Ее губы были полными, совершенного розового оттенка. Бледная кожа была следствием недостатка витамина D, и бледность эта еще больше подчеркивала каждый шрам на ее лице.

Самая захватывающая часть на лице - это ее серые глаза. Глубокие темные круги под глазами говорят мне о том, что каждый божий день она борется со своей болью, ночные кошмары лишают ее сна. Левый глаз в сравнении с ее правым, немного скошен вниз.

Я спрашиваю себя, что же видели эти печальные, штормовые глаза.

Потерявшись в своих впечатлениях от Эйлин, я понимаю, что пропустил подъездную дорожку к своему офису. Развернув свой BMW, паркую машину на закрепленном за мной месте на стоянке и выхожу из машины.

Остаток времени я думаю об Эйлин. Ее смех завораживает меня. То, как она описывала Мистера Босса и то чувство независимости, пока каталась на нем. Надеюсь, в скором времени я смогу вернуть ей место, где ее разум не будут мучить видения прошлого.

- Привет, Лорен. Погугли-ка для меня Эйлин Соммерс и получи также ее медицинское досье, пожалуйста, - прошу я секретаря.

Лорен около пятидесяти, и последние шесть лет она работает на меня.

- Непременно, Дом. - Она единственный человек в целом мире, кроме моих родителей, кому я разрешаю называть себя Домом, потому что, по правде говоря, она для меня словно родная мать.

Войдя в свой кабинет и включив свет, я сажусь в своё кресло за большим дубовым столом.

Пока я был у Эйлин, я не делал никаких заметок. Я полностью положился на свою память, чтобы она не ощутила себя запуганной очевидным исследованием. Она и так уже чувствовала себя скованно моим пребыванием там. То, сколько времени ей понадобилось, чтобы открыть мне дверь, доказывало это.

- Вот, это то, что удалось найти в Гугл,- сказала Лорен, входя в кабинет.

- Благодарю.

- Я только что сделала запрос в больницу. Но должна сказать, я помню этот случай. Ее несколько дней не могли найти. Это как раз совпало по времени с другими случаями об исчезнувших и изнасилованных девушках, найденных потом мертвыми. Двое, Эйлин и еще одна, выжили. Но в скором времени одна из выживших девушек покончила с собой.

- Значит, Эйлин - одна из тех девушек, - говорю я, не ожидая ответа Лорен.

- Как видно, да, - вздыхает Лорен. - Она была такой красавицей до этого.

- Спасибо, Лорен, - говорю я, начав пролистывать отпечатанные ею страницы.

Я полностью погружаюсь в найденную информацию об Эйлин Соммерс. На момент исчезновения ей было двадцать лет, через три дня после похищения ее нашли в местном пруду. Молодая пара обнаружила ее, едва дышащую, израненную, абсолютно голую, с ужасными травмами.

Эту пару интервьюировала местная газета. Обнаружив ее и позвонив в Службу Спасения, женщина побежала в машину и принесла одеяло для пикников, накрыть Эйлин, пока они ждали прибытия парамедиков. Мужчина оставался с Эйлин, разговаривая и успокаивая ее, в то время как она то приходила в себя, то снова теряла сознание.

Газетные вырезки предполагали разные версии нанесенных ей травм, но я лучше дождусь досье из больницы, чтобы понять насколько все серьезно.

Насильников не поймали, и это собственно объясняет, почему Эйлин живет в состоянии постоянного удушающего страха.

Лорен также удалось накопать то, что Эйлин единственный ребенок. Когда дедушка с бабушкой по материнской линии погибли в автомобильной аварии, Эйлин получила в наследство достаточно денег, чтобы купить дом и безбедно, хотя и скромно, жить до конца своих дней.

Сложив бумаги на стол, я переплел пальцы, уперев в них подбородок.

Эйлин понадобилась вся ее храбрость, чтобы обратиться ко мне за помощью. Запертая в своем доме, она едва ли живет, правильнее сказать, выживает.

Она с трудом держится за жизнь, ее все ближе и ближе толкает к краю забвения.

В полном одиночестве, полная отвращения к себе, раскаяния, преследуемая призраками того, что было у нее отобрано, Эйлин изолирует себя от этого мира, имея все основания бояться быть раненой снова.

Прятаться от мира - это не только ее спасение, но еще и ее болезнь. Чем сильнее она укрепляет барьеры вокруг себя, тем больше эти стены будут давить на нее.

Однажды эти стены, которые Эйлин возвела вокруг себя, сомкнуться над ней и раздавят, хороня под собой еще одну невинную, сломанную жизнь, которая могла бы быть теплой и красивой, если бы только она позволила мне помочь себе.

Телефон в моем кабинете звонит, возвращая меня из размышлений о том, как помочь Эйлин. Я знаю, что на другом конце провода Лорен ждет, когда я отвечу ей.

- Лорен, - говорю я.

- Дом, Челси на телефоне, говорит это важно. - Я закатываю глаза при упоминании ее имени.

- Ладно, соедини нас.

Раздается щелчок, и я понимаю, что на линии с Челси.

- Челси, - твердым голосом начинаю этот неловкий разговор.

- Доминик, нам надо поговорить.

- Нет, не надо, но если тебе кажется, что тебе есть, что сказать, могу дать тебе тридцать секунд, - говорю я, в то время как под большим дубовым столом, мое колено начинает трястись от раздражения.

- Я хочу вернуться домой, - скулит она противным голосом.

- Нет.

- Ну же, детка. Я усвоила свой урок. Я хочу вернуться и помириться с тобой.

- Челси, после того, что ты сделала, мы не сможем помириться. Я уже сказал тебе, все кончено.

- Но это же смешно. Одна маленькая ошибка, и ты собираешься выбросить на помойку десять лет брака?

- Маленькая? - я ощущаю, как под моей собственной кожей, все мое тело начинает трястись. - Маленькая ошибка? - Мое сердце бьется как сумасшедшее, и я пытаюсь сдержать все те злые слова, которые хочу выкрикнуть ей.

- Ну, давай же, рано или поздно тебе придется простить меня, - умасливает она.

- Я уже простил тебя. Но я не забыл и никогда не забуду. Мы закончили.

- Ты думаешь, прислав мне бумаги на развод, ты закончишь все это? Мой адвокат тебя живьем съест, - ее голос становится злым. По тому, как она пыхтит, я могу сказать, что она расхаживает туда-сюда, как она обычно делает, когда бесится.

- Мы позволим адвокатам самим разобраться с этим. До свидания, Челси, - говорю я до того, как она начнет следующую тираду.

Мой разум незамедлительно возвращается к двадцатитрехлетней молодой женщине, с которой я познакомился этим утром.

Ее сила ослепляет меня. Но ее душа так сильно страшится угроз и боли.

Эйлин может и сломана, но и мне самому нужно спасение.


Глава 6

Одна тысяча двадцать второй день и мне все еще больно.

Моя душа продолжает кровоточить, а сердце все так же погружено в лед, боясь что-либо почувствовать.

Но сегодня я собираюсь открыть дверь. Сегодня я действительно собираюсь попытаться.

Попытаться увидеть мир не только в бежевом цвете.

Попробовать вернуть краски в мою сломанную жизнь.

Попробовать дышать, не позволяя постоянному вихрю безнадежности толкать меня все дальше в темноту.

Я собираюсь попытаться.

Выглядывая из окна кухни, замечаю ярко-голубое небо. Частично спрятавшееся солнце ярко сияет, освещая все вокруг.

Быть может однажды эти золотые лучи света дотянутся и до меня. Возможно, солнечный свет растопит лед в моем сердце и заполнит пустоту в нем так, что я снова буду цельной.

Раздается звонок в дверь, и я знаю, что доктор Шрайвер уже приехал. Еще только 9:50. Он приехал раньше. Подхожу к двери и смотрю в глазок. Я не могу его видеть.

Это не он?

А если это они, и они вернулись, чтобы убить меня?

- Эйлин, вы сказали, что откроете дверь, - говорит из-за двери доктор Шрайвер. Он должно быть уже присел, ожидая меня.

Я ввожу код, чтобы отключить сигнализацию, отпираю дверной замок, а затем опускаю свою руку на ручку и второй замок.

Сердце бьется быстро, и я ощущаю, как струйка пота стекает по моей шее вниз.

Я могу сделать это.

Я могу открыть дверь.

Это всего лишь гребаная дверь, Эйлин. Открой ее.

Я открываю маленькую щелочку и выглядываю наружу.

Положа ногу на ногу, Доктор Шрайвер сидит на крыльце и смотрит на меня.

- Как мило с вашей стороны присоединиться ко мне сегодня, Эйлин. Не хотите ли присесть? - Смеясь, говорит он и рукой указывает мне на пол с моей стороны прозрачной дверь.

- Спасибо, что снова пришли увидеться со мной, доктор Шрайвер. - Я присаживаюсь на пол, принимая такую же позу, что и он.

- Вы точно собрались сделать из меня либо старика, либо напыщенного осла с перьями в заднице. Пожалуйста, зовите меня Домиником.

Из меня вырывается маленький смешок, и я киваю ему головой.

- Расскажите мне о своей ночи? Что вчера было у вас на ужин? - Спрашивает он.

На ужин? Он хочет знать, что я ела? Это немного… странно.

- Умм, я ела спагетти.

- Сами готовили?

- Да, сама. Я немного умею готовить. Конечно, я не великий повар, но накормить себя могу. Я люблю свежеприготовленную пасту, а не магазинную, поэтому я заготавливаю сразу большую партию, которую можно растянуть на какое-то время. Я не большой едок. - Я смотрю на улицу, позади Доминика.

- Какое у вас самое любимое время года? Сам я люблю весну, она словно обещание новых и восхитительных вещей в будущем. Недвижимые, спящие зимой вещи, будто обретают вторую молодость. Единственное, чего я не люблю, это пчелы. У меня аллергия на пчелиный яд. На самом деле, я даже ношу с собой шприц с антидотом, на всякий случай. Думаю, мои шансы стать пчеловодом вылетели в трубу в тот самый первый раз, когда меня везли в больницу из-за того, что опухшая трахея перекрывала доступ воздуха. - Он смеется своей собственной шутке, и я понимаю, что улыбаюсь вместе с ним.

- А мне нравится осень, - отвечаю я, опустив глаза и смотря в пол.

- Что же так привлекает вас в осени?

- Мне нравится наблюдать, как листья меняют цвет. Я сижу на столешнице кухонного стола и каждый день смотрю, как ярко-зеленые листья становятся желтыми, а потом и темно-оранжевыми.

- Вам нравится оранжевый цвет?

- Да, думаю, да. Моя жизнь бесцветна. Мне нравится притворяться, что я погружена в яркость. Но в большинстве случаев это происходит только на несколько секунд, до того момента, как я напоминаю себе насколько черная у меня жизнь. - Я опускаю подбородок на грудь под весом правды в моих собственных печальных словах.

- А какой у вас самый любимый цвет? Я люблю зеленый. Я нахожу его очень успокаивающим и жизнеутверждающим.

Посмотрев на Доминика, я замечаю, что на нем надеты темно-синие джинсы и зеленая рубашка на пуговицах с длинными рукавами.

- Фиолетовый. Когда я была маленькой девочкой, мне хотелось фиолетовую комнату. Мои папа с мамой любили меня так сильно, что они покрасили мою спальню в четыре оттенка фиолетового. Они сделали это, пока я была в школе, и когда я вернулась домой, они притворились, что это самый обычный день. Войдя в свою комнату, я кричала и плакала от восторга.

- Сколько вам было тогда лет?

- Мне было двенадцать. Я все еще помню тот день, как будто это было вчера. Мне не разрешали спать в моей комнате несколько ночей, пока запах не выветрится. Этот цвет остался до сих пор. Ну, я предполагаю, что это все еще четыре оттенка фиолетового. Я не была в доме у родителей в течении… - я замолкаю, не желая заканчивать предложение.

- Расскажите мне о своих друзьях.

- У меня их нет.

Доминик глядит мне в глаза и, хмуря брови, склоняет голову набок.

- С трудом могу в это поверить, Эйлин. Вы обладаете очень приятной и легкой индивидуальностью. Почему у вас нет близких друзей?

- У меня вообще никаких друзей нет.

- Ну, это определенно не может быть правдой, - говорит он, разводя и снова кладя ногу на ногу.

- Я не могу быть среди людей. Они пугают меня. И те друзья, которые у меня были, оставили меня, когда я…

- Когда вы что?

- Когда я уже не могла быть той, какой они хотели бы, чтобы я была.

- И что же они хотели? - Спрашивает Доминик, снова передвигаясь.

- Они хотели, чтобы я была нормальной.

- Что заставляет вас думать, что вы не нормальная?

- Мне следует оставить позади то, что со мной произошло.

- Кто сказал?

- Ну, с тех пор прошло столько времени. И по телевизору я видела тех девушек, которые только спустя четыре месяца были в состоянии рассказать свою историю. Прошло уже три года, а я до сих пор не могу забыть то, что произошло. - Я встаю и начинаю расхаживать туда-сюда прямо за дверью.

- Эйлин, - зовет меня Доминик. Я оборачиваюсь и вижу, что он тоже встал. - Эйлин, - снова говорит он, пока я расхаживаю туда-сюда в напрасной попытке облегчить свое разочарование.

Три чертовых года и мой разум до сих пор не может справиться с этим.