Кэндис Проктор - Почему исповедуются короли

– И кто дальше? Его брат, Артуа? Который прославился крайней реакционностью наряду с безрассудством, тщеславием и расточительностью? Французы его долго не вытерпят.

– Полагаю, вы недооцениваете энтузиазм Артуа по части репрессий. Еще в 1789 году он наблюдал за ошибками своего брата Людовика XVI, который уступал одному требованию черни за другим, когда нескольких метких картечных залпов хватило бы, чтобы пресечь революцию на корню, не дав ей войти в силу.

Девлин промолчал.

Не дождавшись ответной реплики, Джарвис снова улыбнулся.

– Вы, конечно, знаете, что мои люди следили за французскими переговорщиками с момента их прибытия?

– Нет, не знаю, но это меня не удивляет. Хотите сказать, ваши люди заметили что-то существенное?

– Для меня это не существенно, но они стали свидетелями примечательной ссоры между Дамионом Пельтаном и его сестрой как раз в тот день, когда его убили.

Глаза виконта сузились.

– Так вам известно, что Александри Соваж приходится Пельтану сестрой?!

Вглядываясь в зеркало, Джарвис старательно укладывал складки галстука.

Девлин сбавил тон:

– Где именно происходила ссора?

– Перед «Гербом Гиффорда». Сначала туда явились какие-то мужчина и женщина, некоторое время поговорили с Пельтаном, а затем ушли. Мадам Соваж подоспела, как раз когда Пельтан собирался вернуться в гостиницу.

– Вы не рассказали мне ничего такого, чего бы я не знал.

– В самом деле? Надо же, как вы преуспели в своем расследовании. Вот только, кажется, упустили из виду перепалку, которая тогда имела место.

– А что же послужило предметом той перепалки?

– Увы, мой соглядатай был слишком далеко, чтобы расслышать.

– Тогда с чего он взял, что это была перепалка, даже ссора?

– По горячности собеседников: оба буквально кипели.

– А мужчина и женщина, приходившие ранее? Кто это был?

– Мой соглядатай не смог их опознать.

– В самом деле?

В ответ на явное недоверие виконта Джарвис опять улыбнулся.

– Да, в самом деле.

– Почему же вы поделились со мной этими сведениями только сейчас?

– Потому что ваша одержимость смертью Дамиона Пельтана становится все более неуместной. Вам бы следовало оставаться дома со своей беременной женой.

– Геро вполне благополучна. Поверьте, она вас не поблагодарит, если сподвигнете меня неотлучно увиваться возле нее.

Одернув жилет, Джарвис впился глазами в лицо зятя.

– Если моя дочь умрет из-за твоего отпрыска в ее животе, клянусь Богом, я убью тебя. Собственными руками.

Мужчины сцепились взглядами. И Джарвис разглядел в глазах Девлина тот же глубокий неизбывный страх за Геро, что снедал его самого.

– Она не собирается умирать.

На стук Себастьяна дверь в хирургию Гибсона на Тауэр-Хилл открыла Александри Соваж.

– Гибсон во дворе, выполняет вскрытие тела полковника Фуше,–  сказала она.

– Вот и хорошо.–  Себастьян проскользнул мимо нее в закрывающуюся дверь. – Я хотел увидеть именно вас.

Она недолго постояла с одной рукой на задвижке; туман сочился в прихожую. Потом притворила дверь и повернулась лицом к визитеру.

– Чего же вы хотите от меня?

Единственное платье, оставшееся у нее после пожара, прикрывал перепачканный передник. Щеку пересекала грязная полоса. По всей видимости, докторесса своими руками вычищала небольшую комнату справа от входа.

Себастьян вздохнул свободнее, найдя француженку в хирургическом кабинете, а не в доме Гибсона. Хотя не был уверен, что не переоценивает это обстоятельство.

– По вашим словам, вечером того дня, когда Дамион Пельтан был убит, вы пришли к «Гербу Гиффорда» и застали его стоящим перед гостиницей.

– Да-а, –  протянула она, будто гадая, куда ведут новые расспросы.

– И что вы ему сказали? «Там больной ребенок, хотелось бы, чтобы ты на него посмотрел; пожалуйста, пойдем»?

– Что-то вроде этого, да.

– Ничего больше? А потом вы вместе отправились на Сент-Кэтрин-Лейн?

– Да.

– И когда вы шли вверх по Кошачьему Лазу, он признался, что надеется уговорить леди Питер бежать с ним, и вы поссорились?

– Да. –  Темно-карие глаза Александри смотрели на Себастьяна с подозрением, очень похожим на ненависть.

Он продолжил:

– Так о чем же вы спорили перед «Гербом Гиффорда»? Учитывая все, что я узнал о Дамионе Пельтане, не верится, будто вам было трудно уговорить его пойти с вами. Какого черта вы там ссорились?

– Кто вам сказал, что мы спорили перед гостиницей?

– Дамион являлся членом французской делегации, прибывшей в Лондон с весьма деликатной миссией. Едва ли приходится удивляться, что за ним следили.

– Опять Джарвис, да?

Не дождавшись ответа, Александри презрительно фыркнула.

– И к чему вы ведете? По-вашему, я рассорилась с братом, заманила его в темный переулок, вырезала ему сердце, а затем ударила себя по голове? И потом еще взорвала свою служанку, когда та пригрозила разоблачить мои злодеяния, так? – На щеках француженки проступили красные пятна. – Я врач. Я спасаю людям жизнь, а не отбираю.

Себастьяну действительно приходило в голову, что она могла принимать гораздо большее участие в смерти собственного брата, чем пыталась внушить им с Гибсоном. Но он ограничился прежним вопросом:

– Спор перед гостиницей: о чем он был?

Александри покачала головой.

– Я не вправе вам этого рассказать. Это тайна, и тайна не моя.

Себастьян пронзил ее взглядом.

– Какого черта, по-вашему, я сделаю с этой тайной? Прокричу с крыши дома? Дам объявление в газету? Проклятье! Три человека уже убиты. Скольким еще придется умереть, прежде чем вы решитесь быть со мной честной?! Скажите же, о чем был тот спор, в итоге завершившийся смертью!

Она отошла и встала напротив узкого оконца с видом на переулок. Желтоватый туман снаружи сгустился до консистенции супа-пюре.

– Дамион обнаружил, что я знала… кое-что, имевшее к нему отношение. Знала в течение девяти лет. Он считал, что я должна была поставить его в известность. Сожалею, но большего открыть вам не могу.

В течение девяти лет. Девять лет…

– Ад и преисподня!  –  воскликнул Себастьян. Он вспомнил светловолосого зеленоглазого мальчишку, пускавшего две деревянные лодочки по ручью, и как сестра смотрела на него с поистине материнской любовью и гордостью. – Это Ноэль Дюран, верно? Он никакой не «брат» леди Питер, а ее сын. Ее и Дамиона Пельтана.

Александри повернулась и уставилась на него, ее лицо выдавало удивление.

– Вы знали?

Он покачал головой.

– Нет. Я предполагал, что Пельтан приехал в Лондон, откуда-то прознав, как лорд Питер обходится со своей женой. Но он явился сюда из-за мальчика, не так ли? Какой случай открыл ему правду?

–  Старый священник в Париже. Мой брат сидел возле его смертного одра. Умирающий бредил. Сначала его речи казались Дамиону бессвязными. Но чем дольше он слушал старика, тем больше смысла улавливал.

– Джулия Дюран узнала, что беременна, до того, как покинула Париж?

– Да.

– Тогда почему, черт подери, она не призналась в этом человеку, которого будто бы любила?

– Потому что ей было всего шестнадцать. Потому что боялась. Потому что ее отец заверял, что семья покидает Францию на короткое время. Но он обманулся.

– И вот она оказалась в Лондоне на положении беженки, –  вздохнул Себастьян. – Незамужняя и на сносях. Бедная девочка…

Александри Соваж согласно кивнула.

– Поняв, что происходит, генерал с женой спрятали дочку ото всех. Им было ясно, что правда, если когда-нибудь откроется, погубит Джулию. Мадам Дюран была достаточно молода, чтобы самой притвориться беременной. Вроде бы она даже прикрепляла подушку к животу перед появлением на публике. В положенное время ребенок родился и был объявлен сыном генерала Дюрана.

– У него не было других сыновей?

– Двое старших. Оба погибли, сражаясь с Наполеоном.

Себастьян всегда задавался вопросом, почему стареющий французский генерал отдал свою единственную дочь в жены такому человеку, как лорд Питер Рэдклифф. Да, тот был сыном герцога, красавцем с блестящими связями. Но Дюран, который командовал многими мужчинами, наверняка видел, насколько его зять самовлюблен и распущен.

Теперь картина сложилась.

– А Рэдклифф знает?

– О Ноэле? Я не уверена.

– Но для вас это секрета не составляет.

– Джулия мне доверилась, перед самым отъездом из Парижа. Это был ее секрет, и я тогда поклялась, что никогда никому его не выдам.

– Так Пельтан знал, что Рэдклифф ее избивает?

– Прежде чем приехал сюда? Нет. Но чтобы это выяснить, много времени ему не потребовалось. Тогда-то брат и попытался убедить Джулию вернуться с ним в Париж – ради нее самой, а также ради их мальчика.

– А с чего он взял, что вам была известна вся правда о ребенке?

– Джулия проговорилась. И брат пришел в ярость. Я пыталась ему объяснить, что хранила доверенную мне тайну. Как я могла предать? Но он не хотел меня слушать.

– Но тем не менее пошел с вами на Сент-Кэтрин, чтобы осмотреть больную девочку?

– Дамион был врачом. Он бы никогда не поставил свои переживания выше благополучия пациента. И пошел со мной. Но он был разъярен. Мы все еще спорили, когда ушли со «Двора висельника».

Себастьян пристально изучал Александри, не упуская ни одной детали. Что ж, эта версия объясняет, почему, если кто-то преследовал брата с сестрой, они не слышали шагов за спиной, пока не стало слишком поздно. И у лорда Питера Рэдклиффа появляется отличный повод, чтобы убить бывшего любовника своей жены. Но сюда никак не вписываются смерти Кармелы и полковника Фуше.

– Как думаете, леди Питер все еще любила Дамиона?

– Думаю, да, любила.

– Но при этом отказывалась вернуться вместе с ним в Париж?

– Она сказала, что обязана лорду Питеру и не может его оставить.

– Несмотря на то, что он ее регулярно избивает?

– Я знала женщину, которая до последнего вдоха оправдывала мужчину, бившего ее буквально смертным боем.

– Вы про жену Авеля Баллока?

– Да.

Себастьян продолжал изучать спокойное, гордое лицо француженки. Эта женщина давным-давно повернулась спиной ко всему, что общество ожидало от слабого пола. Она изучала медицину в итальянском университете и вместе со своим мужем-врачом участвовала в походах Великой армии Наполеона. Овдовев же, стала любовницей лейтенанта и продолжила врачевать солдат. Какие обстоятельства свели ее с английским капитаном и заставили выйти за него замуж, можно было только догадываться. Но осознание того, что Гибсон день за днем все больше и больше попадает под ее чары, мучило Себастьяна, ему хотелось немедленно встряхнуть и образумить друга.

– Зачем вы здесь? В смысле, у Гибсона?

Вопреки ожиданию, Александри правильно поняла вопрос и не стала плакаться, что ей необходимо прибежище. Вместо этого она сказала:

– Кто-то же должен ему помочь.

– Гибсону? Да он отлично справляется. По крайней мере, раньше справлялся. До того, как вы влезли в его жизнь.

– Если вы подразумеваете,  что он отлично себя убивает, то так и есть. Вы хоть представляете, каким образом сказывается на человеческом организме длительное употребление опиума? Особенно в тех дозах, до которых он дошел.

– Он не часто выходит за рамки.

– А вам-то откуда знать?

Себастьян открыл было рот, но потом закрыл. По правде, он не часто виделся с Гибсоном последние четыре месяца, а то и дольше.

– Человек страдает от боли. Как, по-вашему, ему с этим жить?

– Я могу помочь ему справиться с болью, если он мне позволит.

– Так же, как помогли детям и монахиням из монастыря Санта-Ирия?

Ее голова дернулась назад, будто от удара.

– Я не знала…

– Ну уж нет, все вы знали! И позволили этому случиться.

Голос Александри прерывался от слез.

– Если кровь тех детей на моих руках, то и на ваших тоже.

– Верно. Вся разница между вами и мной состоит в том, что я никогда этого не отрицал.

Она смотрела на него, и смерть, неотделимая от воспоминаний о той давней португальской весне, стояла в комнате рядом с ними.

Себастьян сказал:

– Пол Гибсон – мой друг. Я не позволю вам его уничтожить.

– Уничтожить его? –  Звонкий смех прозвучал напряженно. – А что, во имя Господа, я, по-вашему, собираюсь с ним сделать? Вырвать сердце и забрать душу?