– Да никаких «скелетов» нет, – просто ответил он. – Ты же меня знаешь. Надеюсь, не забыла, какой я есть. Не люблю личное выставлять напоказ. Я – писатель, который предпочитает вести уединенный образ жизни, а не актер и не певец, который постоянно должен быть на виду. Писательский труд – одинокий труд. Но при этом понимаю, что нужно поддерживать популярность, что народ жаждет знать обо мне, как ты сказала, даже то, что я потребляю на завтрак. Я и не отказываю читателям в таких желаниях: в интервью честно рассказываю и о том, какой сорт колбасы люблю, если меня спрашивают, и каким шампунем пользуюсь, и есть ли у меня собака, и что я ношу в повседневной жизни. Поклонникам кажется, что они знают о моих предпочтениях все.

– Но на самом деле ты показываешь лишь пиджачок, но не даешь прикоснуться к телу.

– Точно! Я же и раньше таким был, разве забыла?

Вопрос прозвучал с нотой обиды, и Инга не сдержала смеха. Ей хотелось поддразнить Виктора, наступить на его тщеславие, сказав, что забыла и не вспоминала, но в последний момент сказала то, что он желал услышать:

– Помню, Витя.


…Этот дом, двери которого Виктор распахнул для нее, оказался идеальным убежищем, о котором она мечтала: безлюдность, тишина, природа. Отшельническая келья в райских декорациях, да еще оборудованная всем необходимым. Здесь она может спокойно подумать над тем, что делать дальше. Как хорошо, что Лучкин сегодня оставил ее одну. Против его общества она ничего не имела, но именно сейчас было необходимо одиночество. День выдался таким долгим, как целая жизнь. Сложно было представить, что на рассвете она еще ехала на попутке по сонным улицам родного города, глядя, может быть, в последний раз на раскрашенную золотыми бликами поднимающегося солнца поверхность моря. И ей было тогда грустно до слез. Она всерьез верила, что покидает близких навсегда. Утро встречала в самолете, завтракая отвратительным кофе и булочкой с маслом. В загазованные объятия столицы нырнула едва ли не с рыданиями потрепанной разочарованиями блудной дочери, вернувшейся за утешениями к матери. Второй завтрак у Любы, приготовленный для нее с такой заботой, принес не только сытость, но и временный покой. А дальше – встреча с прошлым, нырок в омут отчаяния и вновь спасительная рука, не только выдернувшая ее из водоворота, но и предложившая помощь. Этот день и правда оказался длинным. Разные события разбили его на этапы, превратили в «американские горки». И сейчас нужно просто отдохнуть. Даже ужин не будет готовить. Она лишь послушает песню дождя, которая успокаивала не хуже колыбельной. Потом, если останутся силы, примет душ и ляжет в пахнущую травяным ополаскивателем свежую постель. Виктор сказал, что приедет завтра не раньше обеда. Так что еще и утро будет свободным. Для отдыха ли, или для действий – время покажет.

Инга покосилась на экран мобильного и увидела, что время приближается к одиннадцати вечера. Не так уж и рано, надо же, она настолько увлеклась чтением, что не заметила убегающего времени. Книга была Виктора, та самая, которую читала невестка. За мимолетное воспоминание о Ларе будто шестеренками зацепились другие, и пошла разматываться лента ассоциаций… Ее брат, Алексей, Лиза. Что они делают сейчас? Остановился ли Чернов с дочерью у Вадима и Лары, или, что, скорей всего, так и есть, поселились временно в пустующей квартире дяди? В какой-то момент Инга вновь поймала себя на мысли, что думает о любимых людях уже без боли и беспокойства. Будто о дальних родственниках, с которыми не поддерживала много лет связь и неожиданно получила к новогоднему празднику открытку с поздравлениями. Ни радости, ни огорчения, ни сожаления. А полное… равнодушие. И эта мысль опять напугала. Она никогда не думала о своих родных вот так… безразлично. Она же и ушла от них потому, что невозможно любит.

А сейчас думалось и о брате, и о любимом мужчине, и о племяннике с Лизой как будто с облегчением. Как о надоевших родственниках, которые, прогостив долгое время, наконец-то уехали. Может ли так быть? Может ли она так думать о сильно любимых людях, ради которых жертвовала собой, с этим тайным облегчением – будто избавилась от некой оттягивающей плечи ноши?

Это все усталость. И ничего больше.

Инга положила книгу на стоявший у кресла плетеный столик и поднялась. И будто лодка, потерявшая ориентиры в море, рассеянно замерла, глядя на рубиновые угольки в камине. Огонь погас, не раздавалось потрескивания дров, звук разбивающихся о подоконник капель звучал теперь в сольной партии грустно и как-то безысходно. Оказывается, покоем наполнял душу не шум дождя, а треск дров. Все же она осталась верна себе и не потеряла тягу к теплу, а не к осеннему дождю.

Девушка присела возле камина на соломенную циновку и протянула к очагу руки. Пальцы показались ей вдруг неестественно длинными и нереально белыми. Она в недоумении посмотрела на свои кисти, сжала и разжала пальцы. Зрительный обман не пропал: пальцы продолжали казаться такими же гротескно длинными, как у утренней тени. Может, теперь она видит реальность под другим углом, и привычные размеры, цвета, запахи предстают в искаженном виде? Как и чувства. Что-то в ней сбилось, как на планете со сместившейся осью вращения. К каким последствиям это может привести? Главное, не слететь бы с орбиты…

Будто испугавшись, что раскаленные угли покажутся холодными, Инга сунула руку в очаг и коснулась одного из красных «глазков». И тут же одернула, сунула в рот, как маленькая, обожженный палец. Нет, показалось. Нафантазировалось про «смещенные оси» и «другие углы» под градусом усталости. Необычный день породил странные мысли.

Инга поднялась и сделала круг по гостиной, которую Виктор гордо назвал каминным залом. На зал помещение не тянуло – ни размерами, ни обстановкой. Это была комната – небольшая, не превышающая метражом спальню в квартире Инги. Но, возможно, название «зал» получила благодаря декору. Стены были отделаны не деревом, как можно было ожидать от дачного дома, а декоративными панелями «под камень». Видимо, говоря о каминном зале, Виктор имел в виду средневековые замки.

Девушка нашла, что камень – это красиво. Можно было и правда нафантазировать, что попала она в одну из комнат старинного замка, если бы обстановка продолжала подыгрывать. Но мрачно-торжественную атмосферу нарушала легкомысленно-летняя плетеная мебель, которая удачно бы выглядела совсем в иных декорациях. Она подошла бы дачному домику, в котором стены обиты вагонкой, покрытой прозрачным лаком, где по стенам были бы развешаны пучки ароматных трав, а в простой вазе-стакане стояли бы полевые цветы. Этой же комнате подошла бы тяжелая мебель из темного дерева – кресла, стол, конторка, книжный шкаф. И шкура какого-нибудь хищного зверя на полу возле камина.

Перед уходом Виктор провел для гостьи небольшую «экскурсию» по дому, показывая, что где находится. И добавил, что Инга может чувствовать себя тут полной хозяйкой, заходить в любые помещения, пользоваться в спальне шкафом, брать любые книги. Девушка всегда умела сдерживать свое любопытство, но на этот раз желание узнать о загадочном хозяине дома куда больше, чем он о себе рассказал, пересилило воспитанность. Что, как не вещи, может поведать о человеке, что он не открывает в беседе? А Виктор был ей интересен – в память ли об их прошлой романтической дружбе, или потому, что с раскрытыми объятиями принял и впустил ее в свое настоящее.

Инга покинула «каминный зал» и отправилась на самостоятельную экскурсию по дому.

Другие помещения были куда проще, без претензий на торжественную мрачность средневековых замков. Спальня, оклеенная светлыми обоями, с обычной деревянной кроватью-«полуторкой», тумбочкой и одежным шкафом, с «цветочными», в тон обоям, занавесками на окне. Просто, ничего лишнего. Кухня, оснащенная старой двухконфорочной плитой, обеденным и разделочным столами, навесными шкафчиками с простым набором посуды, была небольшой, но светлой, благодаря окну почти во всю стену. Содержимое одного из шкафов выдавало холостяцкое положение хозяина: пачки макарон, заварной лапши, банки с тушенкой и томатной пастой. Чай (зеленый), сахар, пакет ванильных сухариков. Стратегический запас.

Впрочем, Виктор, заявив о своем холостяцком положении, слукавил. Инга обнаружила в доме следы женского присутствия: в шкафу – джинсы женской модели и блузку розового цвета (судя по размерам, барышня Виктора была довольно крупной). В ванной в навесном шкафчике были спрятаны крем для депиляции, женская туалетная вода, косметичка со всем необходимым для дневного и вечернего макияжа. С одной стороны, Инге стало и неловко оттого, что она переступила допустимую черту и вторглась на уж слишком личную территорию. С другой – она испытала некоторое недоумение: почему Виктор активно отрицал наличие у него постоянной подруги? Вряд ли он стал бы хранить вещи бывшей пассии или случайной подружки. Еще одно чувство шевельнулось в ее душе… Ревность – не ревность (глупость какая – ревновать Виктора!), такое мимолетное чувство, природу которого не удалось определить. Оно появилось и тут же пропало, чуть-чуть омрачив настроение подобно маленькому облачку, ненадолго закрывшему солнце.

«Какое мне дело до его личной жизни», – пожала Инга плечами и аккуратно поставила на место косметичку.

Была еще одна комната, в которой Инга задержалась с интересом. Ее она оставила на потом, как десерт. Это был кабинет, в котором работал Виктор над своими романами. И казался Инге куда более личной территорией, чем спальня. Она помнила, как ревностно Чернов оберегал свой кабинет от постороннего вторжения, Инга туда не заходила без приглашения, даже дочь на цыпочках проскальзывала мимо постоянно закрытой двери, за которой работал отец. И не было там ничего секретного: лишь массивный стол из дорогой древесины, кожаное кресло, компьютер и шкаф с папками. Да и сама Инга, зачем далеко ходить, редко кого пускала в свой кабинет, в котором готовила ритуалы, хранила различные нужные в деле атрибуты и книги. Даже брату туда не позволялось заглядывать. Клиентов принимала в гостиной. Кабинет хранит много тайных знаков, которые могут рассказать о хозяине куда больше, чем он сам решит.

Поэтому сейчас, переступая порог кабинета, у Инги было ощущение, кроме любопытства, что делает она что-то совсем уж непозвительное. Чувствовала себя воришкой, залезшим в чужую квартиру воровать не деньги и драгоценности, а мысли и привычки. Но Виктор сам разрешил заходить, сказав, что в кабинете лучше всего ловится сигнал Wi-Fi. И оставил на столе бумажку с паролем, а также распечатки писем Алисы. Так что вторгается девушка на его территорию легально. А неловкость испытывает потому, что желает «прочитать» что-то еще о Викторе. Так она оправдывала себя, обходя кабинет по периметру. Ничего, правда, такого, что могло удивить, шокировать, насторожить, не обнаружилось. Кабинет представлял собой просторное помещение, занимающее площадь, равную едва ли не половине дома. И хотя размерами значительно превышал даже «каминный зал», Виктор не использовал все это пространство с пользой. Из мебели тут наблюдался лишь обыкновенный ученический стол, стоящий у окна, открывающего вид на реку и луг. На столе находилась пластиковая дешевая «этажерка» с тремя лотками, в которых, как Инга уже видела, хранились чистая бумага для принтера, канцелярия и орфографический словарь. Наброски для романов Виктор делал в ежедневнике, который, как и ноутбук, носил с собой. У стены рядом со столом стоял книжный шкаф, в котором «технической» литературы было куда больше, чем художественной. Инга отметила, что одну полку занимают книги по психологии (неудивительно, если вспомнить, что по профессии Лучкин был психологом), половину другой, самой верхней, – книги самого писателя (восемь). Еще одна полка была отведена под различные словари и справочники. Ну и на остальных двух, полупустых, размещались художественные книги. Не классиков, как могла бы предположить Инга, а современных отечественных писателей. Инга взяла одну наугад – дамский роман, открыла и прочитала дарственную надпись. Понятно, добрая часть этих книг наверняка была подарена Виктору коллегами по перу.

Под стол было задвинуто плетеное кресло – такое же, как в гостиной. В противоположном от книжного шкафа углу, у второго окна, стояло глубокое кресло с протертым красным сиденьем и торшер на длинной ноге, лишенный каких-либо изысков. Середину дощатого пола покрывал новый, судя по не потерявшим еще насыщенности краскам, ковер спокойного зеленого цвета. Инга повернулась вокруг своей оси, недоумевая, зачем Виктору под кабинет понадобилось такое большое помещение, которое показалось лишенным уюта из-за этой пустоты и плохо подобранной мебели. Складывалось впечатление, что дачу Лучкин обставил уже устаревшими вещами, которые пожелали вывезти из квартиры, но пожалели выбрасывать. Или вещи остались от старых хозяев: Виктор обмолвился, что дачу купил пару лет назад у одной семьи, уезжавшей на ПМЖ за границу. Странно, что он не захотел менять что-то под свои вкусы. Или в этом и был весь Лучкин – даже через обстановку не захотел выдавать свое истинное «я». Инге еще подумалось, что, возможно, дачу он использует не только для работы над романами, но и для свиданий со своей подругой. Остается надеяться, что девушка Виктора не нагрянет случайно, без предупреждения… Иначе неприятных сцен не избежать.