И одержали самую главную победу!

Маринка обратила-таки свой заинтересованный взор на Витьку!

Сначала она присматривалась, делала мелкие поощрительные знаки, так, намеком: мол, ладно, я соизволила, можешь подойти ко мне!

– Не вздумай сразу растаять! – поучала Вика. – Ни в коем случае! Делай вид, что ничего не замечаешь и вообще ею не интересуешься! Тогда она точно начнет сама к тебе клеиться! Вот те крест! – горячо уверяла она.

– Хорошо! – подозрительно быстро согласился Витька.

И великий день настал! Да еще как! Победа! Виктория!

Они сидели на перемене втроем на лестнице, ведущей на чердак, и, обжигая рот горячим повидлом, уплетали столовские пирожки, трепались ни о чем, спорили, куда сегодня пойти. Здесь их и нашла Марина Гуляева.

Плавной походкой знающей себе цену дамочки, отлично понимающей, как она действует на окружающих, и следящей за каждым своим жестом, Марина подошла к ним.

– Привет! – кинула небрежно.

– Виделись, – недружелюбно ответила за всех Вика.

– Серов, – обратилась дива к Витьке, в упор не замечая девчонок. – Я иду сегодня видик смотреть к знакомым, хочешь со мной?

Вика с Ольгой затаили дыхание и посмотрели на Витьку.

Под внимательным взглядом трех пар глаз Витька затолкал в рот остатки пирожка, достал неторопливо из кармана носовой платок, вытер пальцы и, продолжая жевать, небрежно ответил:

– Нет, Гуляева, я сегодня занят. Может, в другой раз как-нибудь…

Маринка лишилась дара речи! И не она одна: Вика даже рот открыла от таких заявлений. Гуляевой никто никогда ни в чем не отказывал, даже учителя не могли! Никто и никогда!

– Нет, Серов! – вышла из оцепенения Марина. – Другого раза не будет! Дважды я никого не приглашаю!

– Нет так нет, – равнодушно ответил Витька.

Гуляева резко развернулась и ушла твердой походкой, всем видом излучая крайнее негодование.

– Так! – зловещим тоном сказала Ольга. – И что это было?

Ольга была всегда очень спокойной, не в смысле тихоней или бесхарактерной, а просто не любила конфликтов, разборок. По большей части она принимала Викины планы и уж если соглашалась с ними, то не отказывалась доводить до конца, даже если в конце им доставалось от родителей. Могла поворчать, отговаривая друзей от очередной идеи, но без огонька и нажима. Но иногда, как сейчас, Ольгу прорывало по полной программе! Она начинала метать громы и молнии и наводила такой разбор полетов, что Вика с Витькой старались отмалчиваться, чтобы не попасть под раздачу, и молча пережидали бурю! А возмущаться Ольга умела!

– Серов! – очень грозно спросила Ольга. – Ты почему ей отказал? Мы же для этого все и затеяли!

– Да не хочу я с ней встречаться! – выпалил признание Витька. – И не нравится она мне!

– Давно не нравится?! – наступала на него Ольга.

– Два месяца! Я с Настей встречаюсь! – сдал себя окончательно Серов.

– С Настей! – задохнулась от возмущения Ольга. – Мы из-за тебя света белого не видим: учимся как проклятые, по музеям и выставкам таскаемся, в театры ходим, чтобы ты мог блеснуть эрудицией! А тебе, оказывается, это давно не надо!!

– Почему не надо? Надо! Мне нравится! И с Настей, кстати, мы в Пушкинском познакомились! Помните?

– Помним! – подала наконец голос Вика. – Оль, ну ты чего? Ты что, хочешь, чтобы он с этой дурой Гуляевой встречался?

– Нет, конечно! Но обидно же! – уже спокойнее ответила Оля. – План сработал, она сама к нему подкатила, и такой облом!

– Да ничего не облом! Все клево! Вот увидишь, она еще за ним бегать будет! – возразила Вика, улыбаясь, и неожиданно громко рассмеялась.

– Ты что? – спросил Серов, заражаясь ее весельем и широко улыбаясь в ответ.

– Я не могу! Как это офигенно было: спокойненько так пирожок дожевал, пальчики вытер и говорит: «Нет, Гуляева, я сегодня занят»! – И она согнулась пополам от безудержного смеха.

– А какая у нее рожа была, вы видели! – подхватила Ольга.

– Да уж! – присоединился к ним Витька.

Они ржали вовсю, успокаивались, но, посмотрев друг на друга, начинали хохотать снова. Над чердачной лестницей разлетался волнами громкий, заразительный смех победителей!

А потом они окончили школу, все втроем получили серебряные медали, учась девятый и десятый класс по Викиному плану, так им, оказывается, это понравилось. Девчонки сразу поступили в институты, а Витька пошел работать автослесарем.

– Ты что, Серов, обалдел?! – отчитывали его Вика с Ольгой. – Какая работа? Тебе прямая дорога в институт с таким аттестатом!

– А кормить меня кто будет? Мои предки не могут, они старшего брата учат, на меня у них сил нет!

– Тебя же в армию загребут! – возмущалась Вика.

– Ну и что? Буду единственным в нашей армии солдатом, знакомым с творчеством импрессионистов! – шутил Витька.

В армию его, конечно, забрали, и девчонки писали ему все два года веселые, юморные письма. А когда он вернулся, устроили шумную встречу с шампанским и гулянием по ночной Москве.

Но он изменился, сильно изменился!

Что уж он там видел и прошел в той армии, девочки не спрашивали, потому что Витька сразу закрыл эту тему, как захлопнул что-то внутри себя.

И то, что он не мог или не хотел быть откровенным с ними, как-то отдалило Вику с Ольгой от него. Они встречались, чаще по делу, реже просто так, посидеть, поболтать, выпить. Но если кому-то из троицы была нужна помощь, то они, как в детстве, вставали горой друг за друга.

Вика знала, к кому надо ехать в беде!

Компьютер пискнул, оповещая, что программа поиска завершена, Витя повернулся к экрану, разглядывая данные.

– Что мы здесь имеем? Это тот, кого ты искала?

– Да, – выдохнула Вика.

Ей надо было его найти, но она боялась и – черт побери! – в глубине души трусливо надеялась, что найти не сможет.

– Итак, – подвел итог Виктор, включая принтер, – Егор Дмитриевич Князев, и адресок прилагается. Учти, это место прописки, а жить он может где угодно, и на машинке его может по доверенности ездить кто угодно.

– Учту, – отстраненно пообещала Вика, рассматривая листок с данными.

Егор открыл глаза и резко сел в кровати, все еще находясь в мучительном, изматывающем воспоминаниями сне.

Он потер лицо ладонями, выбрался из постели, чувствуя, что мышцы одеревенели от напряжения, и пошел в кухню. Надо сбросить с себя этот сон, отвлечься. Он включил чайник, взял со стола пачку сигарет, но, задумавшись, так и не закурил.

«Да что за напасть? С чего вдруг это приснилось? Черт бы тебя побрал, Вика! Пять лет прошло, уже пора даже имя твое забыть!»

Он и забыл! Почти. Ну почти, почти…

Да и что помнить-то? Ну, встретились, ну, не захотела она ждать, писать и быть с ним, с кем не бывает. Обычная история. Бытовая – встретились, казалось, что любовь, ах, держите нас семеро, с первого, пардон, взгляда! А выяснилось, что мужчину надо ждать и любить на расстоянии…

Ну и что?

Да, собственно, ничего.

Он уже давным-давно забыл и ее, и те невероятные сутки вместе и не вспомнил бы, если б не этот ночной кошмар. Ну да, да, почти забыл!

Егор заварил себе крепкого чая прямо в чашке, подумал и, достав из шкафчика бутылку с коньяком, добавил немного в чай.

Завтра – он кинул взгляд на часы, висящие на стене, – почти пять утра, нет, уже сегодня у него выходной и нет никаких операций, но всякое может быть, так что хлопнуть хорошую порцию коньяка в виде успокоительного для души и нервов потревоженных нельзя. Как говорится: работа у нас такая.

«Однако не жарко», – поежился Егор.

Он привык спать голым и, проснувшись среди ночи так, голышом, и пришлепал в кухню. Вернувшись в спальную, Егор надел халат, тапочки, стараясь не смотреть на постель, как будто оттуда мог выскочить ночной кошмар и снова затянуть его своими щупальцами. Вернувшись в кухню, сделал большой глоток чая и закурил.

Но темное щупальце странного, растревожившего сновидения с Викой Шалой в главной роли добралась до него, и Егор ярко, как кино, вспомнил свой сон.

В самолете он проспал почти весь длительный, изматывающий перелет и видел во сне ее. Это был полусон-полудрема, в котором раз за разом повторялись сцены их любви, вызывая в нем такие чувства, что пришлось положить пиджак на ноги, дабы не шокировать окружающих.

Первую неделю в тропической, жаркой, малярийной Африке она снилась ему каждую ночь, а потом ему стало не до этого. Они работали как каторжные, на износ, сменяя друг друга всего на несколько часов, чтобы он засыпал глубоким, похожим на обморок сном, порой не добравшись до постели по причине отсутствия каких-либо сил.

Когда выдалась небольшая передышка и он на несколько дней вернулся на основную базу за медикаментами, с удивлением обнаружил, что от нее не пришло никаких писем или известий. Ничего не поняв, Егор перепугался: вдруг с ней что-то случилось? Почти целый день он звонил со штабного телефона, единственного средства связи с каким-либо цивилизованным миром, и смог выяснить, что, оказалось, зря пугался – с ней все в порядке: она жива, здорова, и у нее все хорошо.

Егор запретил себе об этом думать и раньше времени ринулся назад, в их полевой госпиталь, лечить и спасать жизни воюющих непонятно за что африканцев.

Еще один раз она приснилась ему месяца через два после его возвращения в Москву. Тогда, проснувшись среди ночи, он запретил себе раз и навсегда думать и вспоминать ее.

И вот сейчас.

Поняв, что уже не заснет, он решил, что лучше всего будет заняться упражнениями, прибавив лишний час. Вот это уж точно вычистит из его сознания все воспоминания и отголоски сна.

Егору было одиннадцать лет. Его подстерегли мальчишки из соседнего двора, когда он шел в музыкальную школу со скрипочкой в руке. Они затащили его в переулок, отдубасили по полной программе и сломали скрипку. Он отбивался, как мог, не сдаваясь, и кричал, и плакал, размазывая по щекам слезы вперемешку с кровью, текущей из разбитого носа, но их было четверо, и они были старше.

Побитый, в испачканной и порванной одежде, с поломанной скрипкой в одной руке и футляром от нее в другой, шаркая ногами и низко опустив голову, чтобы никто не видел, как из глаз капают злые, бессильные слезы, Егор вернулся домой.

Дома находилась только бабушка.

Бабушка у него была уникальная! Татьяна Григорьевна всю жизнь проработала хирургом. Статная, высокая, крупная, элегантная, постоянно курила папиросы, могла, не морщась, замахнуть спирту, знала два языка, водила машину, как гонщик, и умела стрелять. Вот такая у него бабушка!

– За что избили? – спросила она, пыхнув папироской.

– За интеллигентность, – ответил Егор, шмыгнув носом, не поднимая головы.

– Да уж, этого добра в тебе навалом, для полноты картины только очочков не хватает!

Она забрала у него остатки скрипки и футляр, повертела в руках, внимательно рассматривая, и бросила в угол.

– Будем надеяться, что это окончательная точка в твоей музыкальной карьере, – предположила бабушка.

– Будем надеяться, – кивнул Егор, соглашаясь с надеждой.

– Пошли обработаем боевые раны, – выпустив клуб дыма, весело предложила она.

Татьяна Григорьевна же, махнув рукой на все родительские возражения, самолично привела Егора в секцию боевого карате, где работал тренером сын ее бывшего коллеги и друга.

Данный вид спорта тогда в стране запрещали до невозможности и гонения, поэтому секция была, естественно, нелегальной.

Егору очень повезло с учителем.

Он не просто учил драться и заучивать приемы, он учил их философии боя, глубокому скрытому смыслу каждого движения, пониманию мира. Многие ушли в другие секции, не всем хотелось разбираться в мудростях и догмах боевого искусства, а Егору нравилось, ему было интересно.

Ему исполнилось пятнадцать лет, и однажды, когда он пришел на тренировку, его подозвал к себе тренер и сказал:

– Занятий не будет.

– Что, нас все-таки прикрыли? – спросил Егор.

Их секцию постоянно пытались прикрыть власти. За эти четыре года, которые занимался Егор, их дважды закрывали, на тренера заводили уголовное дело, но за неимением доказательств дело закрыли, а тренер находил другое помещение, и занятия продолжались.

– Нет, нас не закрыли. Тренировки не будет для тебя, мне больше нечему тебя учить, Егор. Так бывает, когда ученик перерос своего учителя.

– И что, мне теперь не заниматься?

– Заниматься, и еще больше, чем раньше.

Он протянул Егору листок, на котором были написаны имя, фамилия и телефон.

– Этот человек будет тебя учить дальше, я договорился.

Так Егор попал к Виктору Ивановичу. Он сразу понял и почувствовал другой, более высокий уровень учения и так увлекся, загорелся, что почти не вылезал из зала.