Кэндис Проктор - Почему исповедуются короли

Она покачала головой.

– Вы спрашивали, откуда мне известно имя мебельщика, Баллока. Что ж, я вам скажу. Я нарочно свела с ним знакомство. Рассчитывала, что он может оказаться полезным, отвлекая всяких надоедливых личностей – вроде вас, – сующих нос в наши дела. Вот почему, прежде чем прийти сюда, мой кузен наведался в мастерскую на Тичборн-стрит – он хотел убедиться, что Баллок знает о ребенке. Представьте, этот громила крайне зол на вас. Поклялся, что отомстит и вам, и Алекси Соваж.

– Сын Дамиона Пельтана в безопасности. – Себастьян сделал к ней шаг, потом еще. – Баллоку до него не добраться.

Ее высокий, звенящий смех разнесся по маленькой часовне. Дождь барабанил по крыше, порывистый ветер волнами налетал на окна.

– Глупец, я не про Ноэля Дюрана говорю. Что мне за интерес в ублюдке принца? Я говорю о вашем ребенке. Вашем будущем ребенке.

Себастьян дернулся, чувствуя, как мороз пробежал по коже.

– Баллок убьет их, – сказала она с холодным торжеством. – Убьет ребенка и его мать.

Себастьян сделал к ней еще один шаг.

– Я вам не верю.

– Это будет величайшая месть из всех возможных, не так ли? – усмехнулась леди Жизель и обрушила тяжелую урну ему на голову.

Острый край серебряной ручки взрезал кожу, горячая кровь хлынула на лицо. Себастьян поднял руку, чтобы отстранить нападавшую, но она снова ударила его урной, ее черты исказились яростью, ненавистью и безрассудной решимостью.

С залитыми кровью глазами Себастьян оттолкнул женщину. Она шатнулась назад, потеряла равновесие и навалилась спиной на перила галереи. Себастьян услышал треск ломающегося дерева и, отерев глаза, увидел, как ужас осознания наполнил ее лицо.

Трухлявые перила, не выдержав, развалились. Леди Жизель, уцепившись одной рукой за балясину, повисла в воздухе. Отпусти она урну, схватись второй рукой, возможно, и спаслась бы. Но нет, она держала свою добычу до конца, даже падая с гневным криком в ворохе взметнувшихся черных юбок.

– Mon Dieu! – возопил священник, когда она с хрустом рухнула на каменные плиты.

Удар выбил урну из ее рук, хрустальный сосуд разлетелся сверкающими осколками, украденное сердце упало близ ее откинутой ладони. Леди Жизель смотрела в потолок часовни большими, невидящими глазами. Но Себастьян не стал задерживаться, чтобы убедиться в ее смерти.

Он со всех ног бежал к двери.

Пол Гибсон сидел спиной к кухонному столу и прищуренными в улыбке глазами наблюдал, как Алекси наполняет чайник и опускает на подставку.

– Я предложил тебе здесь остаться не для того, чтобы превратить в стряпуху и прислугу для никчемного одноногого ирландца.

Она повернула к нему лицо. Пламенеющий в свете очага водопад ее волос наводил на мысли о туманных рассветах и об осеннем листопаде.

– Миссис Федерико вернется не раньше, чем настоит на своем. – Алекси выпрямилась, шагнула к нему между разведенных ног, взялась за плечи, поймала его взгляд и сказала, передразнивая его акцент: – И что же станется с никчемным одноногим ирландцем, а? Ммм?

Он положил ладони на ее бедра, с восторгом убеждаясь, что она желает его, находит в нем что-то привлекательное. Самое страшное, если она вдруг поймет, что он ее не достоин, что ею двигали скорее благодарность и жалость, а не духовная близость и любовное влечение, захватившие все его существо.

– Алекси… – начал Пол, но его прервал стук в дверь.

– Ладно, иди уж, – со смехом отстранилась она, когда он промедлил.

Больше не мешкая, он с трудом встал на ноги.

– Это, верно, Девлин. Пришел за результатами вскрытия того ювелира с Хеймаркета.

Прихватив шандал с парой свечей, Пол захромал по коридору, чтобы открыть входную дверь нежданному гостю. Но то был не Девлин, а страшно раздавшаяся дочь лорда Джарвиса; стоявший сбоку лакей держал над ней зонт. Порывы ветра швыряли в дом пригоршни дождя.

– Боже мой, леди Девлин, – Гибсон со всевозможной поспешностью отошел назад. – Входите, пожалуйста. Что-то случилось?

– Ничего не случилось, – сказала она, встряхивая влажные юбки, когда шагнула в узкий коридор. По ее кивку лакей сложил зонт и побежал к ожидавшему экипажу. – Мне хотелось бы поговорить с Алекси Соваж. Она здесь?

– Я здесь.

Гибсон посмотрел через плечо и увидел Алекси. Та стояла, высоко подняв голову и скрестив руки на поясе. Два женских взгляда встретились, сцепились.

– Не стану вас задерживать, – прервала молчание виконтесса. – Я пришла, чтобы извиниться за свою грубость. Я обвинила вас в низменных мотивах, тогда как единственное, что вы хотели, это попытаться спасти жизнь моему ребенку. Пожалуйста, простите меня.

Алекси шагнула вперед и встала рядом с Полом, ее рот изумленно приоткрылся.

– Так упражнение подействовало? Ребенок повернулся?

Непривычная улыбка заиграла на губах виконтессы, и Гибсон подумал, что никогда прежде не видел ее такой доступной и такой симпатичной.

– Да. Я не знаю, как вас благодарить, скажу лишь… Простите.

Гостья повернулась, чтобы уйти, но Алекси протянула руку, останавливая ее.

– Мы тут как раз чаевничать собираемся. Пожалуйста, присоединяйтесь.

Виконтесса покачала головой.

– Не хочу вам мешать.

– Останьтесь, хотя бы пока буря малость не утихнет, – добавил Гибсон. – Вон, дождь-то как хлещет.

Поколебавшись, леди Девлин медленно улыбнулась.

– Ладно. Спасибо.

Алекси скрылась на кухне, а Пол направился в гостиную впереди гостьи.

– Когда я услышал ваш стук, – сказал он, поставив подсвечник на комод возле двери, – то подумал, что это Девлин зашел узнать про вскрытие Фаррагута.

Подойдя к камину, виконтесса протянула к огню озябшие руки.

– Нашли что-нибудь интересное?

– Кое-что нашел, но, признаться, с убийством бедняги это никак не связано. – Он снял с каминной полки одну из выстроившихся там тяжелых банок с заспиртованными анатомическими препаратами. – Наверное, это немного сложно для понимания…

– Что это? Похоже на… – она осеклась и побледнела, уставившись ему за спину.

Внезапно вдохнув смешанную вонь влажной шерсти, свежей древесной стружки и застарелого мужского пота, Гибсон обернулся и словно попал в ночной кошмар.

Дверной проем заполнял Самсон Баллок, его шляпа и плечи потемнели от дождя, лицо кривила торжествующая ухмылка. Перед собой он держал Алекси, накрутив на мясистый кулак ее огненные волосы и прижимая к щеке лезвие ножа. Ее лицо было алебастрово-белым, горло дернулась, когда она с трудом сглотнула.

Она выглядела очень маленькой – макушка даже до плеча громилы-мебельщика не доставала. Гибсон почувствовал, как сердце забилось о ребра, услышал странный рев в ушах. Прикипев взглядом к Алекси, он бессознательно сделал шаг вперед.

– Какого…

– Подойдешь ближе, и леди докторша останется без глаза, – предупредил Баллок и надавил ножом. По щеке Алекси потекла струйка крови.

Гибсон замер, руки сильно, до боли сжали банку. Чувства внезапно обострились: собственное дыхание оглушительно скрежетало, глаза кололо пламя свечей, мерцающее от холодного сквозняка, который тянулся, скорей всего, из открытой кухонной двери.

– Кто вы такой? – требовательно спросила виконтесса.

– А ты не знаешь, что ли? – Мебельщик рассмеялся, но не весело. – Хочешь сказать, супружник твой, благородный и могучий виконт Девлин, ни словечком не остерег насчет меня?

– Его зовут Самсон Баллок, – голос Алекси звучал спокойно, без единой нотки страха, – и он здесь потому, что считает меня виновной в смерти своего брата.

Баллок, крутанув кулаком, туже натянул ее волосы, заставив вздрогнуть и неестественно вывернуть голову.

– Ты и есть виновная, чертова сука. Я ж тебе обещал, что ты у меня поплачешь, раз сунула свой французский нос не в свое дело. Теперь-то жалеешь небось, а? Через тебя и брат твой помер, и старуха твоя. Очередь за тобой, сука. – Отведя нож от щеки Алекси, он ткнул им в сторону Геро Девлин. – И вот за нею.

Все еще стискивая банку с заспиртованным препаратом, Гибсон медленно шагнул вперед, потом еще раз. Его сотрясала дрожь, он еле ковылял, чуть не падая.

– Придурок, я кому сказал не двигаться! – вспылил Баллок. Затем кивнул на сосуд в руках Гибсона. – Что за чертова хрень?

– Это? – Гибсон поднял ношу повыше. – Сердце.

Поймав взгляд Алекси, он отчаянно попытался передать ей мысль о том, что собирался сделать. Безнадежная попытка, но может, она поймет хотя бы, что нужно быть готовой?

Он снял крышку с широкого горла.

– Довольно необычной формы. Хотите посмотреть? – и с этими словами Гибсон выплеснул содержимое банки в лицо Баллоку.

Тот взревел и откинул голову, когда спирт ужалил глаза. Мебельщик по-прежнему держал нож, зато отпустил Алекси, чтобы отереть лицо большой ладонью.

Вывернувшись из-под его руки, она схватила с комода шандал и ткнула горящими свечами в пальто Баллока.

Залитая спиртом ткань занялась огнем, пламя подпрыгнуло и заплясало на длинных черных волосах.

– Алекси! – крикнул Гибсон, испугавшись, что огонь перекинется ей на плечи и голову, куда спирт тоже попал.

Баллок снова испустил рев, слепо закружил на месте. Сорвав шляпу, он хлопал себя по голове и пытался стянуть пылающее пальто.

– Я тебя убью! – вопил он. – Всех вас убью!

Жена Девлина нагнулась к камину. Гибсон понял ее задумку, лишь когда она обеими руками взялась за кочергу. А потом она сделала шаг вперед и с размаху обрушила кочергу на голову Баллока.

Железный прут врезался в череп сбоку, кость отвратительно хрустнула. Баллок тяжело повалился, опрокинув стол, и пламя с его пальто и волос метнулось на потертый, залитый спиртом ковер.

– Быстрее! – воскликнул Гибсон, подавшись к окну и чуть не падая. – Шторы!

Алекси подбежала первой и сдернула вниз выцветшую тяжелую ткань, подняв облако пыли и паутины. Геро Девлин сняла с себя накидку и принялась хлопать по огню, который трещал уже у двери. Дым заполнил комнату.

– Сюда! – крикнула Алекси, бросая штору на языки пламени.

Вместе они забили и затоптали огонь до полного уничтожения. На черном, закопченном ковре так и лежал Баллок с размозженной головой.

– Надеюсь, он мертв, – сказала виконтесса.

– Да уж, – подхватила Алекси.

Трое победителей дышали заполошно и хрипло, их лица раскраснелись от жары и от радости. Они обменивались восторженными взглядами, без слов понимая друг друга.

А затем из прихожей раздался крик и грохот.

В гостиную ввалился Девлин и остолбенел, мечась взглядом между женой, Гибсоном, Алекси и кровавым, почерневшим трупом у их ног.

– Какого черта?!

На лице виконтессы появилось странное, ошеломленное выражение, которое озадачило Гибсона, но тут он заметил влажное пятно, расплывавшееся по ее юбке и по ковру под ее ногами, – пятно, не имевшее никакого отношения к разлитому спирту.

– Ну, – сказал Гибсон со смехом, вызванным головокружительным облегчением. – Ты, пожалуй, малость опоздал, чтобы помочь нам позаботиться о мистере Баллоке. Но зато поспел как раз вовремя, чтобы доставить свою жену домой. И поспеши. Судя по всему, ваш малыш решил, что ему самая пора появиться на свет.

Суббота, 30 января

Младенец-то повернулся, но Геро все равно промучилась всю ночь и половину следующего дня. Поначалу Себастьян помогал ей ходить взад-вперед перед камином; шторм на улице пушечно бил в стену порывами ветра и обстреливал окна дождем. Затем, когда приступы боли стали такими сильными и частыми, что жена больше не могла держаться на ногах и легла, он сидел рядом. Геро отчаянно вцеплялась в его руку. Если бы он мог забрать ее боль, то так бы и поступил. Спустя несколько часов он уже думал, что если бы ценой своей жизни мог прекратить эту бесконечную, жестокую агонию, то и на это согласился бы.

А младенец все не хотел рождаться.

– Матерь Божия, почему вы ничего не делаете? –  накинулся Себастьян на Алекси Соваж ближе к полудню.

Гибсон настоял на том, чтобы целиком довериться французской докторессе, заявив, что за один лишь последний год она приняла больше родов, чем он за всю свою врачебную карьеру. Но по мере того как часы тянулись и тянулись, а взмокшая Геро, подавляя стоны, продолжала страдать, Себастьян все сильнее сомневался в здравомыслии своего друга.

Француженка глянула на него, ее осунувшееся лицо покраснело.

– Ваш сын появится на свет, когда будет к тому готов, милорд.