Она умолкла на полуслове, поскольку послышались крики часовых и почти тут же заскрипели цепи, поднимая решетку. Еще немного — и раздался стук множества кованых копыт из-под арки ворот; намного больше лошадей, чем в охотничьей партии.

Первая группа смеющихся и переговаривающихся между собой всадников, одетых в панцири, въехала во двор замка, и среди них был Ричард Львиное Сердце. Никаких шансов для Манди и Александра остаться незамеченными…

— Быстро, — пробормотал Александр. — Не сопротивляйтесь мне.

Манди только раскрыла рот спросить, чему не следует сопротивляться, как с изумлением почувствовала, что к ее губам прижались его губы, а руки Александра заключили ее в несколько неуклюжее, но страстное объятие. Спина ее прогнулась — он ведь был намного выше, — объятие было почти болезненным, а губы вдавились так, что зубам стало больно. Она протестующе задергалась, тогда Александр чуть отстранился и прошептал, будто объясняясь в любви меж поцелуями:

— Забрось руки мне за шею. Пусть Ричард думает, что мы — влюбленные, что никто не может встать между нами.

Манди поколебалась и, пусть чуть запоздало, поняла причину его выходки. Обнимая и прижимаясь всем телом, она еще подумала, что, оказывается, несмотря на прискорбную репутацию лобзаний, которые якобы могут ввергнуть неискушенных в тяжкий грех внебрачной связи, ничего соблазнительного она не чувствует.

Наступила глубокая тишина. Александр медленно прервал поцелуй, оглянулся и застыл, будто пораженный присутствием множества зрителей. Манди не пришлось разыгрывать смущение, она только надеялась, что история не получит продолжения и не завершится поркой на отцовских коленях.

Александр повернулся и стал, весь напряженный, крепко сжимая руки девушки. Кожа взмокла, в кончиках его пальцев Манди чувствовала частое биение пульса. Он очень боится…

Ричард, сощурясь, глядел на парочку. Один из сподвижников короля, Меркадье, широко улыбался. Взгляд Уильяма Маршалла был задумчив.

— Я вижу, вам намного лучше, — сказал Ричард ровным голосом.

— Да, мой повелитель, — ответил Александр и потупил взгляд.

— И это ваше обычное поведение?

Из конюшни появились конюхи — принять рыцарских коней, — а тем временем все новые и новые всадники въезжали во двор замка.

— Нет, мой повелитель, но мы с Манди… — он предоставил жесту договорить, что именно, и чуть привлек девушку к себе. Пальцы его сжимали руки Манди так сильно, что девушка не могла ничего делать, разве что удержаться от вскрика.

— И крепостной двор — лучшее место для свиданий?

Александр не издал ни звука, уставясь в землю, и покраснел еще сильнее.

— Прочь с глаз моих, — сказал Ричард с холодным презрением. — Если у вас хватает сил тискать распутную девку, то, хватит и пережить непогоду в чистом поле.

— Мой повелитель. — Александр поклонился и, все еще не поднимая глаз, потянул Манди за собой к дальнему уголку конюшни; вслед им послышался смех рыцарей Ричарда.

Около деревянного фронтона стены он остановился, присел и, унимая дрожь во всем теле, сказал:

— Прости, пожалуйста, прости. — Он виновато заглянул в глаза Манди. — Но в такой момент я не смог ничего больше придумать. Иначе он непременно пригласил бы меня разделить его общество, и пришлось бы отказываться слишком прямо.

Коленки Манди тоже дрожали, так что она села рядом с ним и, потрогав покусанные губы отдавленными пальчиками, сказала:

— Вы меня поранили.

— Знаю… Мне жаль… Очень жаль…

Они молча прислонились друг к другу и так сидели, приходя в себя: он — с опущенными веками, а она — с широко раскрытыми глазами. Она смотрела на облака, плывущие по небу над замком, смотрела на изменение их форм и пыталась ни о чем не думать. Затем он снова взял ее за руку, пожал, на этот раз легонько-легонько.

— Я пою и сочиняю песни об изысканном искусстве любви, но на практике ничего не знаю. — И добавил со вздохом сожаления: — Я заслужил, чтобы вы со мной впредь и не разговаривали даже.

Манди почувствовала, как с этими словами огонек гнева угас в ее душе, и в порыве смелости она поцеловала его, как брата, в щеку.

— Я вам прощу… если вы сообщите отцу правду, прежде чем кто-то донесет до него весть, порочащую мою репутацию.

— Клянусь! — воскликнул Александр, возвращая поцелуй в щечку, а затем нежно и целомудренно прикоснулся к ее устам. И на этот раз Манди спросила себя, что же такого находят женщины в мужском поцелуе, но уже с огорчением.

Александр довел Манди до зала, но не мог заставить себя вернуться в покои, и в ответ на обеспокоенный вопрос Манди сказал:

— Мне надо какое-то время побыть одному, чтобы успокоиться. Не знаю, поймете ли вы, но это для меня жизненно необходимо.

Манди прикусила губку, затем медленно кивнула.

— Понимаю. Но… ревную, что ли. Я-то могу уединиться только в себе самой. Если женщина хочет куда-то уйти одна, к этому относятся с подозрением. Зачем это ей где-то блуждать? Не греха ли ради? Она же призывает неприятности, она же превращает себя в добычу — а значит, если что-либо случится, то оказывается виноватой.

— Манди, но я…

Она покачала головой и легонько подтолкнула его.

— Ступайте. Не обращайте на меня внимания. — И, отвернувшись, быстро пошла через зал к лестнице, ведущей в башню.

Александр какое-то время смотрел ей вслед, со смешанным чувством неловкости, нежности и раздражения, а затем мотнул головой, как норовистый конь, и отправился в конюшню седлать Самсона.

Жеребец встретил его радостным ржанием и нетерпеливо приплясывал, пока Александр седлал его и выводил во двор, и затем, на всем пути от замка до луга у реки, то и дело косил умным глазом. Когда они спустились на берег, Александр отпустил поводья, подтолкнул пятками — и они помчались по плотному речному песку быстрым галопом. Затем, едва дыхание коня ощутимо участилось, перешел на легкий галоп, а затем на спокойную рысь.

Луг, на котором три дня назад произошло сражение, был еще скудным в преддверии весны: островки пожелтевшей травы и черные проплешины. Но река блестела под солнцем; на мосту сидели трое рыбаков, забросив лески в поток. У излучины в кустах паслась коза с парочкой козлят, блаженно пощипывая чертополох. Ничего не напоминало о недавнем сражении.

Александр вывел коня на луг и начал отрабатывать навыки вольтижировки. Поворот на месте, резкий поворот на скаку, вольт вправо, вольт влево…

Увлеченный работой, Александр постепенно как бы отходил от самых черных мыслей, раздирающих душу, и вместе с уверенностью наездника возвращался самоконтроль. Чувство гнева и паническая растерянность отступали.

Что он для Ричарда Львиное Сердце? Так, пустячок, предмет мимолетного интереса. Такое быстро забывается. Привязанности к Лаву Александр не испытывал, так что покинет он сей кров без всякого сожаления. Лорд Бертран был попросту мятежником, а леди Элайн, как бы ни была умна и красива, прежде всего — бессердечный манипулятор мужчинами. Его ничего не удерживает, можно завтра уезжать.

Решение созрело, он расслабился и стал думать со все возрастающим нетерпением об открытой дороге и возможностях, ожидающих на турнирных ристалищах. Время от времени он всматривался вдаль, но не видел ни признака возвращающихся охотников: только простор полей и лугов…

И вдруг увидел одинокого всадника, издали наблюдающего за ним. На мгновение Александр подумал, что это Ричард Львиное Сердце, и сердце его гулко застучало. Самсон поднял голову и заржал; тут же послышалось ответное ржание.

Всадники сблизились; Александр натянул узду и остановился в нескольких шагах, с облегчением поняв, что перед ним не Ричард, а лорд Уильям Маршалл.

Барон сменил панцирь на простую тунику и шоссы, но лучше самых пышных одежд о высоком статусе говорили его лицо, выражающее острый ум и проницательность, а также его замечательная осанка.

— Вы неплохо ездите, юноша, — обронил Маршалл, приближаясь. Под его большими вислыми усами угадывалась легкая улыбка. Лицо лорда Уильяма было крупным, чуть суровым, а кожа, казалось, навсегда впитала палестинский загар.

— Благодарю вас, мой лорд, — сказал Александр, покраснев от нежданного комплимента. — Я стараюсь воспользоваться каждым случаем для тренировок.

— И конь очень хорош. Он и в самом деле ваш?

Александр чуть заколебался и увидел, что в глазах цвета кремня промелькнула тень настороженности.

— Да, он мой, — быстро сказал Александр и потрепал Самсона по глянцевитой черной шее.

— И все же вы, кажется, проявили некоторое колебание, прежде чем ответить?

— Поскольку не был уверен, как именно ответить, — сказал Александр, решив, что в разговоре с Уильямом Маршаллом самое лучшее — это искренность. — Он для меня — Божий дар: я наткнулся в лесу на привязанного к дереву коня, а рядом — мертвого хозяина. — Рассказывая, Александр излагал самую суть, избегая деталей. — Выяснить, кто это был, я не особо старался. Хватало собственных проблем, и потом турниры — это же постоянное кочевье. Когда более-менее пришел в себя, мы были уже далеко от Нормандии, а кроме того, сроднился с конем накрепко. — И Александр ласково потрепал Самсона по остроконечным ушам.

— Значит, поначалу он был чужим, но вы сделали его своим, — сказал рыцарь с улыбкой в голосе. — Я хотел бы посмотреть, что вы еще можете вдвоем.


…И прошел замечательный, золотой час, во время которого Александр, преисполненный энтузиазма, оказался учеником Уильяма Маршалла, а лорд Маршалл отбросил условности своего высокого положения и сам стал молодым рыцарем, летящим по траве свежих лугов своей юности.

Оруженосцев, маячивших поодаль, послали в замок — привезти копья, щиты, шлемы и даже квинтейн. Александр получал урок единоборства от самого выдающегося из турнирных бойцов своего времени.

— Вес копья должен приходиться на ладонь, а не на пальцы! — говорил Маршалл, объезжая вокруг Александра и критически осматривая его посадку. — Да, именно так; но полагаю, для вас надо взять копье полегче. — Он щелкнул пальцами, и мигом подлетел оруженосец с требуемым предметом. — Когда наберетесь сил, сможете пользоваться более тяжелым оружием. Но ставку на грубую силу делать ни к чему. Для победы вам всегда нужны будут хитрость, ловкость и технические навыки. Поэтому вам надо упражняться больше, чем любому из ваших противников. Талант у вас есть; попробуйте его использовать…

— Как сделали вы? — рискнул спросить Александр.

Маршалл улыбнулся и покачал головой.

— Моя карьера может послужить образцом, а может — предостережением. И решение — за вами.

Затем Александр и его наставник работали с квинтейном и несколько раз провели осторожный спарринг; Александр атаковал, а могучий и опытный рыцарь точно комментировал каждый пробег.

Солнце склонялось к западу, заливая поля предвечерним золотом, когда они завершили урок мастерства и дали отдых усталым коням. Стремя к стремени старый рыцарь и ученик медленно поехали к замку.

Маршалл, бросив на Александра доброжелательный взгляд, сказал:

— Сохраняйте голову ясной, и вы далеко пойдете, молодой человек.

— Благодарю вас, мой лорд.

Александр почувствовал жар приятной гордости и удовлетворения.

Маршалл потер указательным пальцем кончик своего костистого носа, на котором оставалась полоса ржавчины от забрала.

— Это не столько комплимент, сколько предупреждение. Вы слишком безрассудны. В этот полдень со мной вы использовали и свой ум, и энергию тела — и результаты были многообещающими. Но я видел, как вы дико рисковали в сражении за Лаву; и племянник Джон мне рассказывал, как вы спасли его от злобного костолома на турнире, бросившись в бой почти что безоружным, с одним копьем. Однажды порывистость вас погубит, если не сумеете ее обуздать.

Александр почувствовал, как жар сменяется огорчением. Он поиграл с прядью гривы Самсона и пробормотал:

— Это реакция на страх. Поначалу меня чуть не сводит от ужаса, и я готов бежать без оглядки; а потом настолько злюсь на свою слабость, что бросаюсь в бой без оглядки.

— Нельзя терять здравый рассудок. Пользуйтесь головой, а не нутром. Пока вы будете рабом чувств, вами станут просто пользоваться другие; а это не лучшая трата своей жизни. Кстати, я отметил ваше остроумное решение личных проблем… не здесь, на этом лугу.

Александр дернулся так, что Самсон забеспокоился, и пришлось натянуть узду.

— Мой лорд?

— Я о той девочке, юной белошвейке. Вы и в самом деле влюбленные? Мне кажется — нет, хотя выполнено все было неплохо.

— Но… как вы догадались?

Губы Маршалла чуть дернулись.

— Если вы не намеревались сломать хребет бедной малышке, то надо признать ваше объятие чересчур энергичным; вы и без того стояли рядом, и ни к чему было так ее хватать — разве для того, чтобы это заметили. — И он успокаивающе положил руку на плечо Александра. — Не волнуйтесь, полагаю, что своей цели вы достигли. Как жест отстранения, это было грубовато, но эффективно.