– По-моему, так даже лучше. Слушай, а что, есть эффект? От объявления? Это чего, женихи у тебя? Клюнули, голодранцы, я так и знала! – обрадовалась Марго. – А тот, Олег, что ли, на малообеспеченного вроде не похож.

– Рит, ну чего ты все: «голодранцы» да «голодранцы»… Получается у тебя лучше мужиков зарабатывать, так они же не виноваты, что ты такая талантливая. В крайнем случае, надо говорить, мне сегодня объяснили, не голодранцы, а бесприданники. Гораздо культурнее звучит. Да серьезно, Ритуль, что все на деньги-то сводить? Вот Лев Николаевич – профессор, литературу преподает, очень приятный человек, у него целая теория на этот счет.

– Это из Островского, что ли? – спросила Марго. – Ну, неважно. То есть все жениться? А ты что?

– Выбираю! Не решила еще, – опять засмеялась Ирина. У нее на душе стало так легко, так радостно, как не было целый год.

– А милиционер? Вызывать, что ли, пришлось? Давай я с ним поговорю, уладим… – забеспокоилась Рита.

– Нет, он тоже, по-моему, по объявлению, – понизив голос, сказала Ирина. – И он тут сам все улаживает. Я тебе потом расскажу – со смеху умрешь. Пойдем, познакомлю, чтоб ты имела представление.

Ирина потянула Марго за руку, но она руку освободила.

– Ир, послушай… Я опять, получается, тебе свинью подложила. Как в тот раз. Ты на меня не злись, а? Я как узнала, что он к тебе ушел – письма нормально составить не умеет, идиот, ничему не научился! – на стенку полезла от злости. Имя у него! Придурок! Да главное – не то, что он ушел, таких как он – пятачок за пучок, найду и получше. Но что ты… Что к тебе… Ты ему нравилась всегда, я и подумала. Прости, а?

Вместо ответа Ирина от полноты чувств, как девчонка, подпрыгнула на месте и повисла у Марго на шее, так что та едва устояла на ногах.

– Ритуля, я так счастлива, что мы с тобой помирились! У меня же, кроме тебя и Юльки, никого на свете нет! Я тебе все-все прощаю! Я тебя люблю! Пойдем, у нас тут такие дела! Мы развлекаемся всю ночь! И Дед Мороз приходил, и пожар был…

Марго, которую Ирина тащила в гостиную, пыталась еще что-то спросить, но Ирина, не слушая, обернулась и прошептала ей прямо в ухо:

– А этот… в форме который, Петрухин… Он мне даже нравится. С ним спокойно.

После этого заявления она втащила Марго в комнату и заявила во всеуслышание:

– Это моя лучшая подруга Маргарита! Это она дала объявление! И Деда Мороза тоже она заказала. Да, Ритуль? И я ее очень люблю!

Столь непоследовательная речь произвела на собравшихся должное впечатление. Все вновь уставились на Марго и принялись рассматривать ее в новом качестве – любимой подруги и автора объявления, которое позвало их в дорогу, вдохновило на подвиги и подарило волшебную, по определению Евстолии Васильевны, ночь. Пока все созерцали и приводили мысли в порядок, Шустрый действовал: еще раз переставил стулья и тарелки таким образом, чтобы оказаться рядом с Маргаритой.

Когда все уселись, Рита заявила, что с утра ничего не ела, поэтому просила на нее не обращать внимания и дать ей хоть что-нибудь поесть. Олег немедленно соорудил на тарелке небольшой стог из салата и сложную композицию из буженины, огурцов, рыбы и прочего, еще оставшегося на столе. Евстолия, не в силах избежать соблазна таращиться на Марго – вытащила себя из-за стола и объявила, что будет собирать все к чаю. Льва Николаевича она уволокла на кухню. Он, желая блеснуть своими кулинарными талантами, не особенно сопротивлялся и немедленно начал рассказывать ей про свой фирменный рецепт заварки. Ирина и Петрухин под чутким руководством Евстолии убирали со стола тарелки, которые Шустрый предварительно освобождал от остатков еды, перекладывая их Маргарите. Потом носили сахар, чашки, варенье, розетки, конфеты, поминутно сталкиваясь в коридоре, роняя ложки и приходя от этого в отличное настроение.


Евстолия водрузила посреди стола свой торт. Публика встретила его аплодисментами. Действительно, это было произведение кулинарного искусства, украшенное как будто «заснеженными» розами и состоявшее из нескольких разноцветных «этажей»: с маком, изюмом, какао и орехами. Но участь шедевра была печальна – его умяли довольно быстро. И тогда Евстолия решила, что пришла пора получать дивиденды, и она потребовала играть в фанты. Расчет был верен – отказать ей никто не посмел.

Евстолия Васильевна отыскала свою шляпу и пошла с ней по кругу. В позаимствованный с выставки экспонат присутствовавшие стали складывать свои фанты. Все немного конфузились от того, что идут на поводу у взбалмошной старушки, которой приспичило впасть в детство, но все равно толкались и веселились, как дети, которых оставили дома одних. Ирина первая положила в шляпу подвернувшийся ей под руку пульт от телевизора. Глядя на нее, и Петрухин махнул рукой на одолевавшие его сомнения и выложил из кармана кителя китайскую шариковую авторучку. Шустрый, хмыкнув, тут же добавил в шляпу свой «паркер» с золотым колпачком. Маргарита, несколько растерявшись от сокрушительного напора странной тетки в диком платье, стянула с руки кольцо. Лев Николаевич долго шарил по карманам, доставая то платок, то блокнот, то ручку, краснел и извинялся, пока, наконец, Ирина, смеясь, не вручила ему взятую со стола конфету. Вслед за конфетой поверх лежащих в шляпе трофеев изящно лег кружевной платочек, виртуозно добытый Евстолией откуда-то из глубин платья. От платка сильно пахло духами, Ирина сильно подозревала, что ее собственными, взятыми из спальни, куда Евстолия недавно бегала «на минуточку» – посмотреться в большое зеркало.

– Все! – провозгласила Евстолия. – Желания загадывать буду я!

– Кто бы сомневался, – проворчал Шустрый, обращаясь к Маргарите. Она покрутила головой, и Шустрый с восторгом понял, что наконец нашел в этой компании понимающего собеседника.

Маргарита, которая не прожила с ними этот вечер с самого начала, не вполне понимала суть происходящего. Но наблюдала все же с интересом.

– А показывать мне фанты будет… будет… Лев Николаевич! – распоряжалась Евстолия. – Вы садитесь сюда, на диван, вот вам шляпа. А я сюда, на табуреточку.

Евстолия приволокла табуретку и уселась спиной к дивану. Ирина засмеялась, немедленно разгадав маневр – она-то отлично знала, что в стекле книжного шкафа отлично отражается вся комната. И Евстолия это установила опытным путем, когда пыталась разглядеть себя в это «зеркало» во время примерки. Но вслух ничего не сказала: ей нравилось наблюдать за Евстолией и ее попытками любой ценой очаровать так понравившегося ей Профессора. В конце концов, на глазах у Ирины сбылась заветная мечта Евстолии: у нее есть и платье, и шампанское, и хорошая компания, и даже мужчины! И все ее незамысловатые хитрости Ирину ужасно развлекали. Как жаль, что Ритка не видела все кино сначала – она бы тоже посмеялась, наблюдая за развитием событий. Ну ничего, может быть, она останется ночевать… «Нет, непременно останется, я ее так не отпущу, – решила Ирина. – Я ей все-все расскажу, и мы вместе посмеемся. И завтрашнее утро будет хорошим, не серым, не одиноким и не тоскливым. Как все замечательно складывается!»

– Лев Николаевич! Начинайте! – скомандовала Евстолия.

Профессор вздрогнул и выудил из шляпы… конечно же, кружевной платочек. Один-ноль в пользу Евстолии: ее бесхитростный избранник взял первым то, что лежало сверху, тут и зеркала не нужно.

– Этому фанту, – не задумываясь назначила Евстолия, – спеть романс!

Все засмеялись, предвкушая отличный аттракцион. Лев Николаевич извлек из шляпы китайскую авторучку.

– Этому фанту, – прищурилась Евстолия, у которой, Ирина знала, зрение было, как у орла. – Этому фанту сказать комплимент одной из присутствующих здесь дам, – и, спохватившись, что выдала себя, поспешно добавила: – Ну, или мужчин.

У Петрухина вытянулась физиономия. Ирина, едва удерживаясь от смеха, подмигнула Евстолии, но та сделала вид, что ничего не заметила. Профессор, пошарив, вынул конфетку. И, конечно же, зашуршал фантиком. Евстолия победно улыбнулась:

– Этому фанту сходить ко мне домой и принести то, что стоит на кухонном столе. – И в свою очередь подмигнула Ирине: мол, знай наших!

Облегченно вздохнув (он ожидал худшего), наивный Лев Николаевич достал из шляпы пульт. Ирина перестала хихикать: от Евстолии всего можно ожидать. Еще заставит под столом ползать или кукарекать в форточку. Зря они согласились…

– Этому фанту… – глядя ей в глаза, начала Евстолия, и Ирина поняла, что выдала себя с головой. Пусть только попробует! – Этому фанту станцевать вальс… ну вот хоть с… То есть кого выберет, с тем пусть и танцует!

– Да я не умею вальс! – закричала Ирина, и все засмеялись.

– Ну, можно и не вальс, – милостиво согласилась Евстолия. – А чего ты кричишь-то? В новогоднюю ночь надо танцевать, правда?

– Так точно! – гаркнул Шустрый и пододвинулся поближе к Маргарите. – А то сидим как эти…

Лев Николаевич достал из шляпы кольцо. Евстолия вертелась так и сяк, но разглядеть мелкий предмет в отражении стекла не сумела, не смогла ничего прочитать и по лицам. Вздохнув, выстрелила наугад:

– Этому фанту сказать тост. А последнему – выполнить желание соседа справа.

– Вау! – завопил, сорвавшись с места Шустрый (по правую руку от него сидела Маргарита). – Круто! Крутая игра! Давайте! Начинаем! Я первый! Какое у вас желание, Маргарита Сергеевна?

– Я подумаю, – с улыбкой глядя на него, ответила Марго. – Нельзя же так сразу. Прогадать боюсь. А вы не боитесь? Вдруг я чего-нибудь этакого пожелаю?

– Да я! Да я хоть сейчас!!! Все, что угодно! – Олег подпрыгивал возле нее от нетерпения.

– Ладно. Вы отвезете меня домой, – решилась Марго.

– Поехали! – вскочил Шустрый. – Сейчас прогрею и…

– Ну вот еще! – запротестовала Ирина. – Ты у меня останешься! Ночевать.

– Ладно, ладно, потом, не сию секунду, – ответила им обоим Маргарита. – Давайте дальше, какие там еще фанты?

– Теперь Лев Николаевич! – назначила Евстолия и вопросительно подняла брови. – У вас что?

– Сходить к вам, – промямлил Профессор. – И взять то, что стоит на столе. На кухонном.

– Это мы позже, – решила Евстолия. – Когда все свои задания выполнят, а то я пропускать не хочу. И так уже одно желание неинтересное, – она укоризненно посмотрела на Марго.

– А давайте я! – вдруг решившись, поднялся с места Петрухин, и все уважительно замолчали, все-таки с высоты своего роста он выглядел внушительно. – Я комплимент, значит…

– Мент-комплимент, – проявил остроумие Шустрый, склонившись к Марго, но она, даже не повернувшись, дернула его за рукав, как расшалившегося школьника, и начинающий поэт обиженно умолк.

Евстолия расправила складки платья и скромно потупила глаза. Она ни секунды не сомневалась, что выбор застенчивого участкового падет на нее: во-первых, она, бесспорно, неотразима в этом платье, а во-вторых, сегодня все ее желания исполняются, и вообще это ее день, то есть ночь. Но гадкий мужлан Петрухин прошагал мимо нее и встал перед Ириной.

– Я, простите, не мастер… И как-то никогда…

– Ну, давай, начинай уже! – подбодрил его Шустрый, которого Маргарита, кажется, начинавшая уже кое-что понимать, опять дернула за рукав.

– Ирина Ивановна, – на сей раз Петрухин решил не обращать внимания на нарушителя спокойствия, – вы удивительная женщина.

– Да! – вставил Профессор, но тут Евстолия уронила ему под ноги платок, и ему пришлось нагнуться, поднять и вручить.

– Сейчас все женщины такие энергичные, решительные, – упорно пробивался к цели Петрухин. – А вы слабая. То есть я хотел сказать женственная. Вас хочется защищать. И еще вы очень красивая. Вот.

Петрухин надолго замолчал. Ирина неожиданно смутилась. И разозлилась на себя – нашлась институтка, шуток не понимает.

– За это надо выпить! – провозгласил Шустрый, желая разрядить обстановку и продолжить банкет.

– Нет-нет! – запротестовала Евстолия как ответственная за порядок. – У нас еще романс и танцы! А потом уже тост. Ирочка, включай музыку!

Ирина нашла более-менее подходящий диск, включила.

– Джо Дассен, – скривился Шустрый. – Дискотека восьмидесятых! Давайте я вам завтра таких дисков принесу!

Ирина, не обращая на него внимания, соображала, стоит ли ей пойти на поводу у своей трусости и пригласить Льва Николаевича или все же решиться и остановить выбор на Петрухине. Догадавшись о причине ее колебаний, Евстолия пошла на опережение: взялась кончиками пальцев за юбку и изобразила перед Профессором некое подобие реверанса. Он смущенно кивнул, тогда Евстолия взяла его за левую руку, а правую пристроила туда, где заканчивалась шнуровка корсажа и начиналась юбка. Что ж, выбор сделан, кивнула себе Ирина и решительно шагнула к Петрухину.

У него оказалась твердая и широкая ладонь с бугорками мозолей (откуда, интересно знать?), и за спину он обнял ее крепко и надежно. От кителя, в который Ирина уткнулась носом где-то в районе верхней пуговицы, непривычно пахло сигаретным дымом и бензином (странно, а курить он почему-то не выходил ни разу за вечер). Выше она решила не смотреть, прижавшись к кителю виском, и исподтишка стала наблюдать за остальными. Шустрый осторожно, как хрустальную статуэтку, обнимал Маргариту, а та смотрела на него снисходительно, но в целом благосклонно. Евстолия умело руководила Профессором, и они довольно слаженно исполняли смутно знакомый Ирине по старым фильмам танец. Ирина никаких танцев не знала, в их студенческие времена танцевать означало скакать и махать руками под быструю музыку и качаться, переступая ногами и обнявшись – под медленную. А после она никогда и не танцевала – по ресторанам они с мужем не ходили, в отпуске, на отдыхе, рано ложились спать, чтоб не пропустить самый полезный утренний загар, а когда приглашали гостей, вели умные разговоры о работе, и о танцах никто не заикался. Ирина же с детства любила танцевать, но это как-то прошло мимо нее. Наверное, поэтому она Юльку отдала в самый лучший в городе танцевальный и водила туда несколько лет три раза в неделю. Юлька танцевала отлично, а она, Ирина, так и не научилась. Ну и ладно, зато не надо думать о фигурах. И она просто качалась в объятиях Петрухина, закрыв глаза и предоставив ему ориентироваться в пространстве. И во времени, потому что музыка, которая должна была бы играть вечно, кончилась слишком быстро.