Дженнифер Доусон - Победитель получает все

– Неужели ты ему верила? – Он стиснул губы. – Это же ложь, хитрый обман.

Слезы потекли по ее щекам, но теперь она не стыдилась и не прятала их. В этом больше не было необходимости.

– Что ж тут удивительного, это же жизнь в политике, без этого нельзя. А я привыкла так думать. Я знаю, тебе отец об этом, конечно, не говорил, но мне он все уши прожужжал хвалебными отзывами о твоей работе. Всегда нас сравнивал, и никогда в мою пользу, как бы я ни старалась, как бы ни лезла из кожи, он всегда говорил, что я чуть хуже, чем ты.

Митч вынул салфетку, встал и быстро подошел к сестре.

– На, возьми. Он сукин сын, Сисси.

– Знаю.

Митча взволновала ее искренность, от нахлынувших чувств у него перехватило дыхание, но, справившись с волнением, он вдруг развел руки и мягко проговорил:

– Иди ко мне, сестренка, мне кажется, тебе не терпится излить свои чувства.

Сесили уставилась на его раскрытые руки, затем медленно встала, и они впервые за много лет обнялись тепло и крепко, как брат и сестра. Тронутая его вниманием и нежностью, Сесили разрыдалась. Митч ласково похлопал ее по спине:

– Ну, успокойся. Похоже, ты не на шутку влюблена в Шейна, а?

Всхлипывая, она молча кивнула, уткнувшись лбом в его грудь.

– Так в чем же дело?

Сесили глубоко вздохнула и отступила назад:

– Именно поэтому я и пришла к тебе.

Митч озадаченно сдвинул брови.

Она скомкала салфетку в руке.

– Мне нужна твоя помощь. Больше мне некому довериться. Другие слишком близки к Шейну и могут случайно проболтаться. Я не вправе рассчитывать на твою помощь, тем не менее ты должен помочь мне. Мне хочется добиться кое-чего у отца путем шантажа, надо придумать, как это лучше сделать.

Глаза Митча удивленно раскрылись, и по его губам пробежала язвительная усмешка.

– О чем речь, разумеется. Какую гадость он выкинул на этот раз?

Войдя на кухню, Шейн застал там Митча, Мадди и Сесили, которые, собравшись кучкой, о чем-то тихо беседовали.

Увидев его, все сразу замолчали, а Мадди, как самая простодушная, виновато потупилась.

Такое поведение не могло не насторожить Шейна.

– О чем вы здесь совещаетесь? – рявкнул он.

Он намеренно не смотрела на Сесили. Каждый раз, когда он видел ее, им овладевала страсть, ему как будто кулаком давали под дых, и он с трудом мог дышать. Сколько раз он говорил себе: забудь, выкинь ее из головы, но сколько бы он ни убеждал себя, он по-прежнему любил ее, и это больше всего выводило Шейна из себя.

Митч, невозмутимый как всегда, ответил за всех:

– Ни о чем.

Однако Мадди закусила губу, а Сесили, нахмурившись, придумала откровенно смехотворное оправдание:

– Обсуждаем свадебные мероприятия.

Будучи не в силах не смотреть на нее, Шейн окинул всю ее фигуру жадным взглядом. Выглядела она плохо, даже ужасно. Уставшая, с ввалившимися глазами, в длинной, ниже колен юбке и строгой белой блузке, она нисколько не походила на летнюю Сесили. Той Сесили, которую он знал и любил, больше не было.

– Дерьмово выглядишь, – буркнул он.

Сесили сморщилась, а Мадди возмущенно и сердито закричала:

– Шейн, ты что спятил?!

– Но она действительно плохо выглядит, – огрызнулся он, не желая извиняться за свою грубость.

Однако Сесили успела принять спокойный равнодушный вид. Взяв Мадди за руку, она обронила:

– Все хорошо.

Шейна всего перекосило от злости:

– К черту твои извинения! Они тут совершенно не к месту.

Ее синие глаза сердито блеснули:

– С чего ты взял, что я извиняюсь? Я просто прошу Мадди не вставать на мою защиту. Это лишнее.

Злость вскипела в нем, заглушая голос благоразумия.

– Черт, я буду говорить все, что хочу, тем более, если нахожу это нужным и правильным.

– Тебе же никто не затыкает рот, говори, пожалуйста, – съязвила Сесили.

Черт, как ему все это надоело! Надоело, что она спит в доме Грейси. Надоело, что она уклоняется от встреч с ним, сразу выходит из комнаты, если он там. Надоело ее глуповатое, натянутое выражение лица, которое она пытается выдать за спокойствие.

Митч быстро встал и поднял вверх обе руки в знак примирения:

– Эй, потише, к чему столько огня?

– Отвали и не лезь не в свое дело, – резко бросил ему Шейн, прежде чем опять повернуться к Сесили. – Я не собираюсь извиняться. Ужасно выглядишь, отвратительно! Странно, если ты так рада выйти замуж, то почему у тебя такой вид, а?

По лицу Сесили как будто молния проскользнула, чему Шейн внутренне даже обрадовался. Ну что ж, по крайней мере, ему удалось завести ее, а куда это приведет, это было не так уж и важно. Он выпятил подбородок, чувствуя себя высокомерным кретином, но остановиться уже не мог.

Ему нужно было разбудить ее. Нужно было доказать, что та женщина, которую он любил, по-прежнему существует, он сражался за ее освобождение.

– Прекрати, – прошипела Сесили. – Ты явно не в духе.

Мадди встала между ними:

– Эй, успокойтесь, пожалуйста. До свадьбы всего два дня. Мы же одна семья, нельзя ли побыть ею хотя бы до свадьбы?

Шейн взглянул на Митча и Мадди и произнес страшным голосом:

– Уйдите.

Мадди замотала головой, вопросительно взглянув на Сесили:

– Эта мысль мне не кажется здравой.

Сесили бросила на него взгляд, не предвещавший ничего хорошего, но Шейн знал ее лучше, чем кто бы то ни было.

Мадди открыла было рот, но Митч, видимо, кое-что понявший, взял ее за руку и произнес:

– Пошли, принцесса.

– Но… – запротестовала Мадди.

Однако Митч быстро вывел ее из кухни, прежде чем она смогла что-нибудь сказать. Шейн и Сесили остались наедине впервые за целых три дня.

Как только за вышедшими захлопнулась дверь, остатки благоразумия и здравомыслия тут же покинули Шейна. Им владело одно лишь желание. Ему хотелось только одного.

Подойдя к Сесили, он схватил ее за руки, прижал к дверям холодильника и поцеловал – жадно и страстно, как изголодавшийся человек.

Он не касался ее все эти дни, и ему не терпелось почувствовать сладость ее губ и бархатистость ее кожи. Она представляла для него восхитительное, роскошное блюдо, а он, как истинный гурман, вкушал его.

С не меньшим успехом данное сравнение можно было отнести и к Сесили, только в ее случае этим блюдом был он, Шейн. Ей так же хотелось попробовать угощение, которое для нее приготовила любовь.

Она прижалась к нему, трепеща от желания. Их губы слились крепко и горячо. Каждый из них сгорал от чувственного огня, и в общем тигле страсти внутри него и нее вскипала лава, грозящая вырваться на поверхность.

Шейн схватился за края ее блузки и разорвал ее, так что пуговицы градом посыпались на пол.

Застонав, Сесили привстал на цыпочки, впиваясь пальцами в его шею и еще плотнее прилипая к нему.

Ловко расстегнув замок на ее бюстгальтере, он обхватил ее груди. Его все понимающие пальцы гладили и ласкали их, а Сесили лишь жадно стонала, требуя еще большей ласки и от возбуждения царапая кожу на его спине.

Он целовал ее как безумный. Хотя это было обоюдное сумасшествие. Его губы властно требовали большего.

Им нельзя было отказать.

Но она и не хотела отказывать.

Он целовал ее с нараставшей жадностью.

Грубее. Сильнее.

Это был пролог.

Шейн задрал ее юбку, и Сесили, моментально подняв ногу, закинула ее ему за бедро.

Его возбужденный член через брюки уперся прямо в нее. Она тихо вскрикнула, но ее крик заглушили его губы, и тогда она подалась прямо ему навстречу.

Он крепко обнял ее. Шейн уже плохо соображал, что делает. Он почти сошел с ума. Взяв Сесили за бедра, он развел ее ноги в стороны и вошел в нее.

Они оба сразу начали двигаться, грубо, суетливо. Почти одетые, не подготовленные предварительными ласками, они соединялись, как два глупых, наивных подростка, умиравших от желания узнать, что это такое.

О боже, наконец-то!

Оторвавшись от ее губ и чуть отклонившись, он с силой втолкнул свою плоть еще глубже.

– О да, Шейн, да! – стонала, молила Сесили. И в ее голосе не было ничего человеческого, слышалась одна лишь животная страсть. Ею овладело странное чувство, будто она опять вернулась домой.

Он стиснул бедро Сесили и снова с силой вошел в нее.

Потом еще раз.

Снова и снова.

Все сильнее и сильнее.

Погружаясь все глубже и глубже.

Он задал жесткий, подчиняющий ритм.

Она от возбуждения царапала пальцами кожу на его спине.

Схватив ее за волосы, он отвел ее голову чуть назад и взглянул ей прямо в лицо.

– Смотри на меня.

Ее ресницы трепетали, как крылья бабочки, а синие, как разбушевавшееся море, глаза были полузакрыты и затуманены похотью.

Удерживая ее за волосы, он прорычал ей в лицо:

– Моя.

Первой задрожала в сладостном оргазме Сесили, и ее возбуждение, передавшись Шейну, спровоцировало кульминацию чувств и у него.

Он сладострастно застонал, потом опять принялся целовать ее, еще дрожавшую, еще кричавшую от возбуждения. Огонь сумасшедшей, дикой страсти поглотил их обоих, это было что-то невыразимо чудесное, ужасное безумство чувственности, поглотившее и раздавившее их.

Наконец судороги перестали сотрясать их тела. Шейн бессильно уперся лбом в лоб Сесили, со свистом переводя дыхание.

– Шейн, – продолжала, но уже совсем тихо, стонать Сесили, ласково играя его локонами. – Шейн.

Он отстранился. Им вдруг овладел непонятный, жуткий страх, такой, какой он испытал при известии о гибели отца. Сердце колотилось, едва не выпрыгивая из груди. Отойдя чуть в сторону, он застегнул брюки.

Сесили выглядела совершенно истерзанной. Разорванная блузка несуразно свисала по бокам. Голая грудь то вздымалась, то опадала из-за быстрого и тяжелого дыхания, кожа покраснела, губы опухли.

Он сделал с ней то, что сделал. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что сейчас произошло. Чем они тут занимались. Что она отдалась ему.

Отдалась, но не подчинилась. И он ничего не мог с ней поделать.

Она ускользала из-под его власти. Как бы яростно он ни боролся с ней, стремясь подчинить ее себе, ничего у него не выходило.

– Шейн, – повторила она, подходя на шаг к нему.

Он затряс головой, пытаясь привести себя в чувство.

– Прости меня, сам не знаю, что на меня только что нашло.

Сесили удивленно заморгала, но через миг в ее глазах сверкнула синяя электрическая искра:

– Я…

Сесили умолкла, вид у нее стал потерянный, точно так же чувствовал себя и Шейн.

– Я больше не дотронусь до тебя.

Сесили было плохо. Сегодня в полдень они с Шейном поступили глупо, безрассудно. На сердце у нее было тяжело. Они с Мадди стояли на той самой кухне, на которой недавно она и Шейн предавались безумной страсти, но даже деликатная Мадди, всегда умевшая поднять ей настроение, на этот раз была бессильна.

Все были во дворе, Мадди украсила двор световыми гирляндами, которые мигали и горели чудесным мягким светом. Волшебство освещения вызывало у всех удивительное ощущение, словно перенося в сказочную страну. Но вместо того, чтобы радоваться своему празднику, танцевать и веселиться, Мадди, как настоящая подруга, не отходила от грустной и печальной Сесили.

Сесили улыбнулась, притворяясь веселой.

– Все, долой хандру! Я чувствую себя прекрасно. А ты ступай веселиться. Ведь ты выходишь замуж. Думай только об этом и радуйся жизни.

Мадди задумчиво вращала на пальце обручальное кольцо, доставшееся от бабушки.

– Мне кажется, что мы поступаем не совсем правильно, скрывая правду от Шейна.

Обговаривая с Сесили общий план действий, Митч выдвинул одно обязательное условие, вернее требование. Он наотрез отказался что-либо скрывать от Мадди.

Сесили сперва возражала, но поняв, что в этом вопросе брат не уступит, а без его помощи она была бессильна, согласилась.

В этом решении имелся и свой плюс. Донованы отличались верностью семейным интересам, и Мадди лучше всех подходила на роль джокера.

Сесили потерла лоб ладонью:

– Мы ведь уже обо всем договорились. Ему нельзя ничего рассказывать. Ты же знаешь своего брата – что он сделает, когда узнает.

– Но он так несчастен! – робко возразила Мадди.

Расстроившись еще сильнее, Сесили стиснула зубы:

– Пожалуйста, дай мне немного времени. Думаю, скоро все разрешится. У каждого свои слабости. Приятель Митча найдет то, что нам нужно.

– Но Лоуган на самом деле друг Шейна. Именно он помог нам спасти отца от скандала, когда его шантажировали.

Сесили моментально насторожилась, поняв, чем это пахнет.

– Вот это да! А вдруг Лоуган проговорится Шейну? Что тогда будет со мной?

Мадди беззаботно махнула рукой:

– Не проговорится. Митч позаботится об этом. Не забывай, Лоуган – профессионал в своем деле. Даже под пытками он ни в чем не признается.