Митч шутливо похлопал ее по плоскому животу:

– Гм, сгораешь от желания? Что ж ты мне ничего не сказала?

– Не остри! – Она шлепнула его по руке.

Шарлотта подняла глаза, отрываясь от журнала.

– Только не говорите, что пока не собираетесь иметь детей?

Сесили была потрясена и почти шокирована: нескромный вопрос, заданный ее всегда тактичной матерью, стал для нее полной неожиданностью.

– Мама, сейчас не совсем удобно говорить об этом.

Шарлотта с поистине с королевским величием приподняла бровь.

– Да? А мне, думаете, приятно выслушивать ваши обещания насчет внуков? Мне уже немало лет, как знать, может быть, я не успею им порадоваться.

Сами слова, как и серьезный тон матери, больно задели Сесили. Неужели Шарлотта, потеряв надежду, решила, что у нее, ее дочери, никогда не будет детей? Хотя разве не сама Сесили была виновата в этом? Разве не она твердила все время, что ее интересуют только карьера политика и ничто, кроме карьеры, не позволяя себе даже намека на семейное счастье. Что ж тут удивительного, если Шарлотта махнула на нее рукой? Тем не менее Сесили обиделась.

Как было приятно думать, что она вся такая правильная, добропорядочная, а тут все выходило иначе. Сесили неохотно, но все-таки признала, что ревнует, пусть не очень сильно, но ревнует.

Мадди рассмеялась и взмахнула рукой.

– Нет-нет, мы хотим иметь детей, но не сейчас. Ведь мы даже еще не поженились.

– Но ведь вскоре поженитесь, – резонно заметила Шарлотта. – Зачем тянуть, Митчу уже стукнуло тридцать четыре.

– Не волнуйся, она скоро забеременеет. Я позабочусь об этом, – отозвался Митч.

– Звучит легкомысленно и грубо, – осадила его Шарлотта.

– Не я начал этот разговор, – добродушно произнес Митч; сама интонация, как и его непринужденное поведение не могли не привлечь внимание Сесили. Атмосфера общего взаимопонимания, родственной близости окружала их, в то время как она утратила это чувство общности.

Домашняя, семейная атмосфера несколько раздражала расшатанные нервы Сесили. Если она пришлась здесь не ко двору, ну что ж, в таком случае она уйдет, ведь у нее есть благовидный предлог.

– Я с удовольствием схожу за сиропом. – Сесили взяла из рук Мадди кувшинчик, на самом дне которого плескался сироп.

Мадди просияла от радости:

– Ой, спасибо. Что ты будешь делать сегодня?

– Пока не знаю, – ответила Сесили. У нее напрочь пропало желание заниматься предвыборной кампанией. Сидеть в спальне в одиночестве и что-то набивать на компьютере – такая грустная перспектива, вызвавшая у нее ассоциацию с одним из девяти кругов ада Данте. Ей вдруг все это показалось настолько ужасным и скучным, что она мысленно послала все к черту.

Как это ни удивительно, но сейчас ей казалось, что нет на свете занятия скучнее и неинтереснее, чем предвыборная кампания. Мысль очень странная, почти крамольная. Сесили считала себя, причем совершенно справедливо, трудоголиком. Работала она много и с удовольствием, всегда планируя отдых таким образом, чтобы и во время него не спеша проработать тот или иной вопрос. Откуда же такая неохота, почти лень?!

Почему раньше, как только речь заходила о чем-нибудь, что необходимо было сделать, ее сознание включалось автоматически, и она с рвением принималась за дело? Выполняя разные отцовские поручения, она не только изучила политическую кухню, но и отточила необходимые навыки, так почему же теперь, когда Сесили работала на себя и для себя, она ничего не могла делать? Куда подевались ее деловые качества, собственное видение ситуации, проницательность?

Сесили недовольно покачала головой. Видимо, она очень устала, выдохлась. И не мудрено, последние два месяца она работала напряженно, беспрерывно – до тех пор, пока в изнеможении не уперлась лбом в стену.

Да, должно быть, все так и есть на самом деле.

И все из-за того, что она твердо решила выставить свою кандидатуру на выборах. Наступило время воплотить в жизнь свою заветную мечту.

А тут еще та самая газетная статья, она должна была бы ей обрадоваться, но статья ее почему-то расстроила. Но как только все это закончится и ее недавние сомнения насчет правильности сделанного ею выбора в пользу отца рассеются, ее жизнь опять наладится и войдет в привычную колею. Тогда к ней снова вернется прежняя жажда деятельности, ее политические взгляды опять станут ясными и четкими.

Мадди, как бы приглашая ее, кивнула:

– Твоя мама и я собираемся заглянуть в аутлет-молл. Там сейчас распродажа разных брендов. Если хочешь, можешь к нам присоединиться.

Пройтись по магазинам? Это прозвучало настолько неожиданно, что Сесили, растерявшись, забыла про заботы и тревоги ее предвыборной кампании. С каких это пор ее мать увлеклась шопингом?

– С удовольствием.

– Мы там будем не очень долго. Тем более что в два у меня примерка свадебного платья.

– Знаем мы ваше «недолго», – пошутил Джеймс. Он по-прежнему сидел за столом.

Сесили улыбнулась и посмотрела в его сторону. Неожиданно для нее их взгляды встретились, она тут же опустила глаза, покраснев.

Немая дуэль между Джеймсом и Сесили не ускользнула от Мадди. Она вопросительно склонила голову, почувствовав что-то невысказанное и затаенное, потом посмотрела сначала на одного, потом на другого и, ничего не сказав, лишь пожала плечами.

– Я пошла за сиропом, – торопливо произнесла Сесили и, схватив кувшин, выскочила из кухни. Она шла по проходу, удаляясь от кухни, отзвуки разговоров делались все тише и тише, как вдруг из кабинета – эти двери были открыты – раздался громкий смех.

У нее сразу все сжалось внутри.

В кабинете, положив ноги на стол, сидел Шейн, подбрасывая в воздух мини-баскетбольный мяч.

– Да, и каков же планируемый бюджет? – громко спросил Шейн. Очевидно, он разговаривал по телефону в режиме конференции.

Чей-то голос назвал многомиллионную сумму, Шейн кивнул и опять подбросил мяч в воздух.

– Что насчет первого этапа? Срок завершения?

Сесили надо было идти дальше. Пройти мимо. Но ноги не слушались ее. Застыв на месте, она стояла и слушала.

Послышалось одновременно сразу несколько голосов, дававших необходимые разъяснения. Женский голос произнес:

– Конец первого квартала.

Шейн прищурился, внимательно смотря на экран компьютера и явно размышляя над услышанным. Несколько раз ударив по клавиатуре, он нахмурился и проговорил:

– Это никуда не годится. Бюджет нужно переработать. Одни трудозатраты съедят шестьдесят процентов. Надо реалистичнее смотреть на вещи.

Он потер лицо ладонью, поднял глаза, и их взгляды встретились. Его губы медленно сложились в насмешливую, все понимающую улыбку.

Боже, он обо всем догадался! Какой ужас!


Не остыв от злости и посылая Шейна про себя ко всем чертям, Сесили позвонила в двери коттеджа Грейси. Как же глупо она себя вела! Зачем надо было опрометью убегать от него? И как ей теперь быть? Как ей убедить его, что он ей безразличен, когда она вела себя, словно влюбленная школьница? Она набрала побольше воздуха в легкие и выдохнула, чтобы успокоиться. Ладно, сейчас уже ничего не исправишь, но в следующий раз она будет вести себя благоразумнее, это точно.

В конце концов, она ведь профессионал! Одним из достоинств которого было умение проявлять выдержку и хладнокровие. Шейну Доновану ее не переиграть.

Дверь открылась, но на пороге стояла не Грейси, а какой-то симпатичный голубоглазый блондин.

Блондин широко и добродушно улыбнулся:

– А, Сесили, вот ты, наконец, и приехала домой!

Сесили удивилась, но тут же поняла, кто стоял перед ней. Малыш Сэм Робертс! Как и его сестра, повзрослев, он превратился в настоящего красавца. С тонкими чертами лица, высокий, худощавый, он представлял полную противоположность Грейси с ее пышными формами. На Сэме были потертые джинсы и черная майка, на которой красовалась надпись «Займись делом – достань мне пива». Сесили рассмеялась, от ее злости не осталось и следа.

– Сэм, сколько лет, сколько зим!

Он приветливо махнул рукой, приглашая ее зайти:

– А мы поджидали тебя.

Сессии нахмурилась:

– Поджидали?

– Мадди так обрадовалась твоему приезду! Ей очень хочется познакомиться с тобой поближе.

– А-а, – растерянно протянула Сесили, не зная, что отвечать на такую откровенность. – Как жизнь? Что ты делал все эти годы?

– У меня все отлично. А как ты? – Сэм шел впереди нее по коридору. – Все по-прежнему пашешь на своего отца?

– Да.

Зато сейчас, мелькнуло у нее в голове, пришла и ее пора. Начинается ее предвыборная кампания. Может быть, не стоит ей ехать в торговый центр, а лучше взяться серьезно за подготовку к выборам? Это было бы очень разумно. Работа всегда выручала ее. Уйти с головой в предвыборную кампанию и забыть обо всем. Прежде всего о Шейне.

Если впрячься как следует, то больше некогда будет думать о нем, работа поможет отвлечься, и тогда неуправляемые эмоции погаснут сами собой, и все опять войдет в привычную колею.

Она глубоко вздохнула: так тому и быть.

После завтрака она тактично объяснит Мадди, что не может ехать в магазин – работа, и уйдет к себе в комнату.

– А как его дела? – спросил Сэм, прерывая сумбурный ход ее мыслей.

– Отлично, спасибо. – Сесили слегка кашлянула. – Я слышала о кончине вашей матери. Приношу свои соболезнования. Она была чудесной женщиной.

Примерно лет десять тому назад у матери Робертсов был диагностирован рак груди, вскоре она умерла. Она была матерью-одиночкой, и ее кончина, несомненно, стала для ее детей – Грейси и Сэма – тяжелым, непоправимым ударом.

Сэм оглянулся, веселость глаз сменили серьезность и настороженность:

– Спасибо. Нам ее очень не хватает.

Они вошли на кухню, просторную, полную света и воздуха. На светло-желтых стенах висели белые шкафчики, а сердцем кухни была внушительных размеров ультрасовременная электроплита. Грейси склонилась над столом, на котором стоял ультрасовременный миксер под стать плите, и о чем-то думала с мрачным видом. Но едва увидев Сесили, она буквально просила от радости.

– Привет, Сисси. Как спалось на новом месте?

Потрясающе, именно так и никак иначе. Действительно, за весь прошедший год она не спала так чудесно, как этой ночью, – ни разу. Столь свежей и отдохнувшей она давно себя не ощущала. Хотя это было довольно странно и необычно: четырехчасовый сон вечером, множественные оргазмы после встречи с Шейном, и наконец она заснула так поздно, как, наверное, не засыпала даже во время учебы в колледже.

– Отлично! – бодро воскликнула Сесили и помахала пустым кувшином в воздухе. – Мадди просит твоего сиропа.

Сэм взглянул на часы:

– О, мне надо немного поработать, оформить кое-какие бумаги.

– А-а, я забыла, что Митч работает вместе с тобой.

Сэм пожал плечами:

– Вряд ли в случае Митча это можно назвать работой. Хоть что-то за неимением лучшего.

Все верно. После скандала, погубившего карьеру Митча в Чикаго, ее брат больше нигде не работал и только совсем недавно занял скромное место адвоката в прокуратуре округа.

Сесили сдвинула брови:

– Мне ужасно неловко, но я как-то забыла об этом.

До нее в этот момент вдруг дошло, как страшно она далека от своих родных, она совсем утратила связь с ними. В семье Донованов такого разделения, такого равнодушия не было и в помине. Донованы были так близки, что это не могло не бросаться в глаза.

– Ну, девушки, радуйтесь жизни, трудитесь, а я пошел. – Сэм повернулся и направился к дверям, но прежде чем выйти, он обернулся и лукаво бросил: – Только не переусердствуйте.

Это была шутка, но в каждой шутке есть доля правды: Сесили нахмурилась, посчитав, что Сэм бросил камушек в ее огород. Какие только глупости не лезут ей в голову! Опомнившись, она подала кувшин Грейси.

Та вытерла руки о фартук и открыла холодильник.

– Я сделала свежий сироп сегодня утром и поставила в холодильник. Его надо чуть-чуть подогреть.

Наполнив стеклянный кувшинчик до краев, она вернула его Сесили.

Свежий сироп пах настолько чудесно и вкусно, что у Сесили невольно потекли слюнки.

– Какой божественный аромат!

Грейси просияла от радости.

– Приятно слышать, а то вчера я было подумала, что ты из числа тех женщин, которые специально истощают себя диетами.

– Никаких диет, честное слово, – начала оправдываться Сесили, у которой живот свело от голода. – В последнее время у меня было так много работы, что, каюсь, я порой забывала о еде.

Грейси всплеснула руками:

– Боже, как я завидую таким людям, как ты!

– Таким, как я? – искренне удивилась Сесили. – Поверь мне, тут нечему завидовать.

Грейси рассмеялась:

– Вот, что я имела в виду: даже если поблизости взорвут ядерную бомбу, я ни за что не забуду поесть. Посмотри на мои бедра, они приводят меня в ужас. Их величина говорит красноречивее любых слов.