Колин Оукли - Почти касаясь

– Нет. Нет, имеет. В этом и вправду есть смысл.

Она снова притихла. А потом, как раз тогда, когда я решил, что надо что-то сказать, может, сменить тему, она спросила:

– Так каково это?

– Когда тебя касаются?

– Да.

С минуту я думал над ответом.

– Да, думаю, именно так оно и чувствуется. – И тут я улыбнулся. – Смотря где трогать, конечно.

Я пожалел о шутке в ту же секунду, боясь, что я все испортил или что она подумает, будто я над ней смеюсь или пытаюсь смутить, заставить покраснеть, что она и так частенько делает. Но когда я уже было открыл рот, чтобы извиниться, я что-то услышал. Звучало как всхлипывания. Сердце остановилось. Боже, из-за меня она плачет. Я прижал ладонь к лицу, испуганный, пытаясь придумать, что сказать, как спасти ситуацию. А потом я услышал смешок, и еще, и еще. Она смеялась. И звук этот меня одновременно так удивил и обрадовал, как пение птиц после долгой зимы, и отчего-то в груди стало легче.

Весь остаток месяца было довольно холодно. Было несколько метелей, но снег не остался лежать на земле. Я радовался этому из-за Джубили, потому что я, конечно, забирал ее каждый вечер, но на работу она все еще ездила на велосипеде. Я снова предложил отдать ее машину в ремонт и даже заплатить за это, но она и слышать не хотела. И я думаю, что, может, Конни и права. Есть кое-что общее у всех женщин в моей жизни – они чудовищно упрямы.

Но когда рядом со мной на переднем сиденье сидела Джубили, каждый вечер, снова и снова, я думал и о другой теории Конни. Это правда, что моя тяга к Джубили только выросла с тех пор, как я узнал о ее болезни. Но это, конечно же, не из-за болезни, а несмотря на нее. Я влюбился в нее еще до того, как сам это заметил, но теперь – после нашего телефонного разговора в День благодарения – я не могу о ней не думать. О том, как бы коснуться ее. Не только тех частей тела, что сразу же приходят на ум. Но и ее ключицы. Пробора в ее волосах. Внутренней стороны запястья, где кожа проглядывает между перчаткой и рукавом. Меня переполняло это желание. Это не потому что у меня давно не было секса – у меня даже желания не было… Я, прежде всего, мужчина, и модель, которая в рекламе зазывно поедает бургер, уже может вызвать интерес. Но вот такого я никогда не желал.

Какая-то часть меня хотела обсудить это с терапевтом Айжи, хоть с кем-то об этом поговорить, но я понимал, что я сюда пришел не о себе говорить.

Я сидел, положив руки на деревянные подлокотники, перед столом Дженет, готовый к нашей ежемесячной проверке.

– Ну что, как он?

Она наклонила голову:

– А как вы думаете, как он?

Боже. Ну да, следовало подумать получше, прежде чем ждать прямого ответа от психотерапевта.

– Хорошо. – И тут же я начал увиливать. – Точнее, думаю, что лучше.

Никаких сильных приступов не было, и я считаю, что это победа.

– Вы говорили с ним о родителях?

Я заерзал на сиденье. Могли быть хоть подушку сюда подложить.

– Я пытался.

– И как прошло?

– Не очень.

– Хм-м-м.

Стало так тихо, что я почти слышал, как часы, висящие на стене справа, отсчитывают секунды.

– Кто такая Джубили?

Я тут же посмотрел на нее.

– Что?

– Он о ней много говорит.

Я кашлянул.

– Это библиотекарь. Та, что спасла ему жизнь. В реке, тогда.

– Кажется, она ему нравится.

– Да-да. – Я почесал подбородок. – Думаю, они друг друга понимают.

Она задумчиво кивнула.

– Хотя меня беспокоят некоторые его навязчивые идеи о ней.

– В смысле?

– Он считает, что у нее аллергия на людей.

– Хех. – Мне вдруг так захотелось стать сильнее, защитить Джубили. Ее жизнь, ее болезнь – все это не касается Дженет. Но еще я не хотел, чтобы Айжа выглядел еще более странным, чем он есть. И мой внутренний отец выигрывает. – Вообще-то так и есть.

Теперь был черед Дженет поднять бровь. Мне отчего-то нравилось ее разуверять.

– Правда?

– Да, это какая-то генетическая болезнь, вроде мутации. Редкая.

Я прочел статью в «Нью-Йорк таймс». Дважды. Первый раз ошарашенно, будто бы я читал о незнакомом мне человеке. А потом уже думая о Джубили, пытаясь понять, как она живет. На что это похоже.

Дженет снова обрела контроль над собой.

– Но у нее же нет никаких суперспособностей… о которых вы знаете?

Она чуть улыбнулась, будто бы это была шутка, понятная только нам двоим.

Я не реагирую.

– Нет. Ни о чем таком я не знаю.

Она кивнула.

– Айжа думает, что мутация, вызвавшая ее аллергию, которую я, признаюсь, не сочла реальной, сделала из нее какое-то чудо эволюции и что у нее есть какие-то скрытые или явные суперсилы.

И даже несмотря на то, что я знал, что сейчас все серьезно, что мне стоит из-за этого волноваться, я не мог не улыбнуться, представив Джубили в образе супергероини, которая спасает мир. И тут я задумался, насколько Айже нужна терапия. Да, я знал, что у него бывают… приступы, связанные со смертью его родителей. Но разве это все не результат здорового воображения десятилетнего мальчишки?

И я говорю все это Дженет, добавив:

– Он много читает про «Людей-Икс». Это его любимые комиксы, там именно про таких и пишут – генетических мутантов с удивительными способностями.

– Довольно. – Она жестом меня остановила. – Я не хочу переворачивать все его прошлое и рассматривать все принятые им решения. Я просто хочу убедиться, что сейчас мы для него делаем все возможное.

Мой внутренний стражник опустил алебарду.

– Знаю. Понимаю. Я тоже.

Я встал, взял пальто со спинки стула. Когда я надел его и пошел к двери, Дженет меня окликнула:

– Эрик?

Я обернулся.

– Да.

Она посмотрела на меня строго, но не без доброты.

– Поговорите с ним. Вам нужно пробовать еще и еще. С детьми часто получается не с первого раза.

Я кивнул, подумав об Элли. Мне ли не знать.

Джубили

Декабрь полон сюрпризов. На первой неделе Мэдисон заставила меня купить мобильный телефон.

– Странно, что у тебя его еще нет. Сейчас это уже необходимость.

Полтаблетки успокоительного, и час спустя я стала счастливой обладательницей телефона. Вот только теперь это кажется бессмысленным, потому что звонит мне на него только Мэдисон.

На второй неделе Эрик позвал меня в гости на Рождество. Не думаю, что это было искреннее желание, скорее, он загнал сам себя в угол, и у него не осталось выбора.

– Что на Рождество делаешь? – самым будничным тоном спросил он во время очередной нашей поездки.

– А когда оно, в следующую пятницу?

Он засмеялся, а потом понял, что я не шучу.

– Хм, да. Ты не отмечаешь его?

Я чуть качнула головой:

– Нет. Ненавижу Рождество.

Вообще-то я не собиралась так резко отвечать, просто как-то само собой вырвалось.

– Ты ненавидишь Рождество?

Я кивнула.

– Почему?

В первый год после отъезда мамы я еще пыталась. Поставила в плеер тот диск с ужасными новогодними песнями, который она всегда ставила. Вытащила коробку украшений, половина из которых уже разваливалась, и развесила их по дому. Но когда праздник наступил и я посмотрела на это все, в особенности на пластмассового Санта-Клауса с половиной бороды, мне стало так тошно. Мне всегда нравилось жить одной, кроме этого дня. Того неизбежного дня, когда каждая передача и реклама по телевизору напоминают вам о том, что рядом должен быть кто-то. Потому что иначе теряется весь смысл праздника. Как можно дарить подарки, если дарить их и некому? Честно говоря, с днем рождения все обстоит не лучше, но в тот день на меня хотя бы отовсюду не валяется напоминания о том, что я одинока.

Впрочем, это звучало слишком напыщенно даже для меня, так что я попыталась объяснить это иначе.

– Не знаю даже, все дело в коммерциализации. Все это напускное веселье. О, и гирлянды! Боже, гирлянды! Посмотри на округу! – Я махнула рукой за окно. – Мы будто по взлетной полосе едем! Словно на нашу улицу вот-вот «Боинг» сядет!

Эрик рассмеялся.

– Смотрите, настоящий Гринч! Кто бы мог подумать. Что дальше – будешь залезать в дома и красть подарки?

– Может быть. – Я улыбнулась.

И тут вмешался Айжа:

– Приходи к нам. Эрик приготовит ужин.

И вот тогда Эрик заерзал на сиденье и закашлялся.

– Да-да, приходи. Мы будем рады. Разумеется, если хочешь. Я никак на тебя не давлю.

Теперь понятно? Не думаю, что он хотел меня приглашать, поэтому я начала отнекиваться еще до выхода из машины.

– Предложение еще действует! – крикнул он мне вслед. – Ну только если у тебя сердце не в два раза меньше обычного!

Но самый большой сюрприз случился на третьей неделе месяца, когда я в понедельник с утра вошла в библиотеку и увидела абсолютно потерянного Роджера за стойкой. Или смущенного. Не могу понять.

– Луизу уволили.

– Что?!

– Это первое, что сегодня случилось. Она пришла. Мэри-Энн ее вызвала, так все и вышло. У меня нет слов. Луиза? Я думала, что она всегда тут будет, что она – часть библиотеки.

– Она же давно тут работала?

– Еще до того, как я сюда пришел. А это было восемь лет назад. Кажется, она тут уже лет пятнадцать как минимум. – Он покачал головой. – Это было ужасно, надо было ее видеть. Еще и в понедельник. Она плакала. А потом и я заплакал.

Он чуть запнулся и приложил палец к губам. В его глазах стояли слезы, он посмотрел на меня с секунду, а потом ушел в заднюю комнату.

А я осталась, ошарашенная, все еще в пальто и с сумкой в руках, у стойки. И я не знала, что делать дальше. Почему уволили Луизу? Как так? Если городской совет урезал бюджет, они должны были уволить меня. Последний пришел – первый ушел, как сказала сама Луиза. Из задней комнаты вышла Мэри-Энн и остановилась, увидев меня. Ее плечи напряглись.

– Привет. – Это звучало так удивительно официально, но в общем-то она только что уволила женщину, которая была ей не только коллегой, но и подругой, так что понятно, почему она не в приподнятом настроении.

– Доброе утро.

– Уже слышала, да?

Я кивнула.

– Это ужасно.

Она слегка кивнула в ответ и закусила губу, будто бы хотела сдержать слезы.

– Что ж, нам всем придется с этим как-то жить. Посмотрим, насколько у нас окажутся связаны руки.

– Конечно.

Она кашлянула и вернулась к столу, взяла папку и вернулась обратно в комнату, не сказав ни слова. День прошел будто в тумане, и, хотя мое с Луизой расписание почти не пересекалось, было непривычно без нее. Странно знать, что она не вернется. Это так эмоционально вымотало меня, что, когда Айжа в четыре часа зашел к нам, я привычно кивнула ему и оставила в покое. У меня не было сил на наши беседы.

– Что случилось? – спросил Эрик по пути домой.

– А? – Я все еще думала о Луизе.

– Ты, кажется, немного… сама не своя.

Интересно, какой он меня видит. Кто я. Что он думает обо мне, когда я «своя».

Я рассказала ему о библиотеке и сокращении бюджета, и о том, что я думала, что Луизу уволят в последнюю очередь.

Эрик внимательно слушал, а потом произнес:

– Но лучше ее, чем тебя, так ведь?

Я заерзала на сиденье, но не ответила.

– Прости, это было грубо.

Я кивнула.

– Если тебе станет легче, у меня тоже был дерьмовый день.

– Тебе нельзя говорить слово «дерьмовый», – вклинился Айжа с заднего сиденья.

– Тебе тоже.

– Что случилось? – спросила я.

– Один из наших клиентов приобретает компанию из первой сотни рейтинга «S & P», и правовой аудит – такая х… – Он оглянулся на Айжу и запнулся. – Это тихий ужас. Я не знаю свою команду, потому что в офисе я новичок, и поэтому я не вполне доверяю им просчет прибыли до уплаты налогов, процентов, износа и амортизации, или сделать прогноз движения денежных средств, или что-то еще столь же важное, и, г-р-р-р, это просто слишком много, слишком тяжелый груз ответственности. Слишком большое давление.

Я уставилась на него:

– Это вообще на каком языке было?

Он засмеялся и махнул рукой:

– Не важно. Хватит о работе.

Но после того, как он это сказал, выяснилось, что больше нам говорить не о чем, и до конца поездки мы молчали.

В четверг на той же неделе Мэдисон прислала мне самое первое сообщение.

Я тебе кое-что оставила на крыльце.

Я открыла дверь и увидела дюжину пончиков с яблочным сидром в белой коробке, конверт с успокоительным и карточкой, которая гласила: «Я знаю, что мне понадобится таблетка на Рождество, подумала, что тебе тоже пригодится. Постскриптум: Прими половинку таблетки, Бобби Макферрин».

Я забралась в постель с коробкой пончиков, слопала четыре, пока перечитывала «Парк юрского периода», и заснула в море крошек.

Наутро я проснулась и посмотрела на часы. Девять пятнадцать утра. Я застонала и потянулась. Увидела на тумбочке таблетку, взяла книгу и открыла ее на той странице, где вчера остановилась. В полдень я опять посмотрела на таблетку. Она мне и не нужна – я сегодня никуда не собиралась. Но почему бы и нет? Если она смогла успокоить меня в огромном городе, может, с ней я буду ненавидеть Рождество немного меньше? Я закинула ее в рот и проглотила. И только потом вспомнила инструкции Мэдисон. Упс.