Мэри Брэддон - Победа Элинор

Старые девы переглянулись. Во всяком случае было бы недурно, если бы Элинор успела вовремя для свидания с покойником. Очень жаль, что любезный дядюшка умер, не узнав, каков его внук, тогда как именно в последнее время можно было опасаться, что духовная будет сделана в его пользу. Но, с другой стороны, дочь Джорджа Вэна для них гораздо опаснее соперница, чем Ланцелот. Кто знает, как бы ей удалось уломать старика?

— Я и не сомневалась, что вы желали обличить перед любезным дядюшкой мистера Дэррелля, а там и нас также, по тому же поводу, — заметила мисс Сара, — для того, чтоб иметь возможность самой воспользоваться наследством любезного дядюшки.

— Мне воспользоваться! — воскликнула Элинор, — но какое мне дело до наследства бедного старика?

— Моя жена так богата, что стоит выше такого подозрения, мисс де-Креспиньи, — сказал Монктон гордо.

— Я пришла слишком поздно, — продолжала Элинор, — слишком поздно, чтобы видеть друга моего отца, но не так поздно, чтобы добиться, наконец, давно желанной цели: отомстить злодею, погубившему моего отца. Мисс Сара, посмотрите на сына вашей сестры, посмотрите на него, мисс Лавиния: вы имеете право гордиться им — с начала до конца он лжец и обманщик, на нынешнюю ночь он возвысился от мошенничества до преступления. Закон не наказал бы его за жестокость, с которою он довел моего несчастного отца до отчаяния, но закон накажет его за то, что он совершил в нынешнюю ночь, потому что он совершил преступление.

— Преступление!

— Да. Как вор прокрался он в этот дом, где лежал его дед мертвым, и подложил какой-то документ, вероятно, им подделанный, на место подлинного духовного завещания, оставленного мистером де-Креспиньи в конторке.

— Откуда ты это знаешь, Элинор! — закричал Монктон.

— Потому, что я стояла под окном кабинета, когда он подменивал бумаги в конторке, и потому что настоящая духовная у меня в кармане.

— Это ложь! — крикнул Ланцелот, вскакивая с кресла, — страшная ложь, потому что настоящая духовная…

— Сожжена вами, мистер Дэррелль, вы так думаете, но ошибаетесь. Ваш друг, Виктор Бурдон действительно сжег какую-то бумагу, которая выпала на пол из конторки, пока вы искали в ящиках духовное завещание.

— Элинор, где ж этот документ? — спросил Монктон.

— Вот он, — отвечала она с торжеством.

Она сунула руку в карман — карман был пуст: духовная пропала.

Духовная пропала. Элинор старалась припомнить, где и как она могла потерять ее? Она могла допустить одно только предположение: документ этот выпал из ее кармана. В то время, как она пряталась за кустарниками, прижавшись к стене, может быть, карман зацепился за ветку, а когда она встала, то бумага могла выпасть. Она не могла допустить мысли, что бумага потеряна другим способом. И неудивительно: она так была поглощена надзором за Ланцелотом, что совсем забыла, какой важный документ сунула в свой карман. Письмо отца и эскиз, сделанный Ланцелотом, лежали в целости у нее на груди, но духовная, подлинная духовная, на место которой подложил Дэррелль поддельную, пропала.

— Покажи мне духовную, Элинор! — сказал Джильберт, подходя к жене!

«Хоть она самая искусная актриса, самая коварная женщина, — думал Монктон, — однако в эту ночь она действовала не совсем как актриса, и не совсем как коварная женщина. Она не любила его и сама прямо созналась в том. Она не любила его и вышла за него замуж для того только, чтоб это благоприятствовало ее цели».

Но если верить ее страстным словам, она не любила и Ланцелота в этом уже большое облегчение для мужа.

— Покажи мне духовную, — повторял он жене, которая побледнела и в испуге смотрела на него.

— Я не могу найти ее, — сказала она с отчаянием, — она пропала. Ради Бога, пойдемте скорее в сад и поищем ее везде. Вероятно, я выронила ее из кармана, когда стояла за деревьями под окном. Умоляю вас, пойдемте искать!

— Я сейчас пойду, — сказал Монктон, взяв шляпу и подходя к двери.

Но мисс Лавиния не допустила его.

— Нет, мистер Монктон, прошу вас не выходите в такую сырость. Паркер тоже может поискать эту бумагу.

Она позвонила, на ее зов явился старый буфетчик.

— Возвратился ли Брукс из Уиндзора? — спросила она.

— Нет еще.

— В шпалернике около комнат покойного дядюшки обронена бумага: возьмите фонарь, Паркер, и поищите ее всюду хорошенько.

— Боже мой! — как долго этот Брукс не возвращается из Уиндзора! — воскликнула мисс Сара, — как бы я желала, чтобы скорее явился писарь мистера Лауфорда, тогда были бы приняты все меры и нас не стали бы беспокоить.

Туг старая девица подозрительно бросила взгляд с племянника на Элинор, с Элинор на Монктона, не зная кому верить и кого больше надо опасаться. Перед нею сидел Ланцелот, яростно кусавший свои ногти и опустив голову на грудь. Возле нее села Элинор, глубоко сокрушенная потерею духовного завещания.

— Не опасайтесь, мисс де-Креспиньи, мы не станем долго беспокоить вас, — сказал Монктон, — но моя жена произнесла обвинение против человека, находящегося в этом доме. Справедливость требует для вашей же выгоды, как и для подтверждения слов и правоты моей жены, чтоб это дело было разъяснено, и без всякого отлагательства.

— Духовная непременно найдется: она, вероятно, выпала из моего кармана! — воскликнул Элинор.

Ланцелот ничего не говорил, но ждал исхода поисков. Если духовная будет найдена, то он готовился отречься от нее, потому что ему не оставалось другого выхода. Он ненавидел эту женщину, которая так внезапно восстала перед ним врагом и обличителем, которая напомнила ему самую тяжелую картину его первого великого бесчестья, которая поймала его с поличным во время его первого преступления. Он ненавидел Элинор и готовился принести ее в жертву ради своего спасения. С этим злым намерением оп поднял голову и посмотрел на всех окружающих с презрительной улыбкою.

— Что это такое, мистрис Монктон, шутка или заговор? — спросил он, — неужели вы надеетесь уничтожить действительную духовную моего деда, какова бы ни была его последняя воля, заявлением какого-то документа, поднятого вами будто в саду, и который, вероятно, никогда не бывал в этом доме, тем более в руках покойника? Неужели вы думаете, что найдется человек, который поверил бы вашей остроумной романтической истории о самоубийстве в Париже и о ночной сцене в Удлэндсе? Конечно, это была бы приятная сказка для какой-нибудь дешевенькой газеты, по не для чего другого?

— Осторожнее, мистер Дэррелль, — сказал Монктон спокойно, — наглостью вы ничего не выиграете. Если я оставляю безнаказанно вашу дерзость против моей жены, так это потому только, что я начинаю понимать, что вы такой презренный бездельник, который недостоин гнева честного человека. Гораздо лучше будет для вас, если вы придержите свой язык за зубами.

В последних словах немного было красноречия, зато в них слышался отголосок закона, который произвел сильное влияние на молчание Ланцелота. Палку свою мистер Монктон положил на стул у камина, а произнося последние слова, он взял в руки шляпу и палку, может быть, без умысла, но его движение не ускользнуло от брошенного украдкой взгляда виновного человека: он молчал и, мрачно нахмурившись, грыз себе ногти.

«Положим, — думал он, что завещание будет найдено и действительный документ будет сличен с подложным, который положен в бумаги деда, тогда на его долю выпадет жребий позора, казни и нищеты».

Все это он вытерпел в эту ночь, сидя посреди людей, из которых ни один не был его другом, все это было только предвкушением того, что придется ему вытерпеть на скамье преступников.

Некоторое время в комнате царствовало молчание. Встревоженные и испуганные сестрицы переглядывались друг с другом в ужасе, что все это дело закончится, пожалуй, тем, что они-то и пострадают, что они-то в своей беспомощности и будут обобраны — все равно кем бы то ни было: Ланцелотом или дочерью Джорджа Вэна. Утомленная своим напряженным состоянием, Элинор не спускала глаз с двери, в ожидании старого буфетчика.

Более четверти часа прошло в таком напряженном молчании. Наконец дверь отворилась и явился Паркер.

— Отыскали? — вскрикнула Элинор, вскочив к нему навстречу.

— Нет, нигде нет, мисс Лавиния, — сказал старик, обращаясь к своей хозяйке, — Я искал на каждом шаху, обыскал весь сад и ничего не нашел. Горничная тоже искала со мною — ни одной бумажки нет.

— Непременно она в саду, непременно там, — разве ветром сдуло, — воскликнула Элинор.

— В саду нет ни малейшего ветра, — возразил Паркер, — кустарники высокие и надо быть очень уж сильному ветру, чтобы перенести бумагу через деревья.

— Искали ли вы под деревьями, на земле? — спросил Монктон?

— Искал, сэр. Мы с горничною всюду обыскали.

Данцелот Дэррелль разразился громким дерзким хохотом.

— Еще бы! — воскликнул он, — иначе и не может быть, потому что вся эта история — выдумка. Прошу прощения, мистер Монктон за то, что я назвал это заговором. Это ничто иное, как маленькая галлюцинация вашей супруги, и, позвольте сказать, что она такая же дочь Джорджа Вэна, как я подделыватель подложного завещания.

От радости, что документ не найден, Ланцелот стал дерзким до безумия. В ту же минуту Монктон схватил его за шиворот и поднял палку над ним.

— Боже милосердный! — закричала Сара со страшным воплем, — здесь разбой, убийство! О! Это ужасно! И еще в ночь смерти!

Но прежде чем удар был нанесен, Элинор ухватилась за руку мужа.

— Джильберт, ты сейчас только говорил, что он недостоин этого, истинно недостоин! Он ниже негодования честного человека. Оставь его! — из любви ко мне оставь его! Рано ли, поздно ли, а его постигнет достойное наказание. Я думала, что это совершится в нынешнюю ночь, но тут произошло что-то непостижимое, чего я никак не могу понять.

— Послушай, Элинор, — сказал Монктон, опуская палку и отворачиваясь от Ланцелота, как от дрянного щенка, которого ему не дали наказать, — кому по этому последнему завещанию отказано наследство?

Ланцелот смотрел исподлобья, задыхаясь от бешенства, в ожидании ответа.

— Я не знаю, — отвечала она.

— Как, ты забыла?

— Нет я никогда не знала содержания этого завещания. Мне не было возможности взглянуть на него. Я схватила его со стула, куда бросил его Ланцелот Дэррелль, и сунула в карман. С тех пор я ни разу не взглянула на него.

— Так откуда же ты знаешь, что это было духовное завещание?

— Потому что я слышала, как Ланцелот Дэррелль говорил со своим сообщником, что это настоящее духовное завещание.

Сознание Элинор в ее неведении, видимо, облегчило Ланцелота.

— Теперь, мистер Монктон, позвольте и мне сказать одно слово, — сказал он с видом оскорбленной невинности, — вам очень хотелось удостовериться в справедливости обвинения, возводимого вашею женою на меня, и вы были готовы поверить на этот раз самой нелепой истории. Вы зашли гак далеко, что хотели было тут же па месте выместить на мне гнев свой посредством этой палки. Надеюсь, что теперь настала и моя пора задать несколько вопросов.

— Сколько хотите, — отвечал Монктон сухо.

Все случившееся ошеломило Монктона. Уверения Элинор казались так правдоподобны — и что же? Все это кончилось ничем. Как все это случилось, какая мрачная тайна таится во всей этой путанице обвинения и отречения? В груди Монктона глубокий корень пустила болезнь подозрения, посеянного вероломством первой любимой женщины. Он утратил чистейший и лучший дар благородной натуры — силу доверия.

— Очень хорошо, — сказал Дэррелль, — в таком случае, мистрис Монктон объяснит нам, может быть, каким образом мне удалось отворить конторку, из которой, вам угодно говорить, что я украл документ и положил на место его другой?

— Вы взяли ключи из комнаты мистера де-Креспиньи.

— Вот как! А разве никого не было в комнате подле покойника?

— Как можно, — воскликнула мисс Сара, — Джепкот там. Джепкот не выходила оттуда с той минуты, как умер мой любезный дядюшка. Все было оставлено на месте и Джепкот должна стеречь комнату. Мы доверили бы Джепкоту груды золота.

— Да, ей можно доверить груды золота не считавши, — подтвердила мисс Лавиния.

— Но она спала, — воскликнула Элинор, — она слала, когда этот человек входил в комнату.

— Спала! — закричала мисс Сара, — о! Не может быть! Джепкот не стала бы нас обманывать! Нет уж этому я никогда не поверю. Вот какие были последние слова, которые я ей сказала: «Джепкот, может быть, ты спать хочешь?. Если ты чувствуешь, что тебя сильно клонит ко сну, то возьми с собой горничную, пускай она посидит с тобой, это будет вернее, возьми-ка горничную». — А Джепкот мне на то в ответ: «Нет, мисс, никогда еще в жизни я не чувствовала менее желания спать, а горничная такая трусиха, что, я думаю, она и в комнату покойного барина ни за что не захочет войти, давайте ей хоть пять фунтов стерлингов, так она не согласится зайти». Так если после всего этого Джепкот заснет, зная, что все должно оставаться на месте после смерти любезного дядюшки, так уж я не знаю, на что это похоже, это было бы очень дурно с ее стороны.