Окутанная в тепло любви».

Он заметил, что песня требует небольшой обработки, но Манди считала, что она прекрасна и должна оставаться в этом виде: прямо из души — к арфе, мотив ненавязчивый и серебряный, как сосулька.

Затем он спел ей еще одну песню, на языке, которого она не знала, хотя вновь мелодия показалась ей трогательной и красивой.

— С уэльского, — сказал он. — Я слышал это в замке уэльского лорда, когда охранял эбермонское имение для Маршалла. Это написал один из гэльских поэтов, Хьювел ап Овэйн, во имя своей любви!

— Это прекрасно! — Она чуть не расплакалась.

— Не стоит преувеличивать, — сказал Александр и положил арфу на колени. — Но все же это чудесный язык. Я знаю на нем пару слов: могу поздороваться и попрощаться, поднять кубок, сказать да и нет. Времени перед отъездом было немного, чтобы узнать больше.

— Ты хочешь вернуться?

Потирая подбородок, он задумался на мгновение.

— Это единственное место, где я чувствовал себя по-настоящему дома с того времени, как умер мой отец, а Вутон Монруа получил в свою собственность Реджинальд, — медленно произнес он. — Я знаю, что хорошо управлял Эбермоном. Я горжусь тем временем, которое я там провел. — Он вздохнул. — Но мне тогда впервые доверили такой пост, и у Уильяма Маршалла уже был на примете более взрослый человек для постоянного руководства. Кроме того, — добавил он, улыбаясь, — если бы я остался в Эбермоне, я бы никогда не нашел тебя. Тогда были бы другие возможности.

Он притянул ее к себе, и арфа соскользнула с колен с нежным звоном удивленных струн.

— Скажи-ка мне, — прошептал он, прикоснувшись к ее губам, — готовы ли врата рая открыться?

Манди прикоснулась к его бедру, ладонь ее руки массирующими движениями поднималась все выше, пока, наконец, не достигла твердого тепла его опять восставшей плоти. Играя, она обхватила ее рукой, направляя ее от тела, а затем отпускала, позволяя вернуться обратно.

— Почему бы тебе не постучаться и не узнать? — промурлыкала она.

ГЛАВА 33

Рождественский наряд Изобель был из голубого шелка, того же оттенка, что и ее глаза, и идеально подходящего к волосам светлой блондинки. Пританцовывая перед зеркалом в своих покоях, она исполняла нечто вроде чечетки своими тонкими, как велень, детскими тапочками, восхищаясь собой с нарциссическим восторгом.

— Ой, вы такая молодец! — воскликнула она в адрес Манди и хлопала в ладоши, что не пристало бы более взрослой даме, но Изобель была непосредственна как ребенок. Ее движения заставили сверкать и поблескивать зерна жемчуга и серебряную обшивку рукавов.

Облегающий стиль очень шел фигурке Изобель, в которой быстро проявлялись женские изгибы и округлости. Манди уже могла бы отдать наряд, хотя это была лишь первая примерка.

— Рада, что оно вам нравится, мадам, — ответила Манди и без лишней скромности подумала, что действительно превзошла себя на этот раз. Платье королевы было неподражаемым, но, с другой стороны, такой же была сама королева. — Даже если б вы надели мешковину и тряпки, вы все равно были бы прекрасны.

Изобель сморщила свой тонкий, дерзкий носик.

— Я бы не стала этого делать, — ответила она, принимая слова Манди буквально.

Она еще немного потанцевала перед зеркалом и снова хлопнула в ладоши.

— Иоанн будет в восторге от меня в этом платье! Вы должны получить подарок! Все получают подарки на Рождество!

Манди улыбнулась девочке.

— У меня есть все, чего я желала в это Рождество, мадам. Я выхожу завтра замуж, — сказала она, взглянув на обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки. Оно было просто золотое, по форме — две соединенные руки, образующие часть круга, а внутри было выгравировано «Ты и никто другой». Они с Александром купили его у лондонского ювелира на следующий день после дивного вечера у камина, и дали клятву обручения перед свидетелями. Помолвка была также необходима, как и брак по закону, хотя она уже была скреплена их физическим союзом. Они были мужем и женой во всех отношениях.

— Тем более вы должны получить подарок! — закричала Изобель и приказала одной из своих придворных дам принести ее шкатулку с драгоценностями.

Манди чувствовала себя неловко. Получить деньги за созданное платье для молодой королевы было просто замечательно, но получить от нее подарок — было личным знаком, и становилось сложнее держать дистанцию в отношениях. Изобель, возможно, не заботило, что она дарила подарки бывшей фаворитке мужа, а Манди заботило, так же как и проблема: как называть тринадцатилетнего ребенка «мадам».

— Кто он? — Изобель взяла у придворной дамы покрытую эмалью шкатулку и откинула узорчатую крышку, из-под которой поблескивало золото и серебро, сверкал речной жемчуг, и полыхали драгоценные камни.

— Рыцарь из свиты лорда Маршалла. Завтра нас обвенчает один из королевских капелланов, отец Амброз.

На этом они с Александром сошлись. Харви, как ее бывший опекун, должен стать ее посаженным отцом.

— Я знаю жениха?

— Не думаю, мадам. Его имя — Александр де Монруа.

От упоминания имени щеки Манди порозовели, и по телу разлилась теплота.

Изобель пожала плечами, соглашаясь с ней.

— Нет, не знаю.

Она покопалась в своих драгоценностях, выбирая и отвергая некоторые. Манди сжала губы, желая оказаться где-то в другом месте. Решив сделать ей подарок, королева сейчас, по-видимому, пыталась найти что-нибудь, с чем смогла бы расстаться. Манди хотела сказать, что это ни к чему, что она ничего не хочет, но из приличия лишь молча стояла на месте.

— Вот прекрасная брошь, — сказала Изобель. — Наденьте ее на воротничок вашего платья, на удачу — и думайте обо мне. — И она протянула ей серебряный диск со спиральной вязью и красной бусинкой в центре.

— Спасибо, мадам, вы так добры. — Манди приняла брошь со скромным реверансом и приготовилась уйти.

— На самом деле мне она никогда и не нравилась, — простодушно призналась Изобель.

Манди решила не говорить, что это было очевидно.

Вдруг дверь в комнату Изобель открылась, и вошел Иоанн вместе с тремя собаками. Манди присела в реверансе, хотя сердце ее уходило в пятки, потому что ее окружали три вонючие и не очень-то дружелюбные гончие. И как когда-то, Иоанн спас ее, свистом отозвав к себе собак.

— Тебе ведь нравится мое платье? — танцевала перед мужем Изобель, как до этого танцевала перед зеркалом.

Иоанн кивком разрешил Манди подняться.

— Оно не так красиво, как его хозяйка, — с довольной улыбкой сделал он ей комплимент, — но да, оно тебе очень идет.

— Знаешь что? Манди выходит завтра замуж, и я подарила ей серебряную брошь.

— Замуж? — брови Иоанна приподнялись, как впрочем, и уголки рта.

Быстро взглянув на него, Манди опустила взгляд.

Если бы Изобель могла чувствовать атмосферу, ее волосы встали бы дыбом. Но она в отличие от остальных была несведуща и невинна. И она просто посмотрела на Иоанна из-под ресниц и прижалась к нему, как щенок.

— Вы, милорд, тоже должны сделать Манди подарок на свадьбу.

Иоанн влюбленно посмотрел на свою жену, а потом перевел ленивый взгляд на Манди.

— Да, — пробормотал он, — почему бы и нет? Мне следует быть щедрым в память об… оказанных услугах.

Манди вспыхнула. Это было просто невыносимо.

— Вы и так были очень щедры, сир.

— Вы думаете? — он усмехнулся. — А я не уверен, что ваш будущий муж с вами согласится. Тогда бы ему пришлось увидеть обстоятельства в другом свете…

Он в благословении протянул руку, а другой прижал к себе Изобель.

— Моя жена, радость моей жизни, хочет, чтоб я сделал вам подарок. Я оплачу вам завтрашний свадебный пир.

Зная, что не может отказаться, Манди капитулировала со сдавленным «спасибо», которое прошло незамеченным, так как Изобель снова хлопала в ладоши, а ее сапфировые глаза блестели от восторга, когда она перечисляла все предстоящие им увеселения.

Глядя на своего бывшего любовника, Манди поняла по его довольному лицу, что щедрость его, чего бы она ни стоила, была искренней — даже несмотря на то, что была усеяна колючками его обычного жестокого юмора и мотивирована тем, чтобы доставить удовольствие жене-ребенку.

Манди прекрасно понимала, что выбора у них с Александром нет, разве что смириться с этим.


Из-за того что король и королева были заинтересованы в свадьбе Манди, неизбежно последовали и другие перемены; и, хотя Харви и Амброз из Пон л’Арка должны были представлять церковь при бракосочетании, Годфри де Люси, Епископ Винчестерский, настоял на том, что именно он будет проводить обряд венчания. Харви и Амброз тем самым становились свидетелями, и Манди с Александром ничего не могли сделать на публике, кроме как согласиться и мило улыбаться.

На заре дня своей свадьбы Манди, все еще в ночной рубашке, причесывалась и наблюдала за Флорианом, который шумно плескался в ванне, где она до этого вымылась сама, готовясь к свадьбе.

Ее свадебное платье лежало на кровати. Это не было одним из прекрасных платьев, подаренных ей Иоанном, когда она была его фавориткой, а платье из красновато-коричневого шелка, подаренного ей Элайн Лаву. Она его слегка украсила, сидя допоздна, чтобы добавить к нему отделку из золотой тесьмы и скрученные золотые нити, чтобы сделать пояс. На голову она решила надеть украшенную драгоценностями сетку для волос, поддерживаемую медным обручем. Это не было похоже на традиционную фату, но все равно являлось необходимым головным убором: ведь женщина — не молоденькая девственница, идущая к своему первому мужчине.

Она улыбнулась при этой мысли. Александр был ее первым мужчиной, а она — молодой девственницей.

Флориан же крутился в ванне, создавая волны на воде, которая при этом переливалась через бортики на пол.

— Осторожно, — предупредила Манди.

— Я морское чудовище, громадная рыбина, — провозгласил Флориан, громко шипя.

Манди закатила глаза. Он был просто одержим глубоководными созданиями. С тех пор как Александр взял его посмотреть на кита, выброшенного на берегу у Саутгемптона, когда они прибыли в Англию.

— Я из тебя камбалу сделаю, если не прекратишь немедленно! — играла она словами[1], улыбаясь вопреки строгости тона.

Вдруг раздался властный стук в дверь; сердце ее подскочило, но потом ушло в пятки. Было пока слишком рано, слишком рано для того, чтобы встретить с улыбкой любого гостя. Даже тех, для которых эта свадьба была не более чем восхитительным развлечением, возможностью постоять на церемонии и покрасоваться в своей прекрасной одежде.

Горничной, которая открыла бы дверь, у нее не было. Хильда побоялась пересекать Узкое Море и решила остаться в Нормандии. Изобель пообещала Манди одолжить одну из своих служанок, когда та освободится от своих обязанностей, но не раньше. Если б это была она, то просто постучала бы.

Отложив гребень, Манди застегнула на плечах плащ и осторожно подошла к двери.

Стук снова повторился, на этот раз настойчивее.

— Манди, открой, это я!

Она подняла задвижку, и в комнату ворвался Александр, сопровождаемый Харви, Хью и отцом Амброзом. Последний нес венок из вечнозеленых растений и омелы в одной руке и был закутан в роскошную, красную с золотом, ризу и епитрахиль из темно-синего расшитого шелка. Харви был одет как обычно, хотя по одежде было заметно, что ее недавно почистили. Хью нес щит своего господина на длинной веревке за спиной. Волосы Александра были влажными и начинали виться из-за недавнего мытья; одежда его была обычной, но чистой, а в его движениях чувствовалась спешка.

Манди притянула к горлу плащ.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она. — Плохая примета, если жених увидит невесту раньше, чем они предстанут перед священником!

— А что, по-твоему, мы здесь делаем? — ухмыляясь, ответил Александр и пошел вытаскивать сына из ванны.


— Ты собираешься взять Хью свидетелем церемонии? — Манди положила руку на рукав Александра и продолжила с опаской: — Я-то готова, а как посмотрит он?

У Флориана же тем временем в голове вертелась только одна мысль:

— Что я должен делать? Что я должен делать?

Он начал снимать тунику с рубашки, Хью помогал ему.

Отец Амброз обратился к мальчику:

— Подержи-ка это. — И дал Флориану сверток выбеленного льна. — Это важно, очень важно, чтобы ты участвовал в церемонии.

— Почему?

Амброз принялся объяснять ребенку:

— Понимаешь ли, твоя мама собирается выйти замуж, и некоторые слова, которые я буду говорить, и действия, которые буду производить, сделают Александра твоим папой перед лицом церкви и всего мира. Теперь тебе понятно?