полюбила Магнуса Перренсена.

Что он чувствует ко мне?

Я ему интересна, очень интересна. Мне представляется, что невозможность остаться наедине огорчает его не меньше, чем меня. Но когда-нибудь мы преодолеем это препятствие.

Несколько дней назад мачеха сказала мне:

– Нужно не забыть про ваш день рождения. Думаю, мы устроим большой праздник. Вам исполнится восемнадцать. Я поговорю с вашим отцом.

– Я думаю, ему известно, что мне исполняется восемнадцать.

– В таких вещах он ничего не смыслит. Нужно будет пригласить побольше гостей.

Я пожала плечами. Целью приглашения гостей будет поиск для меня мужа. А я не хотела никого искать. Как бы то ни было, мне это представлялось крайне недостойным. Но теперь кое-что изменилось. Я нашла того единственного, кого могу полюбить, и у меня есть повод думать, что он ко мне небезразличен.

Впрочем, день рождения есть день рождения. Мачеха уже составляет список гостей и дает распоряжения на кухне.

– Как хорошо, что вы родились в мае, – говорила она мне. – Май такой чудесный месяц! Если погода не испортится, мы сможем расположиться в саду, устроить нечто наподобие fête champêtre[3].

– Я уверен, ты с удовольствием возьмешься все это устраивать, моя дорогая, – ласково произнес отец. – Как хорошо, что ты есть у нас и так заботишься об Анне Алисе.

Мне шьют специальное платье для праздника. В усадьбу пригласили деревенскую швею, и мачеха сама просмотрела все модели. Мы остановили выбор на шелковом розовом платье, которое, как ей кажется, подойдет мне лучше всего. Это будет платье с открытыми плечами и короткими рукавами, отделанными кружевами. У него широкий кружевной воротник, обтягивающий лиф и пышная юбка с оборками, каждая из которых тоже украшена кружевом. О, это настоящее изысканное платье, и я от него в восторге, потому что, когда я меряю его и стою неподвижно, а наша маленькая швея сидит на коленках передо мной, делая наметки и прикалывая булавки, мне представляется, что я стою перед Магнусом. Думаю, я понравлюсь ему в этом платье.

Я благодарна мачехе, которая так постаралась, чтобы у меня появилось это платье. Она словно благодарит меня за заботу о Фредди.

Я начинаю к ней привязываться? Не знаю. Когда любишь, весь мир воспринимается по-другому и, наверное, начинаешь любить всех.

Нет… Не всех.

Сегодня случилось событие, которое меня потрясло, и, вероятно, из-за этого я и пишу сейчас эти строки. Днем я сидела в саду. Дома было тихо. Отец отдыхал, что он делает почти ежедневно после того, что мы привыкли называть «его приступами». Я уверена, что они ослабили его, хотя он делает вид, что остается таким же, как прежде.

Мачеха уехала на двуколке в Грэйт Стэнтон за покупками и взяла с собой Фредди. Она сказала, что хочет купить ему что-то из одежды. Когда его привезли к нам, едва ли у него была пара сменных костюмов.

Я люблю сидеть в саду. От фасада усадьбы открывается чудесный вид на Грин: зеленая травка, старая церковь со шпилем до самого неба, стоящие рядком шесть старинных коттеджей. Посреди Грина находится пруд с утками и деревянной скамеечкой у воды. Но мне больше нравится вид с противоположной стороны дома. Я люблю наш луг, окаймленный еловой рощицей. Приходя в сад, я обычно иду в огороженный заборчиком розарий и сажусь в одно из плетеных кресел, которые стоят там.

Там я сидела и на этот раз, делая вид, что читаю, но на самом деле мечтая о том, как встречусь с Магнусом. Наедине. Сегодня он с нами обедал, и у меня сердце замирало от счастья. Надежда на то, что удастся поговорить с глазу на глаз о действительно важном, меня не покидала.

– Мисс Анна Алиса… – раздался голос одной из горничных. – Вас спрашивает джентльмен.

Я подскочила.

Мысли мои были полны Магнусом, и я по глупости решила, что это он, поэтому и не спросила имени. Каково же было мое изумление, когда вместо Магнуса я увидела Десмонда Фезерстоуна.

Я почувствовала, как по телу прошел холодок мрачного предчувствия, которое он мне так часто внушал в прошлом.

– Мисс Анна Алиса. Рад видеть вас.

– О… Мистер Фезерстоун… Давно мы вас здесь не видели.

– Я скучал по нашим встречам… Очень.

– Так вы вернулись.

– Увы, ненадолго.

– Давайте пройдем в гостиную. Быть может, вы хотите перекусить с дороги?

– Я пришел увидеть вас… Все остальное неважно.

– Прошу, входите. – Я провела его в маленькую гостиную рядом с передней. – Прошу, присаживайтесь.

Он положил шляпу на стол.

– Схожу велю принести чего-нибудь. Хотите чаю?

– С удовольствием.

– Пойду распоряжусь.

– О, прошу вас… – Он протестующее поднял руку, несомненно, удивляясь тому, что я не дернула шнурок звонка, чтобы вызвать слугу. Но у меня на это были причины, и я поспешно покинула гостиную.

Я бросилась к комнате отца. К счастью, он был у себя, дремал в кресле.

– Папа, у нас гость, – воскликнула я. – Друг мачехи. Мне кажется, вы должны спуститься к нему.

– Конечно, конечно. Друга моей жены нужно принять как полагается. Он представился?

– Это мистер Фезерстоун.

– Ах да! Припоминаю.

– Он в маленькой гостиной. Вы спуститесь? Я пойду велю приготовить чай.

Он спустился вместе со мной и вошел в гостиную. Вернувшись, я застала Десмонда Фезерстоуна за разговором с моим отцом.

Мне показалось, что при моем появлении он посмотрел на меня осуждающе. Принесли чай. Они разговаривали о погоде, а потом Десмонд Фезерстоун участливо поинтересовался здоровьем отца. Отец ответил, что здоров как бык. Не думаю, что он сказал правду, но после свадьбы он все время настаивал на том, что прекрасно себя чувствует.

– Давно я у вас не бывал. Мисс Анна Алиса вытянулась, честное слово!

– Скоро у нее день рождения. Восемнадцать лет исполняется.

– В самом деле! Замечательный повод для праздника.

Меня этот разговор начал раздражать. Мне было крайне неприятно, что они говорят обо мне так, будто я не стояла рядом с ними, словно я была ребенком, чей рост заслуживал обсуждения.

– Да, – сказал отец. – Конечно же, мы будем праздновать. Моя жена так к этому готовится, точно это ее день рождения.

– И когда это великое событие случится?

– Через несколько дней. Если точнее, двадцать первого. Не знаю, сколько гостей будет. Список постоянно растет.

– На правах старинного друга семьи мисс Мэллори позволю себе бестактность… И попрошу вас пригласить и меня.

– Для друга миссис Мэллори у нас всегда открыты двери, правда, Анна Алиса?

Я была рада, что он не стал дожидаться ответа, хотя Десмонд Фезерстоун с любопытством приподнял брови.

Отец продолжил:

– Мы надеемся, что боги окажутся милостивы, и вечер будет теплым. Если придется собраться в доме, боюсь, нам будет тесновато.