Он приподнял бровь.

– Ты пытаешься утешить меня?

– Боже правый, я даже не мечтала об этом.

Он не мог опять сдержать смех.

– Я рад, что ты здесь.

Ровена затаила дыхание при этих словах.

– Правда?

– Да, мне противно думать о том, что надо было бы выезжать в такой ливень, чтобы искать тебя.

Она изумленно посмотрела на него и заметила вдруг, что в уголках его губ притаилась лукавая усмешка. Неужели этот устрашающий дракон подшучивает над ней?

Это было удивительно, насколько спокойно она чувствовала себя теперь с ним. Он не казался теперь захватчиком, она не казалась себе пленницей. Неужели эта ночь, когда они испытали взаимную страсть друг к другу, действительно положила конец его мстительным намерениям? Вопрос был слишком интересным, чтобы не попытаться его выяснить.

– Ситуация с кражей, – осторожно начала она, – разрешилась к вашему удовлетворению?

– Да.

– Здесь, да.

Ровена думала остановиться на этом, потому что услышала намек, который не вдохновил ее. Но в выражении его лица не было угрозы, и она решила еще попытаться.

– А что насчет моего пребывания – временного, в лесах?

Он прыснул, услышав, какие осторожные слова она подбирает для своего вполне успешного побега, если бы только не этот ее братец с планами мести.

– Что тебя интересует?

– Буду ли я наказана за это?

– Разве я чудовище, чтобы наказывать тебя, когда я знаю, какой вред мог быть тебе причинен, если бы ты не ушла из замка?

Она усмехнулась.

– Тогда…

– Не говори этого, – предупредил он.

– Чего? – невинно спросила она.

Его нахмуренный вид был тем не менее совсем не страшным.

– Поскольку мы разобрались теперь с твоей кражей и твоим побегом, ты собираешься, наверное, обсуждать со мной твою жадность?

Ровена округлила глаза.

– Что касается этого обсуждения, я бы отложила его на будущее – на какое-нибудь весьма отдаленное будущее. Но есть еще одна вещь…

Сейчас, когда она дошла до того вопроса, ответ на который хотела знать, она не решалась его задать. Он был в мирном настроении, несмотря на всю эту неприятную историю с его дочерью, и ей не хотелось увидеть, как лицо его опять примет жесткое выражение. Но она хотела узнать, насколько серьезно изменилась его позиция по отношению к ней. Или это просто внешнее?

Наконец она высказалась.

– Собираетесь ли вы по-прежнему отобрать у меня ребенка, Уоррик?

То, чего она боялась, произошло на самом деле – жестокая маска закрыла его лицо: изменилось выражение глаз, губы сжались, и ледяная угроза слышалась в его тоне.

– Что заставило тебя думать, что я больше не собираюсь этого сделать?

– Я… я не думала так – только…

– Ты бы хотела воспитывать его как виллана?

– Я не виллан! – огрызнулась она. – У меня есть собственные владения.

– У тебя нет сейчас никаких прав, кроме тех, что я тебе даю, – прорычал он.

– Что вы будете делать с ребенком? – спросила она. – Кто будет смотреть за ним, когда вы уйдете сражаться на свою проклятую войну? Кто-то из вилланов? Ваша жена?

Он не обратил внимания на ее тон.

– Если будет сын, я сам буду смотреть за ним. Я хочу сына. Дочь? – Он пожал плечами. – Незаконные дочери иногда оказываются полезны, как я недавно убедился.

Она была так рассержена этим ответом, что чуть не закричала. Но срываться, как она сделала только что, не имеет смысла, тем более с ним.

Она постаралась умерить свое негодование и уже более мирным тоном спросила:

– А как с лаской, любовью и правильным воспитанием?

Он приподнял бровь.

– Ты думаешь, я неспособен к таким вещам?

– Да. И Беатрис тому прекрасный пример.

Это был удар ниже пояса, и притом верный. Выражение его лица изменилось, и она увидела человека, глубоко раненного горем. Невероятно, но Ровена, почувствовав это, ощутила, что у нее сжалось сердце, и она вскочила со стула и бросилась к нему.

– Прости меня! – воскликнула она, обняв его за шею руками. – Я не хотела, честное слово, не хотела! Это не ваша вина, что в стране творится такое беззаконие, что вам приходится без конца воевать, а не быть дома с семьей. Этот проклятый Стефан виноват во всем. Это из-за него мой отец был вынужден все время сражаться, и вы видите, до чего в итоге я дошла, и это несмотря на то, что со мной была мать. Вы можете быть только виноваты в том, что больше меня не запугиваете, и я распустила свой язык…

– У-успокойся.

Он затрясся и сжал ее руки в своих. Она пыталась отклониться и заглянуть ему в лицо, но он слишком крепко прижал ее к себе и подозрительно шумно засопел.

– Уоррик? – спросила она испуганно. – Вы… вы ведь не плачете?

Он затрясся еще сильнее. Ровена нахмурилась. Он наконец отпустил ее, но только взглянул на ее лицо – и его сдерживаемый до сих пор смех перешел в громкий хохот. Ровена вскрикнула от раздражения и ткнула его в грудь. Он обхватил ее лицо обеими ладонями и начал целовать ее, но оттого, что он еще смеялся, то были прерывистые поцелуи, по крайней мере вначале. Но она оказалась еще достаточно рассержена и вцепилась ему в волосы обеими руками, притянув его к груди. И это положило конец его развлечению и через некоторое время – ее раздражению.

Они оба были почти без сознания, когда наконец оторвались друг от друга. Она забралась к нему на колени, а он, прижав ее щеку к своей груди, поглаживал ее по бедру.

– Ты глупышка. Ты даже не можешь спорить, потому что слишком беспокоишься о том, чтобы не задеть чужие чувства.

Они были в зале не одни, но в основном никто не обращал на них внимания. Ровену это не беспокоило. Удивительно, еще несколько дней назад она бы умирала от стыда, если бы он ее так держал на глазах у всех. И несколько дней назад Уоррик не сказал бы ей ничего подобного.

Она усмехнулась.

– Большинство женщин страдают от своего сочувствия. Вы недовольны тем, что я женственна, Уоррик?

Он хмыкнул.

– Я просто хотел сказать, что есть время быть безжалостной, и есть время – быть женственной. Сейчас, однако, мне нравится твоя женственность.

Она выпрямилась и прижалась своим телом еще плотнее к нему.

– Такая женственность для вас достаточна? – сказала она с соблазнительным мурлыканьем.

– Это скорее безжалостность – или ты хочешь, чтобы я понес тебя в кровать прямо сейчас?

Действительно, она бы вовсе не возражала, но сказала вместо этого:

– Вы не забыли, что приказали приготовить ванну?

– Если ты говоришь это для того, чтобы охладить мой пыл, то ты забыла, что эту ванну я заказал – с тобой в ней.

– Нет, я не забыла, но похоже, она будет опять холодная, – предупредила она.

– Ты возражаешь?

– Разве я тогда возражала?

Он снял ее с колен.

– Иди тогда и принеси вина. Я думаю, теперь ты от него не откажешься?

– Нет, я думаю, что не откажусь.

Ровена еще не привыкла к такой словесной игре. Щеки ее пылали, сердце стучало. Да, после всего, что было, она, похоже, все еще пленница – своих собственных желаний. Однако, возможно, что и Уоррик тоже.

40

– Я послал человека на Джильдское Поле разведать обстановку. К тому времени, когда он вернулся и сказал, что там ничего нет, я получил уже сообщение об армии, которая движется на север в сторону Фулкхеста.

– Так вы знали про армию, которая прячется в ваших лесах? – воскликнула Ровена. – Вы позволите мне пытаться убеждать вас так и эдак, предупреждая об опасности, в то время как вы…

– Что ты имеешь в виду? – спросил Уоррик. – Разве я не выслушал тебя от слова до слова?

– Вы смеялись, слушая меня, – негодующе произнесла она.

– Не над всем.

Она замолчала. Он опять спрашивал имя ее брата. Потом он пытался выяснить, где расположены ее земли, думая, возможно, что Гильберт где-то там. Он совсем рассердился, когда она не ответила ему на эти расспросы, и Ровена могла только догадываться, насколько же он зол на Гильберта.

Они еще не покидали комнаты нынешним утром, хотя Уоррик поднялся еще несколько часов назад. Войско Гилберта или то, что от него осталось, не осадило замок ночью и не похоже было, что собирается это сделать теперь. Однако Ровена спросила его, почему он вернулся прежде времени в Фулкхест. Об этом он теперь и рассказывал ей – когда она его не прерывала.

Он подождал немного, увидел, что она молчит, и продолжил:

– Поскольку мы не обнаружили эту армию после первого похода, я счел более благоразумным вернуться домой. Это было то, что я мог ожидать от д'Эмбрея, выманить меня из Фулкхеста и атаковать его в мое отсутствие. Вместо этого здесь оказался твой брат, который решил воспользоваться тем, что меня нет. Интересно, возможно, д'Эмбрей натолкнулся на армию твоего брата и подумал, что это моя. Если так, то он наверное был в бешенстве, решив, что я разгадал его план.

А Уоррик был бы в крайнем бешенстве, если бы узнал, что ее брат и д'Эмбрей – одно и то же лицо.

Он мог бы догадаться сейчас об этом, Ровену удивляло, как он не додумался, ведь только одна армия была обнаружена в лесах. Но чтобы прийти к верному заключению, ему пришлось бы признать, что это злейший враг схватил его и приковал в Киркбурге, и было похоже, что он готов принять любую другую версию, даже безумно малоправдоподобную, лишь бы не вспоминать этого неприятного момента своей жизни.

Она слишком долго не признавалась ему. Сразу же, когда он сказал, что не убьет ее, надо было сказать ему правду. Теперь, если он узнает, то решит, что она молчала, потому что находилась в сговоре с Гилбертом и соблазняла его, чтобы выведать его планы.

В конце концов, как он может поверить в то, что она ненавидит своего сводного брата, когда по ситуации кажется, что она действовала вместе с ним против Уоррика?

Если она скажет правду, то не только вызовет его гнев, и он, скорее всего, опять начнет мстить. Она не перенесет такого теперь, когда она испытывает такие сильные чувства к этому человеку.

Она знала, глупость – позволить себе эти чувства. Милдред предупреждала ее о такой возможности. Она посмеялась тогда, но сейчас не видела, как могла бы этого избежать, поскольку все происходило незаметно для нее самой. Причина, наверное, в проклятом желании, которое так переполняло ее, что она не могла его контролировать. И трудно ненавидеть человека, который доставлял ей столько удовольствия в постели. Еще труднее плохо относиться к тому, кто проявил такую мягкость к ней.

Она закончила расчесывать свои волосы и стала заплетать их в косу. Она опять надела свой желтый корсет. Это не вызвало никаких замечаний ни вчера, ни пока еще сегодня.

Она повернулась к нему спросить:

– Вы не думаете, что д'Эмбрей попытается еще что-нибудь сделать?

Уоррик откинулся на спину на кровати, где он сидел и наблюдал за ней.

– Я не собираюсь давать ему такую возможность. Я буду у его замка через два дня.

Пальцы Ровены, заплетавшей косы, замерли, ком подступил к горлу.

– Возле которого? У него их несколько.

– Да, и некоторые под его контролем, на которые он не имеет права. Но его главная крепость, замок Эмбрей, я возьму. Надеюсь, к тому времени он будет там.

Если Гилберта не будет, то мать Ровены там наверняка. Леди Анна, может быть, наконец освободится из-под власти Гилберта – или нет, если Гилберт не захочет сдаваться, и бой перейдет на территорию замка, тогда она может быть убита.

– Вы и ваши люди – убиваете всех, когда берете замок? – нерешительно спросила она.

– Разве кто-нибудь был убит в Киркбурге?

– Киркбург не защищался, – напомнила она ему. – Эмбрей будет.

– Мужчины всегда гибнут в сражениях, Ровена, но население я не трогаю. – Затем он сел. – Почему ты спрашиваешь? Может быть, ты мне объяснишь, почему беспокоишься о людях, которых даже не знаешь…

– Не надо меня запугивать так прямо с утра. Я просто подумала о женщинах и детях. Есть ли семья у этого лорда, жена, мать?

– Никого, поскольку его отец умер… нет, действительно, есть вдова с дочерью, но они ему не родные.

– И все же, я слышала, ты убиваешь всю семью, когда идешь на врага.

Он усмехнулся:

– Про меня говорят множество всяких вещей. Едва ли половина из этого правда.

Он не ответил ей прямо то, чего она так хотела услышать, и она спросила:

– Значит, ты не убьешь этих женщин, хотя они имеют отношение к лорду Эмбрею?

Он наконец рассердился.

– Если бы я был способен убивать женщин, Ровена, ты бы не задавала сейчас такие глупые вопросы.

Она отвернулась от него, но он успел заметить, как ее задели его слова. Он подошел к ней сзади и притянул к себе.

– Я не хотел, чтобы это так прозвучало, просто прояснил суть дела, – сказал он. – Ты думаешь, мне приятно слышать эти твои вопросы, по которым ясно, каким дурным ты меня считаешь? Я думал, ты уже не считаешь меня страшным.