Колин Оукли - Почти касаясь

Ее лицо сморщилось от злости, когда она увидела меня.

– Нет! Нет, нет, нет. – Она не могла подняться, и я протянул ей руку. – На это я не подписывалась.

– С Псом произошел конфуз?

– Четырежды! – Она показала на мокрый ковер. Я чуть успокоился, когда понял, что ее так взбесил щенок. – Но это ничто по сравнению с пожаром!

– Каким еще пожаром? – И тут я почуял. Запах гари, который я сначала принял за пригоревшую еду. Потом я почувствовал, что Джубили стоит в дверях за моей спиной.

– Ваш мальчишка! Он чуть не спалил весь дом дотла! Хорошо, что я за ним присматривала. И он так ничего и не сказал. Ничего! – Она покачала головой. – Вы сказали, что с ним небольшие проблемы, а он на самом деле преступник!

Я прищурился:

– Он не преступник.

– Какая разница.

– Разница есть. Он не преступник. – На этот раз я повторил это жестче. – Прошу прощения за беспокойство, но думаю, что вам лучше уйти.

Я полез за кошельком, чтобы отдать ей оговоренную сумму, протянул ей деньги, не отводя взгляд.

– До свидания, – коротко сказала она, а потом пробормотала что-то явно не по-английски. Она протиснулась мимо Джубили и от души хлопнула дверью. Джубили посмотрела на меня, и я увидел в ее глазах некоторую гордость, ту же, с которой я отстаивал Айжу перед миссис Хольгерсон, отстаивал моего сына. Но это чувство быстро сменилось.

– Черт. – У меня в руках все еще был залитый мочой ковер. – Кажется, я только что лишился лучшей, да что уж там, единственной, сиделки для Айжи.

Джубили что-то пробормотала себе под нос, кажется, что-то вроде:

– Не хотелось бы столкнуться с худшей.

Я улыбнулся.

– Мне надо. – Я махнул в сторону комнаты Айжи.

– Иди. – Она присела на диван. – Я справлюсь тут.

Я отнес коврик в раковину на кухне, а потом пошел по коридору к комнате сына. С каждым шагом запах становился все сильнее.

– Айжа? – Я заглянул к нему, не зная, что я там увижу.

Он сидел у себя на кровати с Псом на коленях. Когда я вошел, у него глаза от ужаса были большие, как блюдца.

– Дружище?

Он сидел как статуя, но его еле заметно трясло, и я тут же вспомнил случай с молотком и стеклянным столиком. Сейчас мне нужно было справиться с этим лучше, чем в прошлый раз. Я сел на край кровати и принялся ждать.

Мы смотрели друг на друга, висела тяжелая тишина, пока наконец Пес не заскулил, будто бы ему наскучила эта игра.

Айжа моргнул.

– Меня теперь заберет полиция? – Его голос звучал так по-детски, так беспомощно – ничего общего со взрослым тоном, которым он обычно говорил. Я тут же почувствовал, что таю. Гнев, что зрел во мне, куда-то исчез, и я положил руку рядом с ним. И изо всех сил старался сдержаться и не стиснуть его в объятьях.

– Нет. – И тут же повторил, уже увереннее: – Нет. Это тебе так миссис Хольгерсон сказала? – надо же, кажется, я и в самом деле выбрал отличную няньку. – Расскажи, что случилось?

– Это был несчастный случай.

– Ладно. Ты пытался что-то поджечь? Телекинезом или еще как-то?

Он покачал головой.

– Это просто была глупость.

Я ждал, боясь, что скажу что-то не то, и он замкнется в себе. И снова тишина, пока Айжа не заговорил.

– Мы с Игги болтали по «скайпу».

– Игги, – повторил я, вспомнив их диалог и думая, не влияет ли он плохо на Айжу и надо ли волноваться по этому поводу. И пока что решил просто выслушать. – Хорошо.

Я подвинул чуть ладонь, пока пальцы не коснулись колена Айжи. Я хотел его сжать, чтобы успокоить сына, но тот отодвинул ногу. Пес встал, недовольный тем, что его потревожили, и расположился на подушке Айжи, вздохнув.

– Мы играли в игру.

– Какую?

– Со спичками, – он так заканчивает каждое предложение, будто бы оно последнее. Будто бы и объяснять ничего не надо. Я не уступаю.

– Как в нее играть?

– Все зажигают спички одновременно, и тот, кто первый ее уронит, тот и проиграл.

Я начал понимать.

– И ты уронил свою?

Он кивнул.

– Да. Она обжигала мне пальцы. А мусорная корзина как раз была рядом.

Наконец я заметил жестяную мусорную корзину с черными следами и потеками воды, видимо там, где миссис Хольгерсон тушила пламя.

Все, что пришло мне в голову: хорошо, что она не пластиковая.

– Это была идея Игги.

Я тер лицо обеими руками.

– Понятно. – И мне и вправду было понятно. Он играл в игру. Дурацкую игру. А когда корзина загорелась, он просто замер от ужаса.

Я знаю, что должен злиться – не из-за пожара, а из-за того, что он нарушил те условия, при которых его бы допустили до занятий так быстро, – я все равно не могу сдержать улыбку. Губы так и расплывались. А потом к ним добавились еще и звуки. И вот я уже смеялся в полную силу, будто бы я несколько лет не смеялся вовсе. Не знаю даже, что для меня было смешнее: лицо миссис Хольгерсон, когда она увидела огонь, или удивление Айжи, когда он понял, что спичка жжется, и бросился искать, куда бы ее деть. И я никак не мог перестать смеяться. Слезы уже катились по щекам, но в тот момент, когда я, кажется, снова могу дышать, Айжа выдал:

– По крайней мере мы хотя бы избавились от этого запаха лежалого лука.

И я опять ничего не мог с собой поделать, плечи так и ходили ходуном. И вот когда я совсем выдохся, Айжа мне улыбнулся, и, пусть я знал, что он этого терпеть не может, я потянулся к его плечу. Он увернулся еще до того, как я успел его коснуться. Я опустил руку и посмотрел на него. И в этот самый момент понял – пусть даже у него были густые черные волосы Динеша, ямочка на правой щеке и очаровательно крупный нос, его глаза, то, как он смотрит на меня, – явное наследие Кейт. И я так был рад, что у меня есть он, как напоминание о двух моих самых близких людях, которых больше нет на земле.

– Боже, я так тебя люблю, – сказал я.

Улыбка исчезла с его лица, и он смотрел на свои коленки, явно смущенный моей откровенностью. Я кашлянул и чуть выпрямился. А потом вспомнил, что предлагала Дженет, и понял, что сейчас идеальное время рассказать Айже о Динеше и о том, как он чуть не сжег мужское общежитие в колледже при помощи своего знаменитого коктейля.

– Знаешь, мальчишки часто делают глупости, – начал я, улыбнувшись своим воспоминаниям. – Вот твой папа тоже любил играть с огнем…

При слове «папа» глаза Айжи округлились еще больше. Я открыл было рот, чтобы продолжить рассказ, но Айжа зажал ладонями уши, затряс головой, с его губ сорвался рев:

– Не-е-е-е-е-е-е-е-е-ет! Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-ет!

– Айжа. – Я встал. Я смотрел на него, не зная, как на это реагировать. – Все хорошо! Успокойся. Все в порядке, дружок.

Но он не переставал. Рев становился все громче, он крепко зажмурился, будто бы его кто-то оскорбил и он не хотел видеть обидчика. И я стоял рядом, бесполезный, думая о том, что же Дженет посоветует мне сделать в следующий раз, и в этот момент Айжа оторвал ладонь от уха и замахал в сторону двери.

– Убира-а-а-а-а-а-айся! – кричал он.

Что я и сделал. Я вышел и закрыл за собой дверь, в ушах стучало, я изо всех сил пытался забыть этот рев. Может, я поэтому не рассказывал ему историй о родителях, думаю я, надеясь перенаправить весь свой гнев на Дженет и ее ужасный совет. Но я знал, что правду гораздо тяжелее принять.

Джубили встала, когда я вошел в гостиную. Я вздрогнул, потому что уже и забыл, что она тут. Она сняла пальто, но оставила перчатки, будто бы собиралась доставать дорогие украшения или что-то такое.

– Он… в порядке? – спросила она.

Крики стихли, но я все еще их помнил.

– Ага. – Я и сам понимал, как неубедительно это звучало. – Слушай, давай… Ничего, если мы дадим ему какое-то время, а потом я отвезу тебя домой?

– Может, я вызову такси? – предложила Джубили, и меня переполнили облегчение и вина. Мне было плохо от того, что я втянул ее в свои проблемы.

– Да. Наверное, это лучше всего.

После того как я вызвал такси, мы сели на диван, между нами – целая подушка. Казалось, что тишина тянулась вечно, пока Джубили не заговорила:

– Как зовут собаку?

Я усмехнулся:

– Мы так и не дали ему кличку. Так и зовем – Пес.

– Пес. Ясно. Ужасная кличка.

Я удивился ее прямоте.

– Не хуже какого-нибудь Руфуса или Пита.

– Нет, вообще-то хуже. «Руфус, ко мне» звучит гораздо лучше, чем «Пес, ко мне».

Я рассмеялся, мне стало легче.

– Думаю, ты права. Но «Пес» тебе совсем не нравится?

– Я не знаю. Сейчас мне уже и «Руфус» нравится.

– Я предложу это Айже.

Она сосредоточенно кивнула, и мы опять замолчали.

– Что ты собираешься делать?

– С Руфусом? – переспросил я, хотя и прекрасно понимал, о чем она. Просто у меня не было ответа на этот вопрос. Что я собирался делать с Айжей, его скорбью, с Элли, с тем, что, кажется, я никудышный родитель?

Она улыбнулась:

– Нет, с Айжей. С няней.

А, точно. Миссис Хольгерсон.

– Я не знаю.

И как только я произнес эти слова, меня начал переполнять ужас. Что я буду делать? Я тут же пожалел о том, что прогнал ее, хотя тогда это казалось правильным решением. Я не могу взять на завтра отгул, не с нашим текущим огромным аудитом. Или в любой другой день недели. Как бы ни было мерзко это признавать, она мне нужна.

– Может, надо ей перезвонить и умолять ее прийти, пока я не найду замену?

– Не думаю, что это сработает.

– Почему?

– Когда она уходила, она кое-что пробормотала по-шведски: Fan ta dig, din jävel.

Я смотрю на нее, не понимая.

– Первая часть буквально значит «да заберет тебя дьявол» или, как мы обычно говорим, «катись к черту».

– А вторая?

Она замолчала, а потом тихо произнесла:

– Сукин сын.

У меня отпала челюсть от того, что эти слова произнесла та милая старушка, а потом я засмеялся. Как и Джубили.

– Стой, – говорю я, когда мы отсмеялись. – Ты знаешь шведский?

– Нет. – Она пожала плечами. – Только ругательства.

Я улыбнулся этой неожиданной детали.

Она посмотрела вниз, а потом снова подняла голову:

– Он может приходить в библиотеку.

– В смысле?

– Ну, после школы. Если тебе нужно, чтобы за ним кто-то присматривал.

Я посмотрел на нее и покачал головой:

– Нет. Нет, я так не могу. Ты не должна… У тебя и так полно дел. – Хотя на самом деле я не знал, так ли это. Чем весь день занимаются библиотекари?

Она пожала плечами:

– Я просто подумала. Ты же все равно забираешь меня на этой неделе с работы. – Джубили не смотрела на меня. – Если ты еще, конечно, этого хочешь.

– Конечно же.

– Это же просто логично. По крайней мере на несколько дней, пока ты не найдешь другое решение.

Я уставился на нее. Эта женщина. Эта ошеломляющая, прекрасная женщина, которая, кажется, носила перчатки круглые сутки (интересно, она в них спала?) и может переводить ругательства со шведского. И я знаю, что она права. Это и вправду было логично. Я откинулся, облокотился плечами на подушку дивана и просто наслаждался тем редким ощущением обретения смысла. А не его потери. И потом вдруг до меня дошло, что из нас двоих, может, не только ей нужна была помощь.

Когда на парковке засигналило такси, мы встали и пошли к двери. Из-за моей спины она спросила:

– Что случилось с твоим кофейным столиком?

Мы оба на него посмотрели. Я так и не заменил стекло, так что если на него поставить чашку, она просто упадет на пол, это было похоже не на кофейный столик, а его металлический скелет.

Я опять приложил руку к лицу и вздохнул:

– Долгая история.

Она спустилась за мной по ступеням, и я вытащил ее велосипед из багажника, несмотря на все ее уже ожидаемые возражения, что она и сама может это сделать.

Забираясь на заднее сиденье такси, она вдруг повернулась ко мне:

– До завтра?

Я кивнул:

– До завтра.

Не уверен, показалось мне или нет, но ее губы изогнулись в улыбке. А потом она нырнула в машину и уехала, оставив меня на холодной улице, смотрящего вслед красным фарам автомобиля, которые потом исчезли из вида.

Джубили

Когда я села в четверг в машину Мэдисон, она протянула мне руки, ладонями вверх. На одной лежал пончик. На другой – синяя таблетка.

– Что это еще за «Матрица»?

– Э?

Я кивнула на таблетку.

– Ой, нет! Забавно. – Она прищурилась. – Подожди, откуда ты знаешь про «Матрицу»?

– Я же дома была девять лет, а не в землянке. У меня телевизор есть.

– А. – Она подняла правую руку чуть выше. – Как бы то ни было, это успокоительное.

– Мне? Разве оно не по рецепту?

– Да-а-а-а, и, на твое счастье, я с тобой поделюсь.

Я сжала губы, не уверена, нравился ли мне ее подарок.

– Слушай, ты тогда даже не смогла зайти в нашу кофейню. Как ты собираешься отправиться в Нью-Йорк?