Мэри Брэддон - Победа Элинор

— Я знаю, что вы любите меня, Дик, — продолжала Элинор. — Так много, как будто бы я была ваша родная сестра, а не бедная, отчаянная девушка, бросившаяся к вам и своей горести. Я знаю, что вы любите меня, Дик, и сделаете для меня все. Я желала поговорить с вами сегодня наедине, потому что то, что я скажу, огорчило бы милую синьору, если бы она услыхала это.

— Что это такое, милая моя?

— Вы помните историю смерти моего отца?

— Слишком хорошо, Элинор.

— И вы помните какой обет я дала, когда вы рассказали мне эту историю, Ричард?

Молодой человек колебался.

— Да, помню, Нелли, — сказал он после некоторого молчания, — Но я надеялся, что вы забыли этот сумасбродный обет, он ведь сумасброден, милая моя, и не идет женщине, серьезно прибавил молодой человек.

Глаза Элинор надменно сверкнули на ее друга, когда она обернулась к нему первый раз в этот вечер.

— Да, — воскликнула она, — вы думали, я забыла, потому что я не говорю о человеке, который был причиною смерти моего отца. Вы думали, что моя горесть по моему отцу — горесть ребяческая, которая забудется, когда я оставлю страну, где он лежит в' своей неосвященной могиле, бедняжка! Вы думали, что никто не попытается отомстить за убийство бедного, одинокого старика — ведь это было убийство, Ричард Торнтон! Какое было дело злодею, обворовавшему его, до тоски сердца, разбитого им? Какое ему было дело до того, что сталось с его жертвою? Это было низкое и жестокое убийство, какое когда-либо было совершено на земле, Ричард, хотя свет не дает этому такого названия.

— Элинор, милая Элинор! — зачем вы говорите об этом?

Голос девушки делался громче по мере того, как увеличивалась пылкость ее чувств, и Ричард Торнтон опасался действия, какое разговор такого рода мог произвести на ее впечатлительную натуру.

— Нелли, милая моя! — сказал он, — было бы лучше забыть все это. Какая польза в этих тягостных воспоминаниях? Вы, наверно, никогда не встретитесь с этим человеком, вы даже не знаете его имени. Это, без сомнения, был мошенник и авантюрист, может быть, он уже умер теперь, может быть, он сделал что-нибудь против закона и сидит теперь в тюрьме или сослан в ссылку.

— Может быть, он сделал что-нибудь против закона! — повторила Элинор, — что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что, может быть, он сделал какое-нибудь преступление, за которое его можно наказать.

— А может, он был наказан законом за то, что обманом обыграл в карты моего отца?

— Обвинение такого рода всегда трудно доказать, Нелль, а после обстоятельства доказать невозможно. Нет, я боюсь, что закон не может преследовать его за это.

— Но если он сделает другое преступление, его наказать можно?

— Разумеется.

— Если я встречусь с ним, Ричард, — вскричала Элинор, и опасный свет сверкнул из ее глаз, — я постараюсь завлечь его к какому-нибудь преступлению, а потом скажу ему: «Закон не мог отомстить за смерть моего отца, но он может наказать вас за другое преступление. Я воспользуюсь законом для моей собственной цели и отомщу ему за смерть моего отца».

Ричард Торнтон с остолбенением смотрел на свою спутницу.

— Вы говорите как краснокожий индеец! — воскликнул он, — это неприятно слышать, вы, право, пугаете меня.

— Мне очень этого жаль, Ричард, — кротко отвечала мисс Вэн, — она была ребенком во всем, что касалось только ее привязанности, — Я не хотела бы ни за что на свете оскорбить ни вас, ни милую синьору, но есть некоторые вещи сильнее нас самих, Ричард, а обет, который я дала полтора года тому назад на Архиепископской улице, принадлежит к этим вещам. Я не забыла этого обета, Дик. Каждую ночь — хотя я была днем счастлива и весела, милый Ричард, я не могла не быть счастлива с вами и с синьорой — каждую ночь не могла я заснуть, все думая о смерти моего отца. Если бы эта смерть была естественна, если бы он умер на моих руках по воле Господа, а не от жестокости злодея, моя горесть в это время истощилась бы. Но теперь я не могу забыть, я не могу простить. Хотя бы за него заступались все добрые люди на свете, я не могла бы иметь ни малейшего сострадания к этому человеку. Если бы его повесили завтра— я была бы очень рада и босиком пошла бы к месту его казни, чтобы видеть, как он страдает. Никакое вероломство против него не сочту я низким. Никакая медленная пытка не показалась бы мне довольно жестокой, чтобы удовлетворить мою ненависть к нему. Подумайте, каким беспомощным стариком был мой отец, он был такой человек, о котором все должны были жалеть, которого все должны были уважать. Вспомните это, а потом припомните, с каким хладнокровным умыслом этот злодей выиграл у него деньги — не просто деньги, потому что в них заключались его честь, будущность его дочери — все, что он ценил. Вспомните, с какой бессовестной жестокостью этот злодей смотрел, как несчастный старик терпел медленную агонию, продолжавшуюся шесть или семь часов, а потом бросил его одного. Подумайте об этом, Ричард Торнтон, и не удивляйтесь, что если в моих чувствах к этому человеку нет ни малейшего сострадания.

— Милая Элинор, если я сожалею о запальчивости ваших чувств, я не защищаю человека, вероломства которого ускорили несчастную смерть вашего отца, я желаю только убедить вас, как сумасбродны ваши идеи о мщении и возмездии. Жизнь не роман в трех томах, не драма в пяти актах, Нелли. Внезапные встречи и странные стечения обстоятельств, случающиеся в романах, не так часто бывают в нашей ежедневной жизни. Вряд ли вы встретитесь с этим человеком. С той минуты, когда умер ваш отец, все следы его потеряны; только ваш отец мог сказать, кто и что был он, или, по крайней мере, кем и чем он представлял себя. Вы же не имеете ни малейшего следа, по которому могли бы надеяться отыскать его. Ради Бога бросьте всякую мысль о невозможном мщении. Если мелодраматическая месть, представляемая на сцене, неприменима к практике действительной жизни, мы знаем, по крайней мере, моя милая, из Библии, что дурные поступки не остаются без наказания. Этот человек, которого ваши слабые усилия не будут в состоянии наказать, может пострадать за свое преступление на самых отдаленных границах земли. Подумайте об этом, Элинор.

— Я не могу, — отвечала девушка— Письмо, которое отец мой написал мне перед смертью, было прямое поручение, которого я никогда не ослушаюсь. Единственное наследство, которое я получила от него, было это письмо, это письмо, в котором он велел мне отомстить за свою смерть. Вы, наверно, считаете меня сумасшедшей и злой, Ричард, по, вопреки всему, что вы говорите, я уверена, что я встречу этого человека.

Живописец вздохнул и впал в унылое молчание. Как мог он рассуждать с этой девушкой? Он мог только любить ее и восхищаться ею, исполнять ее повеления, если ей нужен был раб. Пока он думал это, Элинор схватила его руку обеими руками и пристально посмотрела ему в лицо.

— Милай Ричард! — сказала опа тихим голосом, — я думаю, что вы согласились бы помогать мне, если бы могли это сделать.

— Я пойду за вас в огонь и в воду, Нелли.

— Я хочу, чтобы вы помогли мне в этом. Вы так же мало знаете этого человека, как и я, но вы гораздо способнее, меня. Вы сталкиваетесь с другими людьми, вы видите свет, немного — я это знаю, но все-таки гораздо больше чем я. Я уезжаю в деревню, где не будет никакой возможности встретиться с этим человеком, а вы остаетесь в Лондоне.

— Где я могу каждый день столкнуться с ним на улице, Нелль, и все-таки не узнать его. Милое дитя, для практической цели вы так же будете близко к этому человеку в Беркшире, как я в Блумсбери. Перестанем говорить о нем, Нелли. Не могу вам высказать, как этот разговор огорчает меня.

— Я не перестану говорить о нем, — решительно сказала молодая девушка, — пока вы не дадите мне обещания.

— Какого обещания?

— Что если вы узнаете какие-нибудь следы, которые могут привести к тому, чтобы узнать, кто был человек, которого я желаю найти, вы терпеливо пойдете по этим следам, не щадя ни трудов, ни стараний, для меня, Ричард, для меня. Обещаете вы?

— Обещаю, милая моя, — отвечал Торнтон, — обещаю и честно сдержу мое обещание, если мне встретится такой случай. Но я должен сказать вам откровенно, Нелли, я не думаю, чтобы этот случай встретился когда-нибудь.

— Я все-таки благодарю вас за обещание, Ричард, — горячо сказала Элинор. — Оно сделало меня гораздо счастливее. Стало быть — теперь вместо одного, двое людей будут против этого человека.

Мрачное выражение затемнило ее лицо. Будто она произнесла эти слова, как угрозу и вызов, чтобы этот человек, кто бы и где бы он ни был, мог услыхать.

— Вы знаете все странные вещи, какие теперь говорят о втором зрении, об ясновидении, об одической силе, о магнитическом влечении — я не понимаю значения этих длинных слов, Ричард, — а я желала бы иногда угадать знает ли этот человек, что я ненавижу его, что я караулю его, думаю о нем, горячо желаю встретиться с ним. Может быть, он это знает и будет остерегаться меня и избегать.

Ричарду не хотелось продолжать этот разговор: он был крайне неприятен для него. Между невинной юной красотою этой девушки и этими решительными речами о свирепом и пылком мщении было какое-то страшное несогласие, эти слова естественнее было бы слышать от какого-нибудь шотландского или корсиканского начальника, чем от семнадцатилетней девушки.

Было уже темно, и они воротились в Пиластры, где Элиза Пичирилло проводила этот последний вечер очень грустно. Маленькая комнатка была освещена только огнем в камине, потому что синьора не хотела зажигать свечей, пока ее дети не воротятся домой. Она сидела у окна, поджидая их возвращения и заснула в темноте.

Бесполезно будет распространяться об этом последнем вечере. Он был очень грустен, как это всегда бывает перед разлукой. Разговор был бессвязный и принужденный, и Ричард обрадовался, что ему пришлось перевязывать веревками чемоданы Элинор. У нее было теперь два чемодана и гардероб, казавшийся ей великолепным — так щедро мистрис Баннистер наделила свою сестру платьями, которая уже не хотела носить сама.

Так прошел последний вечер, настало апрельское утро, и новая жизнь Элинор началась.

Элинор Вэн не одна ехала в Беркшир. Начало ее новой жизни — это ужасное начало, которого она так опасалась, должно было познакомить ее с новыми людьми.

Она получила следующее письмо от мистрис Дэррелль:

Гэзльуд, апреля 3, 1855

«Милостивая Государыня,

так как девице ваших лет было бы неприлично ехать одной, я позаботилась отстранить это неудобство.

Друг мой мистер Монктон был так добр, что обещал встретить вас в комнате для пассажиров первого класса на станции Западной железной дороги в три часа в понедельник. Он завезет вас ко мне в своем экипаже, возвращаясь домой.

остаюсь, милостивая государыня, преданная вам —

Эллен Дэррелль».

Элиза Пичирилло имела в понедельник более уроков, чем во все другие дни недели. Она ушла сейчас после утреннего чая к своим ученицам, Ричард приготовлял декорацию для новой пьесы, так что бедная Элинор была принуждена одна отправляться на станцию и встретиться с незнакомцем, который был назначен проводить ее в Гэзльуд.

Когда настало время прощаться со старым другом, Элинор совсем растерялась. Она ухватилась за синьору и заплакала в первый раз.

— Я не могу уезжать от вас, — жалобно рыдала она, — я не могу расстаться с вами!

— Но, душечка, — нежно отвечала учительница музыки, — если точно вы не желаете уезжать…

— Нет, нет, не то, я чувствую, что я должна ехать…

— И я также, милая моя. Я думаю, что вы сделали бы очень дурно, отказавшись от этого места. Но, Нелли, моя возлюбленная, помните, что это только проба. Может быть, вы не будете счастливы в Гэзльуде, в таком случае вспомните, что у вас всегда есть дом здесь, что когда бы вы ни приехали сюда, вас всегда примут с любовью, и что друзья, которых вы оставляете здесь, друзья такие, которых ничто на свете не может удалить от вас, Помните это, Элинор.

— Да-да, милая, милая сииьора.

— Если бы я мог проводить ее до станции, я не так бы горевал, — уныло шептал Ричард, — но законы Спэвина и Кромшоу, законы драконовские. Если я не закончу сегодня швейцарской хижины и освещенных луною альпийских вершин, новая пьеса не может быть дана в понедельник.

Таким образом, бедная Элинор отправилась на станцию одна. На станции принял ее вежливый носильщик, взяв на себя заботу о ее поклаже, между тем как она пошла в залу отыскивать незнакомца, который должен был провожать ее.

В ней так же мало было кокетства, как два года тому назад, когда она ехала одна в Париж, и она была готова принять услуги этого незнакомца гак же чистосердечно, как приняла покровительство пожилого человека, который предложил ей свои услуги в то время.