Анна Дубчак - Почерк зависти, или Я вас ненавижу

Он был несколько даже рад, когда Ольги не оказалось дома. У него хватило времени принять душ, сменить рубашку, накрыть стол и поставить в вазу цветы... И еще... Он, едва успев стряхнуть снег с шапки и даже не разувшись, достал из кармана длинного мехового пальто красную бархатную коробочку и открыл ее. При электрическом свете бриллиант сверкал, конечно, не так, как в магазине, но все равно он был хорош: крупный, в обрамлении восьми изумрудов, источавших зеленоватый загадочный свет... Такой же свет излучали и ее глаза сегодня утром, когда он заглянул в них, чтобы окунуться в их тепло и снова почувствовать себя любимым. Ольга умела внушить ему это чувство, как никакая другая женщина, и потому он, едва наступал вечер, уже начинал тяготиться делами и спешил домой, к жене. Он знал, что она встретит его улыбкой, обнимет, скажет что-нибудь ласковое или смешное, чем сразу же снимет груз забот и тревог... Фирма, которую он возглавлял, переживала не лучшие времена, но вот сейчас как будто бы все становится на свои места... Еще месяц-другой, и они позволят себе открыть сразу три филиала...

Он не был уверен, что она запомнила этот день... А ведь ровно год тому назад они познакомились на вечеринке у Фруманов, и он пошел ее провожать... И проводил... Она была в зеленом узком платье, красивая, немного навеселе, она много смеялась и ходила чуть покачиваясь, это было смешно и даже трогательно. И тогда он легко подхватил ее на руки и донес до ее дома, поцеловал на прощанье, а на следующий день приехал опять, поднялся и позвонил в дверь... Она была уже не такая праздничная и сверкающая, как на вечеринке своей сестры. На ней было длинное домашнее платье, а глаза заспанные, но лицо милое и почти детское...

Сергей поставил бутылку с шампанским в самый центр стола, рядом с розами, достал хрустальные фужеры, серебряные кольца для салфеток, принес блюдце с лимоном, тарелку с нарезанной ветчиной и розетку с икрой...

И в это время зазвонил телефон.

— Сергей Петрович Савельев? — прозвучал высокий женский голос.

— Да, я вас слушаю...

— Мне очень неприятно сообщать вам все это, но я не в силах нести этот груз одна... Дело в том, что ваша жена уже несколько недель встречается с моим мужем... — Женщина сделала паузу, словно перевела дух, и продолжила со слезами в голосе: — Они встречаются у него в офисе... Я понимаю, конечно, Ольга — красивая женщина, с ней хотели бы переспать многие мужчины... А я некрасивая, но, понимаете, Вадим — МОЙ муж! И я никому не собираюсь его отдавать... даже на время... Вы слышите меня?

— Что? — переспросил он. — Но этого не может быть...

— Еще как может! Увезите ее куда-нибудь... Она словно околдовала его... Или я за себя не отвечаю...

В трубке уже давно звучали гудки, а Сергей все держал ее, не желая верить услышанному. «Этого не может быть... Нет, она на такое не способна...» Но в то же время мозг его начал лихорадочно припоминать и анализировать факты, свидетельствующие о том, что все это может быть реальностью... «Она целыми днями дома одна, предоставлена сама себе, скучает, занимается только тем, что ходит к подругам или в кино... А почему бы и нет? Она любит заниматься сексом, она раскована, красива, молода... Так почему бы и нет?..»

Он не мог объяснить позже, почему открыл шкаф и начал вытаскивать оттуда ее платья и швырять их на кровать... Быть может, он пытался представить себе Ольгу, снимающую эту одежду перед чужим мужчиной... Записку, которая вылетела из маленького кармашка черного бархатного жакета, он заметил сразу же... Дрожащими руками развернул и прочел: «Поскорее бы ты пришла!.. Сижу за столом вот уже целых два часа и представляю, что ты уже здесь, у меня, в кресле — голенькая и розовая, щеки раскраснелись, потому что ты знаешь, чем мы сейчас будем заниматься... Жаль, что я не могу приглашать тебя к себе почаще, у нас сейчас запарка... Оля, у тебя очень эротичное имя, оно такое же овальное, как и твой ротик в тот момент, когда ты делаешь мне... Ты никогда не измеряла сантиметром свою родинку на плече? Мне кажется, что она по размеру совпадает с моей, которая находится... сама знаешь где... Ты все-таки предложи своему Савельеву то, о чем я тебе говорил... По-моему, ему должно понравиться: двое мужчин и одна женщина, да еще такая, как ты... Мне хочется писать всякие глупости в духе Генри Миллера, помнишь, с чем он сравнивал то, что находится у вас между ног? С розовым кустом, кажется... А еще он хотел бы забраться внутрь, свернуться там клубком и замереть... О, как я его понимаю!.. Если бы ты сейчас видела меня... Все, до завтра! Обеспечь себе алиби и приезжай. Только не забудь: по пятницам — красное белье... Целую всюду. В.»

Его затрясло — он увидел сложенное на подушке красное кружевное белье жены... Вчера была пятница, и она вернулась домой в половине одиннадцатого, сказала, что была у какой-то знакомой, которая живет аж возле аэропорта... Он взял в руки красный кружевной комок и поднес к носу, легкий цитрусовый аромат напомнил ему утренние объятия, близость... Неужели теперь все для него закончилось? «Кажется, уж лучше бы она умерла...»

Когда раздался звонок, он встал и, как пьяный, пошел открывать. Это была она. Как Снегурочка, высокая и запушенная снегом. Даже шубка побелела. А глаза смотрят прямо и открыто, словно ей нечего бояться. И блестят... Откуда она вернулась?

— Привет! Ты не забыл, какой у нас сегодня день? — Она сделала резкое движение, и перед глазами невменяемого Сергея возник огромный букет из белых и розовых гвоздик. — Поздравляю, — продолжала она как ни в чем не бывало. — А еще я купила в ресторане жаркое, его надо просто подогреть... Ты что это не впускаешь меня домой? Тоже сюрприз?

Она ничего не подозревала. Сначала смеялась, а потом притопнула ногой в нетерпении (пусти, мол), но он так и не пустил ее. Он даже не помнил, что говорил ей, кричал, оскорблял, схватил гвоздики и растоптал их у нее на глазах... Она даже не успела ничего ответить, а только увидела его лицо и поняла: это конец... Они потеряли друг друга — навсегда...

Когда она очнулась, то поняла, что лежит на крыльце своего дома... Кажется, она скатилась с лестницы, то ли сама, то ли это сделал ОН... Она с трудом поднялась и тут же снова села: резкая боль в ноге... И еще сильно горела правая скула... Она дотронулась рукой — кровь. Начиналась метель. Нужно поскорее доехать до Ады... Только для этого придется как-то добраться до дороги, а там она остановит такси... Она так и сделала, с трудом доползла. Не было сил даже плакать, в горле словно застрял ледяной шарик и все не таял...

Прямо возле нее остановилась машина. Какие-то руки подхватили ее и забрали в ад, в смерть... Их было трое в этой машине... Звери, животные...

* * *

— Спойте еще раз этот номер, но постарайтесь не фальшивить, а то от вашего крика у меня уши закладывает... — Наталия, тяжело вздохнув, окинула взглядом маленький натопленный класс, в котором стояло всего шесть столов. За ними сидели юные музыканты, вспотевшие от жары и изматывающих упражнений по сольфеджио, она дала им тональность и не спеша прошла к окну. Голубоватые сугробы прямо на глазах распухали от этого невиданного снегопада... «Красиво, — подумала она, — черное бархатное небо, белый пушистый снег, желтый свет фонаря... Вот если бы еще не это детское блеяние...»

* * *

Она уже сто раз пожалела о том, что вернулась в музыкальную школу. Контрастов ей, видите ли, захотелось... Но, с другой стороны, ее тоже можно понять. Летом она рассталась сразу с двумя своими мужчинами — Логиновым, прокурором, и Валентином, которого она любя называла Жестянщиком... Объяснить Логинову, с которым она жила под одной крышей, что ей «по жизни» необходимы именно они оба, она все равно не смогла бы, поэтому она выбрала единственный правильный для себя путь: удалила их из своей жизни, как два разболевшихся, но еще вполне здоровых зуба...

Сара, ее близкая подруга, узнав об этом, была шокирована: «Ну ладно еще твой Жестянщик, жила ты без него сколько и еще столько же прожила бы, но Логинов... Как же ты теперь обойдешься без него?..» Наталия понимала ее: Сару пугали трудности, которые могли возникнуть в их жизни из-за ссоры Наталии с прокурором. Потому что бизнес, который они — Сара и Наталия — организовали и который начал приносить наконец-то неплохие деньги, своим рождением был обязан прокурору. Частные расследования, которыми занималась Наталия благодаря своим уникальным способностям, питались официальной информацией, полученной от прокурора и его помощников, Сергея Сапрыкина и Арнольда Манджиняна. И хотя зачастую приходилось лавировать и хитрить, чтобы выудить у Логинова эту самую информацию, то теперь вообще могло остановиться все дело. Об этом Сара и сказала Наталии при встрече, на что подруга лишь пожала плечами: «Значит, вернусь в музыкальную школу». И вернулась. А что дальше?

Но Сара не оставляла ее. Именно она научила ее понимать вкус денег, а значит, вкус и самой жизни. Большая квартира Наталии сотрясалась длиннющими монологами, суть которых сводилась к следующему: «Что ты прозябаешь в этой дыре, в этой провинции, когда у тебя есть деньги, которых тебе хватило бы, чтобы перебраться в Европу, купить там дом...» И все в таком духе. Дело в том, что одно из последних дел принесло Наталии действительно большие деньги. Картины французского постимпрессиониста Роже Лотара, найденные ею совершенно случайно в процессе расследования причины смерти своей подруги Полины Царевой, были проданы некоему Фальку, антиквару, французскому русскому или русскому французу, проживающему в Париже и делавшему на антиквариате деньги. Жизнь улыбнулась ей, осветив золотым блеском серые будни и предлагая резко переменить обстановку, но она почему-то этим не воспользовалась. «Ты не понимаешь, Сара... Все дело в контрастах... Я знаю, что могу в любое время уехать отсюда и зажить совершенно другой жизнью, полной удовольствий и комфорта. Именно эта МЫСЛЬ, эта ВОЗМОЖНОСТЬ приносит мне куда больше удовольствия, чем все то, что меня там ждет в реальности... Я так хорошо себе это представила, что словно бы уже пожила ТАМ, ты понимаешь меня? А теперь вот как бы вернулась сюда, в холодную Россию, в свой небольшой провинциальный город с грязью на дорогах и расхлябанными троллейбусами... Я хожу каждое утро на работу...»

«Ну, положим, не ходишь, а ездишь на своем сиреневом «Опеле»...»

«Не перебивай меня! Я вообще могу замолчать, если ты не в состоянии меня понять. Вот черт, ты сбила меня с мысли!.. Одно могу сказать: уехать я всегда успею. Но здесь у меня ты, Логинов и Жестянщик. Хотя я их почти не вижу, они все равно живут в моем сердце... А еще приходят во сне...»

«Может, тебе завести нового мужчину?»

«Если и так, то это должно произойти естественно, спонтанно... Что же касается нашего дела, то ты ведь свои проценты получила?»

«Получила, спасибо».

«Тогда — до встречи. Мне пора на урок».

Домработница Соня, которую Наталия наняла еще в бытность своего полусупружеского романа с Логиновым, жила в ее квартире на прежних правах. Она всегда помнила о своих обязанностях, но видно было, как женщина скучает по Логинову. «Только он и умел хвалить мою стряпню», — сказала она однажды, и это прозвучало так искренне, что Наталия чуть не растаяла и не предложила ей перейти «на службу» к прокурору. Но вовремя одумалась: ревность, как облезлая и старая, но опытная кошка, подняла ушки на макушке. «Этого не следует делать... Соня прекрасно готовит, пусть остается здесь. К тому же постоянная женщина в его холостяцкой квартире может приобрести повадки жены, а мне это ни к чему».

* * *

Прозвенел звонок, дети, как по команде, исторгли восторженные крики по поводу окончания этого никому не нужного музыкального садизма, — именно таковым всегда считались уроки сольфеджио. Юные дарования поспешно выбежали из класса в страхе, что Наталия Валерьевна оставит кого-нибудь из них на дополнительное занятие. Но Наталия Валерьевна даже и не думала мучить этих мальчиков и девочек, понимая, что дети не виноваты в том, что родители обрекли их на семилетнее мучение, называемое музыкальной школой. Именно так родители стремились заполнить свободное время своих чад, поскольку профессиональных музыкантов из выпускников этой школы выходило все меньше и меньше. Это объяснялось очень простой причиной: профессия перестала быть нужной. В самом деле — зачем ехать в глухомань, в заросший паутиной деревенский клуб, если жить придется в холоде и голоде, да нередко и в обществе алкоголиков? Не проще ли найти сытное и теплое местечко в городе? Но вакансии в городе были распределены на десятилетия вперед, а потому музыканты, которых стало как «собак нерезаных», подались, кто куда — работали лоточниками, уборщицами, а некоторые, и это касалось в основном женщин, просто превратились в домохозяек, безропотно прислуживающих за столом, содержащих дом и обязанных чистить обувь мужу-кормильцу...