Александр остановил Самсона и посмотрел глаза в глаза с высоты седла.

— Вы сказали мне две вещи, которые я уже знаю, — сказал он холодно. — Теперь я скажу вам кое-что, что вы, кажется, не улавливаете. Я — не простой нанятый меч, чтобы рубить любого, кто от вас отличается. Я — представитель Уильяма Маршалла и поэтому буду соблюдать кодекс правосудия. — Он натянул поводья Самсона. — Возвращайтесь домой, — сказал он с проникающим взглядом. — Через две недели вы получите правосудие независимо от результата.

Затем, с кратким поклоном, он уехал, не заботясь о проклятиях, которые, как он знал, были нацелены ему в спину. Лорд или его представитель никогда не были особенно популярны.

Было совершенно темно, когда он достиг Эбермона, и небольшой дождик превратился в настоящий дождь со снегом. Он приказал, чтобы приготовили ванну и со вздохом облегчения погрузился в горячую ароматную воду.

Девица принесла ему кубок пряного вина. Она была молода и симпатична, с косой белокурых волос и глазами синими, как васильки. Александр видел ее и раньше; она была дочерью повара, и, казалось, что только недавно их дорожки стали пересекаться чаще. Она нашла себе занятия в его палате: приносила ему еду из кухни, наполняла его ванну, подавала пряное вино. Он наблюдал теперь из-под полуоткрытых век, пока она раскладывала свежие полотенца в тепле и разбирала его одежду, выполняя работу, которую обычно выполнял бы оруженосец, но, конечно, Александр не имел такового. Он думал, что, возможно, со временем он найдет парня для такого дела.

Девочка, ее имя было Эннис, насколько он видел, была соблазнительной, но было бы глупо ответить на предложение, светящееся в ее глазах. Его владение Эбермоном было временным, и, хотя присутствие женщины в его кровати придало бы больше удовольствия и комфорта, он должен был помнить урок.

С тех пор как той фатальной ночью вино и страсть привели к утрате морального контроля, он удерживал себя на короткой узде. Глядя на Эннис, он видел Манди, и его желание было обуздано чувствами вины и отвращения к себе. Это было бы настолько легко сейчас; это было настолько легко тогда…

— Оставьте меня, — скомандовал он, когда она приблизилась с одним из нагретых полотенец. На ее бровях и верхней губе блестели капельки пота, и на одной груди было влажное пятно.

— Мой лорд? — Ее синие глаза расширились, рассматривая, и розовые губы мягко открылись.

— Оставьте меня, — повторил он. — Я могу позаботиться о себе сам.

Она смотрела на него слегка озадаченно.

— Вы не хотите, чтобы я помогла вам?

— Нет.

Выражение обиды появилось в ее глазах и заставило Александра прикрикнуть:

— Черт возьми, девочка, просто уйди! Я хочу быть один. Это так трудно понять?

Ни слова не говоря, она положила полотенце на ближайший сундук и выбежала из комнаты. Вероятно, плакать на лестнице, подумал он с раздражением, адресованным и себе, и ей.

Он выпил пряное вино и откинулся назад, закрыв глаза.

Он представил себе, как будто наяву, Манди, идущую через комнату, ее протянутые руки, ее каштаново-бронзовые волосы, скрывающие плечи. На ее губах была улыбка и прощение — в ее глазах. В руках она несла огромную книгу в кожаном переплете, и когда приблизилась, открыла ее, и он увидел страницу за страницей великолепные картины всех вещей, которые только есть на свете. Он хотел коснуться картин, зная что, если бы он мог делать так, все было бы сделано правильно, но, прежде чем кончики его пальцев смогли соединиться, она выхватила книгу, закрыла перед его носом, и он пробудился.

Вода в ванной была чуть теплой, его кожа — холодна, и комната была пуста — пустынна и лишена цвета.


Дом был расположен в торговом районе Руана, неподалеку от Сены, главной артерии благосостояния и процветания города. Каменный, под черепичной кровлей, с прочной дубовой дверью. Манди отметила в главной гостиной красивый центральный камин; вдоль стен — галерея на искусно сделанных опорах. В окнах — прозрачные стекла. Большая кладовая отгорожена занавесью; спальня наверху, на втором этаже.

— И как тебе это, сладкая моя? — спросил Иоанн с приветливой улыбкой.

Он был одет в шерстяную темно-красную тунику, от зимнего холода защищала еще теплая накидка. Из-под фригийского колпака, лихо сдвинутого набекрень, выбивались темные локоны.

— Очень хорош, — ответила Манди, потрогав стены и коснувшись набора посуды в буфете.

Иоанн обернулся и доброжелательно кивнул одному из солдат свиты, а затем мягко сказал Манди:

— Рад, что тебе нравится, потому что он — твой.

Щечки Манди заалели, под ложечкой засосало, а в горле сразу пересохло, так что только с трудом удалось сказать:

— Мой? И я здесь буду жить?

— Умница!

Несколько слуг захлопотали, сервируя стол отменной работы, покрытый красивой полосатой скатертью. На столе несколько корзин всяких деликатесов и не меньше двух дюжин бутылок бургундского. В желудке у Манди даже заурчало от голода; Иоанн рассмеялся и легонько похлопал ее по животику.

— Ты стала такой обжорой, с чего бы это?

И, стащив с подноса засахаренный инжир, откусил половинку, а вторую положил в рот Манди.

Иоанн готовился отправиться на очередную военную кампанию против Франции. Несмотря на формальное перемирие, то и дело происходили военные столкновения с королем Франции, и это неизбежно накладывало отпечаток на весь уклад жизни.

Беременная Манди, учитывая необходимость морских путешествий и изнурительных маршей, не могла, как прежде, сопровождать Иоанна в непрестанных метаниях между военными лагерями. Не следовало также в его отсутствие возвращаться в королевскую резиденцию в Руане. В этом смысле отдельный дом был идеальным вариантом. Он создавал ощущение частной уединенности, закрытости и позволял избегнуть пересудов, подглядываний или появления кого-то из придворных в самый неподходящий момент.

Манди здесь было спокойно, в воздухе не висело напряжение и хватало времени для Флориана.

В эту минуту малыш забавлялся, сидя на ступеньке лестницы, ведущей в спальню, — он сбрасывал вниз пуговку за пуговкой и что-то напевал про себя.

Когда вернулся Иоанн, Манди радостно обвила его шею руками, поцеловала и от всего сердца прошептала:

— Это замечательно! Вы так добры ко мне!

Он пощекотал бородкой у нее за ушком и промурлыкал:

— Вам представится возможность выразить свою благодарность после того, как мы поедим… Господи, не будь я связан приличиями, то сказал бы: к черту еду, насыщусь тобой!

В голосе его ощущался подлинный жар страсти, и Манди с ласковым смешком потерлась о его бороду.


Александр ехал в деревню лорда Гвина с единственным охранником за спиной и в сопровождении двух уэльских копьеносцев, которые встретили и остановили его на лесной дороге. Мокрый снег выровнял следы, и черные ветви деревьев под тяжестью снега наклонились. Небо было темное, угрожая следующим снегопадом, но пока еще удерживалось, собирая горы туч.

Деревня Гвина была примерно в две трети размера Эбермона, и здесь не было никакого замка, только укрепленный дом, находящийся за деревянным частоколом. Люди бросили свои дела, чтобы наблюдать за его проходом, — женщины с веретенами в руках и мужчины, занятые подготовкой жилищ к зиме.

Спешно вызванный из его зала, лорд Гвин появился, чтобы приветствовать посетителей, и закреплял плащ, пока шагал по заснеженной земле.

— Приветствие лорда, — сказал он, удивленно приподняв бровь. — Вы появились на неделю раньше и не в месте, где было назначено свидание.

— Я выяснил то, что хотел. Мне показалось глупым ждать следующей недели, когда вопрос может быть улажен теперь.

— И не показалось глупым рисковать отправиться в мои владения с такой незначительной охраной? — спросил Гвин, указывая Александру на белокурого солдата.

— Не больше, чем продолжать вражду, которая не должна была никогда начаться.

Гвин фыркнул.

— Это началось в день, когда нога первого норманна ступила в Уэльс, — сказал он, но уменьшил сарказм, поворачиваясь и махнув в сторону зала. — Ну, так как вы здесь, вы могли бы также присесть к моему очагу и отведать моего меда.

Мед Гвина был крепок и не столь тонок, как напиток, который управляющий Эбермона получил из Монмаута, но был приправлен травами, скорее напоминавшими пряные специи. Александр потягивал с удовольствием и собрался взять бочонок с собой назад в Эбермон.

— Я доволен, что вы посетили меня, — сказал Гвин, — потому что я никогда не побываю у вас.

— Да, я знаю. — Александр пристально оглядел зал. Для уэльсца Гвин богат, но его крыша покрыта соломой, а не черепицей, и по норманнским меркам зал был простоват и тесен. Но уэльсцы не собирались оценивать себя по таким стандартам. Они были фермеры-воины, сельские люди, которые успешно противостоят городскому накопительству и жесткой регламентации.

— Итак, какие факты вы обнаружили? — спросил Гвин.

Александр еще раз глотнул меда и отставил стеклянный кубок в сторону.

— Некоторые из ваших молодых людей отсутствовали у вашего очага в день нападения. Я не знаю ни их имен, ни кто они, и я даже не особенно хочу выяснять это, но они были в Эбермоне на рынке. — Он поднял указательный палец, чтобы не дать Гвину прервать. — Хорошо, не на самом рынке, но ради других соблазнов рыночного дня. Госпожа Сахилд не только варит прекрасное пиво, но также держит двух очень любезных распутных девиц для обслуживания. Если вы расследуете, то найдете, что некоторые из ваших молодых людей покрывают своих напарников, которые пользовались услугами этих девушек в тот день.

Гвин окинул взглядом зал, но хотя некоторые люди продолжали заниматься своими делами. Они, очевидно, прислушивались, потому что никто не встретился с его взглядом.

— Что вы говорите?

— То, что вам не сообщили правду ваши собственные люди, пока мне не сказал парень из деревни. — Он покачал головой. — Я прибыл сюда не для того, чтобы обвинить ваших людей в деле, далеком от этого. Действительно, их распущенное поведение оправдывает их. Они не могли украсть овцу Годрика, потому что были в постели с девушками госпожи Сахилд. Овца была украдена самим парнем. Он продал ее в Монмауте и придумал рассказ, чтобы скрыть свой обман. — Александр скривился. — Это семья, где утеряна любовь. Сын устал ждать своей очереди и решил получить свою долю при жизни отца.

Лорд Гвин вдохнул через зубы и кивнул с удовлетворением.

— Я знал, что здесь было что-то не то. — Он посмотрел задумчиво на Александра. — Ваш предшественник принял бы такие сведения близко к сердцу и, вероятно, даже склонился бы к войне скорее, чем признал бы свою ошибку.

Александр пожал плечами и еще раз отхлебнул мед.

— Я — не мой предшественник. Я управляю Эбермоном на доверии моего лорда Маршалла, и, когда я верну его, здесь все должно быть в лучшем состоянии, чем когда мне это дали. Только тогда я получу выигрыш от выполнения моих обязанностей. За последние пять лет я видел множество войн, был на стороне осаждающих и осажденных. Если бы пришлось устроить испытание, я мог бы, вероятно, превзойти моего предшественника на поле битвы также.

— Это — угроза? — спросил Гвин с хитрой улыбкой.

— Считайте это дружественным предупреждением. — Александр допил мед и встал.

Гвин поднялся тоже и вышел с ним из зала на зимний свет.

— Постоянное перемирие, — размышлял он. — Не думаю, что могу пообещать вам это; всегда найдутся причины для спора, но на данный момент я желаю соблюдать вашу просьбу о мире. В конце концов, дружественные предупреждения не должны игнорироваться — любой стороной, не правда ли?

Он протянул руку, и Александр почти совсем не колебался, зная, что они поняли друг друга. В мире или на войне уважение останется постоянным между ними.

ГЛАВА 26

РУАН, МАРТ 1199 ГОДА


— Мой брат, — сказал Иоанн сквозь зубы. — Чума на голову моего галантного чудо-брата. Даже если бы я рассказал то, что я знаю о его недостатках, люди будут все равно верить мифу о нем больше, чем моей правде. — Он бродил по опочивальне, беспокойный, как животное в клетке. Правая рука сжимала красивый серебряный кубок, в котором плескалась щедрая мера пряного вина. Наконец, он сделал большой жадный глоток.

Манди повернулась от сундука, на который она становилась на колени, чтобы снять мерку для новой туники, которую она шила для Иоанна в течение его пребывания во владении.

Ничто не предвещало его приезда, только внезапный вихрь его появления через дверь, вихрь, требующий комфорта и внимания. Именно так все было с ним. Долгие отсутствия, когда только материальное богатство ее окружения поддерживало ее веру в то, что она имела коронованного любовника, — и затем внезапные посещения, ужасные и бурные.