– Ладно, сынок, прорвемся! – твердо пообещала она.

Вика постояла несколько секунд перед освещенным аквариумом подъезда, мысленно попрося у Бога, чтобы Егор Дмитриевич Князев проживал по этому адресу и в данный момент находился у себя дома.

А уж женат он или не женат, спит сейчас с одной или тремя дамами одновременно, обзавелся ли еще тремя детьми, ей до лампочки.

Ей нужна помощь, и она ее получит!

Приподняв Степку, она прижала его к себе посильнее и решительно направилась к подъезду.

Лучшая защита от любых охранников – нападение!

Собственно, сейчас она могла только нападать, пожалуй, мальчонке, изображающему рыбку, лучше поостеречься.

Вика нажала кнопку звонка.

– Слушаю вас, – ответил ей домофон.

Через стекло она видела, как охранник смотрит на нее.

– Вы не слушайте, а дверь откройте, мне тяжело!

Уж что было в ее голосе и тоне, одному Богу известно, но охранник быстро выскочил из-за своей конторки и побежал к двери.

– Вы к… – распахивая дверь, попытался спросить он, но Вика перебила:

– Придержите дверь! Вы что, не видите, мне неудобно!

Придерживая дверь, он безропотно пропустил ее.

– Я в тридцать третью! – предупреждая его вопрос, сказала Вика.

– К Егору Дмитриевичу? Я позвоню! – продолжая исполнять свои обязанности, почти попросил ее охранник.

– Не надо! – ответила Вика, проходя к лифту. – Он ждет!

– Пятый этаж, – сдался мальчонка.

– Я знаю! – совсем уж грозно рявкнула Вика, естественно не зная, на каком этаже находится эта распрекрасная квартира с ее хозяином внутри.

Лифт бесшумно распахнул двери, и Вика, шагнув в коридор, устланный ковровой дорожкой, уперлась взглядом в дорогую, широкую и массивную дверь с циферками «33», поблескивающими в приглушенном свете выпуклыми бочочками.

Постояв перед дверью, она двинулась к окну в конце коридора. Уложила Степку на широкий подоконник, подсунула ему под голову любимого зайца, приперла его рюкзаком, подстраховав, чтобы не упал, и разрешила себе небольшую передышку.

«Ну и кем же ты стал, Егор Князев, в этой жизни, если живешь в таком доме и ездишь на такой машине с таким приложением к тортику?»

Она видела его полгода назад.

Это было вообще нереально – случайно встретиться в Москве! Да ладно, так не бывает!

Степка обожал пирожные, которые готовили в «Рамсторе», и Вика, решив его побаловать, заехала в магазин после работы. Она перекладывала пакеты с продуктами из тележки в багажник, когда увидела Егора. Он шел по соседнему ряду стоянки, между машинами, толкая впереди себя тележку, загруженную доверху.

Замерев, как под гипнозом, Вика смотрела на него, не отрывая глаз.

Ему сейчас было тридцать семь, но он совсем не изменился, только немного поседели волосы на висках. Пискнула сигнализация, он открыл багажник джипа, к которому подкатил тележку, и стал перекладывать пакеты.

У Вики защемило сердце и быстро, быстро застучало, шибанув приливом крови к лицу.

«Черт бы тебя побрал! Почему ты бросил меня?!» – забилась болью жилка на виске.

Закрывая багажник, он слегка повернул голову в сторону, таким знакомым движением, которым обычно ее сын выражал недовольство. Увидев это, Вика, откинув все обиды и сомнения, сделала шаг по направлению к нему и в этот же момент услышала:

– Егор!

Она повернулась на голос, окликнувший его, и увидела девушку.

Молодая, очень стройная, высокая, с длиннющими ногами, растущими оттуда, откуда и положено им расти у таких девушек, она была одета в топик, больше похожий на лифчик, и коротенькую юбчонку. Туфли на высоченных каблуках модельной походкой несли красавицу к Егору, а красавица несла тортик, держа коробку за веревку двумя пальчиками.

– Я же просила тебя подождать! – капризно попеняла красотка.

Он что-то буркнул в ответ и сел за руль, прибавив ходу, девушка подошла к машине и забралась на пассажирское сиденье впереди. Джип завелся и неторопливо стал выезжать со стоянки. Вика проводила его взглядом, помимо воли запоминая номер.

«Богатый, благополучный, в обнимку с такими ногами! Нам нет места в его жизни. Вот и ладно! Аминь!» – решила она, садясь за руль и загнав назад попросившиеся слезы, утвердила еще раз: «Нет места! И действительно, Вика, все! Аминь!»

– Наплюй! – сказала себе шепотом Вика. – В данный момент это точно не имеет значения! Ничего, кроме Степки, сейчас не имеет значения!

Несколько раз глубоко вздохнув, она решительно подошла к двери, нажала кнопку звонка и не отпускала, повторяя про себя, как заклинание, как молитву: «Главное, Степка! Главное, Степка!»

Он только начал серию упражнений, когда, разливаясь колокольным звоном по квартире, раздался звонок в дверь. Не обращая внимания, Егор продолжал занятие.

Колокола звенели и звенели.

Егор понял, что открыть придется хотя бы для того, чтобы послать звонившего подальше или набить ему морду. Не суетясь, он завершил упражнение, выдохнул и пошел открывать.

Распахнул дверь и замер.

«Этого не может быть!» – садануло в мозг, как удар, вызывая неосознанное желание тут же захлопнуть дверь.

– Здравствуй! Ты меня, наверное, не помнишь, я…

– Здравствуй, Вика, – перебил он.

– Мне нужна помощь! – не спрашивая, а требуя, сказала она.

«Мне, видимо, тоже! И скорее всего, психиатра!» – подумал Егор.

Он не хотел ее впускать ни в квартиру, ни в свою жизнь, ни в свое настоящее, вычеркнув из прошлого.

Пауза затянулась.

Егор не отвечал, не сделал шаг назад, приглашая войти, а, задумавшись, бесцеремонно ее рассматривал.

Бежевая стильная курточка на ней была расстегнута, демонстрируя тонкий свитерок, заправленный в джинсы, затянутые поясом, подчеркивающим тонкую талию, не по погоде легкие мокасины на ногах, не добавлявшие ей роста, производили впечатление стильной простоты.

Она изменилась, но он никак не мог определить, в чем именно.

Фигура осталась такой же, какой он помнил: полненькая, с удивительно тонкой талией, все те же длинные волосы оттенка темного меда, забранные в хвост, с выбившимися непокорными, светлыми прядками, подчеркивающими изысканность и утонченность лица и шеи.

Но, присмотревшись, понял, почувствовал, что в ней изменилось, и даже растерялся, обалдев. Она смотрела на него темно-синими, фиалковыми глазами, как смотрят те, кто готов идти в бой и, если понадобится, умереть, – спокойно-осатанело, решительно, когда перестают иметь значение общепринятые правила, пустая мораль, а остается нечто более ценное, единственно ценное в жизни. О господи!

Он знал, когда так смотрят, и видел не раз такое выражение глаз на войне, но это были здоровые мужики, и они воевали, а не хрупкие барышни, пришедшие из прошлого среди ночи.

Он понял: с ней что-то случилось, какая-то беда, и еще она очень устала – темные круги под глазами, бледное лицо, ввалившиеся щеки, вместе с волной решимости от нее исходили волны беспредельной усталости и чего-то столь непонятного, но, несомненно, вызывавшего априори уважение.

Странно, действительно странно!

– Проходи, – сдался он, отступая.

– Я сейчас. – Она метнулась, куда-то в сторону.

«Наверное, что-то оставила на окне», – понял он, радуясь небольшой передышке, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, успокаиваясь.

«Я ее выслушаю, вызову такси и отправлю домой», – решил Егор.

Вика вошла… держа на руках спящего ребенка, спокойно спросила:

– Куда его можно положить?

– Идем, – хрипло ответил Егор, устав удивляться, и злиться, и недоумевать, что происходит.

Он провел ее в гостевую спальню, указал на большую кровать и вышел из комнаты. Егор прошел в кухню, включил чайник, достал из холодильника какие-то продукты, не задумываясь зачем. Скорее всего, чтобы занять себя каким-нибудь делом. Он резал хлеб и прислушивался к звукам в квартире – вот она вышла из спальни, вернулась в прихожую, наверное, снять верхнюю одежду, легкие, еле слышные шаги стали приближаться к кухне.

Она вошла, устало села на диван, стоявший возле стола, и положила рядом рюкзак, который почему-то принесла с собой.

Егор, заварив чай на сей раз в заварном чайнике, поставил на стол тарелку с наскоро нарезанными бутербродами, чашки и, наливая ей чай, разбил затянувшуюся тишину и собственное недоумение вопросом:

– Когда ты спала последний раз?

– Не помню, – равнодушно-устало ответила Вика.

– А когда ела?

Она не ответила, взяла двумя руками чашку, согревая ладони.

Егор сел за стол, отпил чаю и приказал:

– Рассказывай!

А что валандаться? Пришла же она зачем-то через пять лет! Не чайку же попить в самом деле!

Она посмотрела на него в упор долгим изучающим взглядом и без переходов и пауз начала рассказывать. Он, внимательно слушая, встал, закурил, подошел к окну и сел на подоконник.

– Ты врач и, конечно, об этом слышал. Скажи мне, это возможно вообще? – спросила Вика.

– Да. Есть такой нелегальный бизнес. Но для донорства берут беспризорников, есть родители, которые сами продают детей. Те, кто занимается нелегальным изъятием органов, вряд ли рискнут брать их у детей из нормальных семей.

– Ты мне не веришь, – поняла она и даже кивнула утвердительно.

– Вика, я понимаю, что ты испугалась за сына, но делать такие выводы на основании подслушанного разговора – это несерьезно! Если бы ты слышала, о чем болтают мои медсестры на перекурах! Это не доказательство и не основание для побега из больницы, а других фактов у тебя нет!

– У меня есть факт, что здорового ребенка кладут в больницу и собираются оперировать! – спокойным, ровным тоном ответила она.

– Бывает, что болезнь протекает без внешних симптомов.

– Даже если она такая тяжелая, что надо срочно оперировать?

– Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть твои предположения, я не видел ребенка и его анализы.

– А я тебе покажу, – сказала Вика.

Она достала из рюкзака и положила на стол Степкину историю болезни.

Егор затушил сигарету в пепельнице, вернулся к столу, сел, притянул к себе бумаги и спросил:

– Стащила?

– Да, мне же нужны факты.

Он посмотрел на титульный лист и удивился: заполнен он был не по правилам – без даты рождения, фамилий и имен родителей и даты поступления. Там просто было написано: «Степан Шалый. 3 года» и адрес проживания.

«Недолго мучилась старушка… – всплыла у него в уме фраза из садистского детского стишка. – Ладно, проехали!»

Он прочитал заключение врача, просмотрел анализы и перевел тяжелый, осуждающий взгляд на Вику, но попридержал себя от резкого высказывания, ограничившись сухой констатацией:

– Ты зря сбежала из больницы. Он болен, и у него очень плохие анализы: белок в моче, явный воспалительный процесс, очень плохая кровь!

Вика сделала глоток чаю, осторожно, медленно поставила чашку на стол.

– Прочитай вслух, что написал этот Вениамин Андреевич, я не смогла разобрать.

– «Больной поступил с жалобами на частые позывы к мочеиспусканию и резкие боли, быстрая утомляемость, слабость, температура 37–38 градусов в течение длительного времени, повышенные нижние показатели артериального давления, потеря аппетита и веса, боли в поясничной части». – Егор перевел дыхание и заговорил с ней, как с пациенткой: мягко, но решительно: – Судя по симптомам, тяжелая почечная патология. Ему надо в больницу, Вика! Срочно!

– Егор! – глядя прямо ему в глаза, медленно и четко произнося слова, сказала она. – У него нет и не было температуры, в больнице никто не мерил ему давление и не ставил градусник. Он ни на что не жаловался, а когда я спрашивала, говорил, что у него ничего не болит. У Степки нет и никогда не было никакого частого и болезненного мочеиспускания, ничего из того, что здесь написано!

Вика поставила рюкзак на колени, порылась и извлекла из кармашка сигареты, закурила, опять полезла в рюкзак, вытащила белый конверт и протянула Егору.

– Теперь посмотри эти анализы!

Он достал цветные бланки и только тогда перевел взгляд с нее на листки и принялся изучать данные.

В «шапке» анализов были указаны имя, фамилия и возраст: 3 года.

«Я уже понял!» – одернул он себя и сосредоточился на цифрах в колонках.

По мере осознания результатов анализов у Егора побежал холодок по спине.

Вика, внимательно следившая за выражением его лица, заметив перемену в нем, расслабилась, только сейчас обнаружив, что все мышцы у нее свело судорогой от непомерного напряжения.

– По результатам этих анализов, он совершенно здоров, – сказал Егор.