Вадим получил образцовое воспитание. Папа, Николай Вадимович, – высший офицер, как сам себя любил именовать (не полковник, не генерал-майор, которым стал восемь лет назад, а именно высший офицер, причем ударение ставилось на слово «высший»). Отсюда – четкость действий и ответственность за принятые решения, исполнительность и обязательность. Мама… Мама. От мамы он получил, пожалуй, большую половину качеств, нежели от отца.


Мама была Черкасовой, как Вадим и отец. Официально выйдя замуж, она взяла фамилию мужа. Девичья же ее фамилия – Видовская. Знакомая фамилия? Да-да, человек с хорошей памятью тут же вспомнит хорошенькую блондиночку, томным голосом напевающую «Зеленые листья, как изумруд, в солнечном свете сияют». Да, все верно: Паулина Видовская, та самая Видовская – его мама. Со всеми вытекающими обстоятельствами.

Паулина с детства двигалась к цели, а целью себе она назначила ни много ни мало – Музыкальный Олимп. Да, именно так. С большой буквы, с большим пафосом: Музыкальный Олимп.

Не ребенок – чистая куколка, белокурый ангелочек. Вдобавок к очаровательному личику девочка обладала еще и вполне неплохим голосочком. А потому с раннего детства ей отводилась роль украшения семейных праздников: в разгар вечеринки, как водится, родители выставляли в центре гостиной табуретку, на которую торжественно ставили свое белокурое сокровище, и тихо рдели от гордости, когда подвыпившие гости восторженно аплодировали юной певунье.

В школе с самого первого класса Паулина участвовала в художественной самодеятельности, уделяя этой сфере гораздо больше внимания, нежели непосредственно учебе. Родители не возражали – ребенок действительно добивался некоторых успехов на этом поприще, так зачем же отрывать ее от любимого занятия, сулившего в скором будущем славу и существенное материальное подспорье, ради сомнительного счастья в подробностях узнать тонкости вегетативного размножения многолетних растений.

Единственное, на чем настаивали родители, так это на том, чтобы Паулина не пропускала занятия в музыкальной школе. Во-первых, школа эта не была, как общеобразовательная, бесплатной, и родителям приходилось выкладывать за нее двадцать пять очень нелишних рублей семейного бюджета ежемесячно, а во-вторых, как раз музыка ей в жизни очень пригодится, а потому учиться ей Паулина должна на совесть.

После десятилетки Паулине была одна дорога – в консерваторию. Нельзя сказать, что она поступила туда с легкостью – отнюдь. Оказалось, не одна она была наделена от природы некоторыми музыкальными способностями. Однако к тому времени Паулина обладала несметным количеством почетных грамот и кое-каких наград городского и областного уровня, что в некотором роде, в конце концов, сыграло ей на руку, и девочка таки стала студенткой консерватории.

Правда, отличницей ей стать не удалось: в консерватории простенькие песенки а-ля «Оранжевое небо» не котировались, более того, были откровенно запрещены, и студентов учили «прекрасному, мудрому, вечному», то есть классической музыке. Тут вкусы студентки и ее преподавателей диаметрально расходились: Паулина терпеть не могла всяческие «Подорожные», там где «Веселится и ликует весь народ», потому что «Поезд мчииии-тся, мчится поооо-езд, мчится поооооооооооо-езд».

К счастью для Паулины, ее заметили на одном из капустников в родной консерватории, и пригласили выступить в сборном концерте. Симпатичную девчушку зритель принял с благосклонностью, а потому приглашать ее стали все чаще. Руководству консерватории это совсем не понравилось, и Паулина вынуждена была уйти в академический отпуск. Впрочем, неприятности в альма-матер девушку не напугали: теперь она могла позволить себе полностью отдаться любимому жанру эстрадной песни без боязни накликать гнев преподавателей. И постепенно зритель всего Советского Союза запомнил имя хорошенькой певички: Паулина Видовская.

Карьера юной артистки эстрады поднималась по спирали: не слишком круто, но зато только в гору. Появилось море поклонников. Стоит ли говорить, что слава очень легко вскружила голову юной певичке. Чуть не каждый вечер ее приглашали то в ресторан, то на вечеринку. И везде поклонники, цветы, шампанское. А шампанское такое вкусное, такое колючее, и так легко, так весело становилось после пары-тройки фужеров…

Однако организм Паулины к шампанскому относился не совсем адекватно, можно даже сказать, с некоторой долей подлости. То, что другим – веселье, для Паулины имело своеобразные последствия. И если после одного-двух бокалов она чувствовала легкое опьянение, то после третьего впадала в состояние полной амнезии. Она не падала в обморок, не умирала от отравления организма алкоголем, но становилась абсолютно неуправляемой. Сейчас такое состояние называют коротким емким выражением «крышу снесло», во времена же молодости Паулины просто многозначительно вертели пальцем у виска.

Наутро после вечеринок Паулине иногда рассказывали об ее безобразном поведении накануне, однако она наотрез отказывалась верить таким россказням. Глупости, разве она, такая воспитанная и положительная девушка, могла себе позволить в присутствии посторонних задрать юбку, покрутить аппетитной попкой и в завершение импровизированного концерта громко пукнуть (хотя да, она не могла спорить с тем фактом, что от шампанского ее частенько пучило, но не могла же она сделать это привселюдно?!) Чушь, наглая, бессовестная клевета! Завидуют, они все ей просто завидуют, и эта грязь, эта ложь – ни что иное, как месть недругов за ее славу, за ее достижения, за ее великолепные певческие данные и невероятную красоту. И вместо того, чтобы сделать выводы о том, что алкоголь и она – понятия несовместимые, Паулина без сожаления расставалась с бывшими друзьями, осмелившимися сказать ей правду.

Разгульная жизнь продолжалась. Все чаще Паулину приглашали не в ресторан или клуб, а на частные пирушки, устраивавшиеся на квартирах или подмосковных дачах. Там Паулина чувствовала себя настоящей звездой: ее появление в разгар вечеринки вызывало такой восторг гостей, что сердце девушки умывалось медом. Еще больше радовалась она тому, что является единственной дамой в коллективе, а стало быть, конкуренции за мужское внимание не будет. И правда, фужеры с шампанским протягивали со всех сторон, Паулина с наслаждением утоляла жажду, щебетала пташкой, танцевала то с одним кавалером, то с другим, после чего словно проваливалась в небытие и просыпалась лишь утром, обычно в постели с кем-либо из многочисленных гостей. Впрочем, это ее не слишком печалило: ах, подумаешь, в конце концов, на дворе конец семидесятых, сексуальная революция в самом разгаре!

Однажды после очередного кутежа Паулина проснулась, как обычно, в компании незнакомца. Однако, в отличие от иных незнакомцев, этот был не весел и приветлив, а пугающе хмур. И вместо привычных комплиментов в свой адрес Паулина услышала:

– Все, девочка, закончилась твоя жизнь разгульная. Не могу я смотреть на это безобразие. Поедешь со мной – это вопрос решенный.

Паулина пыталась брыкаться и отнекиваться, однако незнакомец взвалил ее на плечо, как мешок с картошкой, и под насмешливым взглядом хозяина квартиры пронес к выходу. Поймал такси (Паулина так и болталась при этом у него на плече) и отвез в глухую деревню, к старой бабке.

Что это была за деревня, что за бабка, и как оттуда выбраться – Паулина не знала. Деревушка – не деревушка, так, скорее, забытый хуторок. Сделала несколько попыток вырваться из плена. Впрочем, с полным основанием назвать это пленом было бы, по меньшей мере, нечестно: никто Паулину не держал взаперти, никто не охранял. Однако выбраться оттуда без посторонней помощи пленнице не удалось: железной дороги поблизости не оказалось, единственная дорога, пересекавшая деревушку, была, скорее, похожа на тропинку и ездили по ней разве что запряженные старыми клячами подводы да изредка мотоциклы с коляской. Так что деваться Паулине было решительно некуда.

Старушка, хозяйка неказистого домика, была то ли глухонемая, то ли не совсем в разуме. Так или иначе, а добиться чего-либо Паулине от нее решительно не удалось. Через два бесконечных дня в деревеньку наведался давешний приятель Паулины. Впрочем, какой же это приятель, если она даже имени его не знала. А может, просто не помнила. Так, партнер по постели. Обычный, ничем не примечательный партнер.

Имя у партнера оказалось весьма прозаическое – Николай. Однако поведение, отношение его к Паулине обычным назвать было нельзя. Вернее, привычным. Не гордился он знакомством с эстрадной звездочкой, не восторгался неземной ее красотою, не восхищался замечательной ее, точеной, ладненькой фигуркой. Был с нею хмур и даже грубоват, немногословен, и уж совсем далек от мысли о комплиментах.

– Значица так, девонька, слушай сюда. Внимательно слушай. Повторять я не привык. Отныне жить ты будешь либо со мной, либо с этой старушкой – и не говори потом, что выбора я тебе не предоставил. Про сцену и жизнь, так сказать, светскую, забудь. Пока не поздно, буду делать из тебя человека.

Такие перспективы Паулину, естественно, не обрадовали:

– Да кто ты такой, собственно говоря? И кто дал тебе право так со мной разговаривать? Да ты вообще знаешь, с кем говоришь? Я, между прочим, Паулина Видовская, и разговаривать так с собою какому-то быдлу не позволю! Так что пошло на хер, мурло, и быстренько вези меня домой – у меня концерт завтра!

В ответ на гневную тираду «мурло» отвесило ей звонкую оплеуху и ответило хорошо поставленным голосом:

– Я есть лейтенант нашей родной Советской Армии. А ты есть ни кто иная, как шлюха, даже если и зовут тебя все еще Паулина Видовская. Шлюха и блядь. Только я это твое блядство прекращу, я из тебя натуру блядскую вытравлю по капле, ты у меня еще будешь человеком.

Паулина едва не задохнулась от возмущения. Несколько секунд она только хватала раскрытым ртом воздух, однако легкие, кажется, отказывались его принимать, так как она предварительно забыла выдохнуть. Наконец, приведя дыхание в норму, Паулина гневно зашептала:

– Что?! Да как ты смеешь, гнус? Ты, дерьмо собачье, вшивый лейтенантишка, смеешь так разговаривать со мной, Паулиной Видовской?! Да ты, да я…

Она опять сбилась с нормального дыхания, подавившись собственным гневом. Собеседник же лишь ухмыльнулся кривовато:

– Я предупреждал, что повторять не люблю. Но тебе, возможно, нелегко будет привыкнуть к факту, что на самом деле ты шлюха и блядь, а потому попервости я буду часто тебе это напоминать, пока не поймешь. А вот насчет дерьма собачьего и прочих эпитетов поостерегись: ты задеваешь честь офицера, а это не прощается. Считай, что я тебя предупредил. Итак, выбор за тобой: поедешь со мной или останешься с Марковной? Если ты еще не поняла, я тебе расскажу: без меня ты отсюда не выберешься – вокруг глухой лес да болота, и куковать тебе здесь придется до тех пор, пока все-таки не выберешь меня. Я тебя сюда привез, и только я смогу увезти тебя обратно. Твое решение?

Паулина молчала. Наглая рожа лейтенанта была ей отвратительна, ей претила сама мысль, что она могла провести ночь с этим ублюдком. Боже, куда глядели ее глаза, когда она позволила ему забраться под ее одеяло?! Однако еще отвратительней ей казалась мысль остаться здесь еще на неопределенное время, с ненормальной Марковной. Да и концерт ведь завтра, а без этого мерзавца ей, похоже, действительно отсюда не выбраться.

Она попыталась успокоиться, задержав на несколько секунд дыхание, и сказала почти примирительным тоном:

– Небогатый ты мне выбор предлагаешь, – И, словно еще чуточку поразмыслив, продолжила с наигранным сомнением в голосе: – Пожалуй, я могла бы выбрать тебя, если ты прекратишь меня оскорблять. Про честь офицера ты хорошо помнишь, однако про мою, девичью честь, забыл напрочь.

Николай усмехнулся в усы:

– Нет, милая, это ты забыла о девичьей чести. О какой чести ты можешь говорить, если с тобой позавчера не переспал только импотент? Впрочем, таковых в нашей компании не нашлось. И не говори мне, что это в твоей жизни первая групповушка – мне о тебе давно забавные истории рассказывали, да я все верить отказывался: быть того не может, чтобы Паулина Видовская, такая милая, скромная девушка, оказалась конченной проблядью. Так вот, дорогуша: мне будет очень нелегко все забыть, однако даю тебе слово офицера, что никогда в жизни не напомню о твоем прошлом. Этот разговор в нашей совместной жизни будет единственным, и то лишь для того, чтобы расставить точки над «и». Чтобы не было у тебя соблазна без конца укорять меня тем, что ты, такая вся из себя возвышенная скромница-красавица, пошла на невесть какой мезальянс, выйдя за меня замуж. А потому запомни на всю жизнь, что это ты у нас в семье – шлюха и блядь в прошлом, а я – честный офицер, по благородству души решивший избавить тебя от позора.

У Паулины закружилась голова и кровь прилила к лицу. В висках пульсировала мысль: почему, ну почему он с таким упорством называет ее шлюхой? За то, что переспал с ней разок, и уже сразу шлюха? А что значили его слова о групповушке, что за грязные инсинуации, что за намеки о том, что импотентов в их компании не оказалось? А ведь, она это точно помнила, в той компании она была единственной дамой. Неужели?… Да быть такого не может, – от одной мысли о таком ужасе Паулина отшатнулась. Нет, нет, не может быть, это неправда! Хотя… Нет, все равно нет! И пусть она ничего не помнит об этой вечеринке, как и обо всех предыдущих, пусть она помнит только то, с кем проснулась наутро, все равно не может быть, чтобы…