Я завязал узел полувиндзор и затянул петлю. Потом схватил часы с полочки в ванной и застегнул их на запястье. Когда я шел в кухню мимо комнаты Айжи, услышал, как тот стучит по кнопкам клавиатуры.

С первых дней, как мы стали жить вместе, меня насторожило то, сколько времени он проводит за компьютером, особенно если учесть, что ему тогда было всего восемь. Элли, конечно же, тоже не отрывалась от своего, но она была почти на пять лет старше. В восемь она каталась на велосипеде с соседскими детишками, ходила на кружок танцев и обожала кукол «Monster High». Но я не помню, чтобы Динеша волновало это, хотя его беспокоили сотни других вещей, связанных с Айжей. Так что это оказалось темой первого серьезного разговора, когда он переехал, и я понятия не имел, что надо было говорить, ведь бóльшую часть «сложных» разговоров с Элли взяла на себя Стефани.

– Ты ведь знаешь, что люди там, в смысле, в интернете, они не всегда хорошие. Ну, к детям. Точнее, они сначала прикидываются милыми, а потом перестают ими быть. – Боже, даже я сам не понимал, что несу. – Я имею в виду не хулиганов, а… – и как это объяснить восьмилетке? Я тщательно выбирал слова.

– Ты о сексуальных маньяках? – Он четко и ясно произнес каждый слог, в своем обычном тоне. У меня отпала челюсть. – Я все об этом знаю. Я же не глупый.

– Вот и славно. – Я закрыл рот. Хотел было похлопать его по ноге, но вспомнил, как Динеш упоминал, что мальчик не любит, когда его трогают, так что я неловко похлопал покрывало у его ноги. – Хорошо поболтали.

И вот теперь я чувствовал, что разговор надо продолжить:

– Ну ты же там не общаешься ни с какими маньяками, да?

– Думаю, если бы и общался, то не знал бы об этом, разве не так?

Очко в его пользу.

Слава богу, Конни согласилась сегодня за ним присмотреть. Не без ворчания, конечно:

– У меня же тоже есть работа, знаешь ли.

Я не мог не подыграть:

– Конечно, знаю. И она тебе отлично дается. Ты лучший и самый малооплачиваемый юрист на этом берегу Пассаика.

В конце концов она уступила.

– Я это делаю, только потому что люблю Айжу. И потому что не хочу, чтобы он взорвал твою квартиру.

– Спасибо.

В дверь позвонили ровно в тот момент, когда я наливал себе вторую чашку кофе.

– Айжа, Конни пришла. – Он не ответил. Я посмотрел на время – до моего поезда оставалось двадцать минут – и открыл дверь. Конни протиснулась мимо меня и заглянула в чашку.

– Я думала, ты пытаешься слезть с него.

– Это первая за день, – соврал я и отвернулся, хотел позвать Айжу еще раз.

– Где маленький безобразник? – спросила она, кладя сумку на одинокое кресло в гостиной комнате. Впрочем, ее и «комнатой» назвать было сложно – так, небольшое пространство рядом с обеденной зоной, одновременно холл и рабочий кабинет. Вот как-то так и живут люди в квартирах. Я переехал сюда всего на шесть месяцев, и мне показалось, что везти и кухонный столик, и мебель для гостиной из моего дома в Нью-Гэмпшире – это уже чересчур. Я же не устраиваю званые ужины каждые выходные. Я их вообще никогда не устраивал.

– В своей комнате. За компьютером.

– А.

– Айжа! – Я развернулся и чуть в него не врезался. – Вот и ты.

– Чем занимаешься, чемпион? – спросила Конни.

– Болтаю с Игги, – ответил он, не глядя.

– Рэпершей? – Она сама усмехнулась своей же шутке.

Айжа уставился на нее.

– Ну знаешь, та австралийка? У нее еще огромная задница.

– Игги – мальчик. – Айжа поправил очки.

– Или сорокапятилетний сексуальный маньяк, – пошутил я. Хотя месяц назад, к изрядному смущению Айжи, я ворвался к нему в комнату, когда он болтал по скайпу с Игги, который оказался десятилетним ребенком. – Думаю, мы никогда не узнаем правду, да, Айжа?

Он пристально на меня посмотрел.

– Ты же знаешь. Ты его видел. Можно я вернусь в свою комнату?

– Нет. Я придумал тебе наказание. Сегодня ты разберешь все оставшиеся коробки, пока не найдешь остальные чашки.

– Хорошо.

Вот она – удивительная двойственность Айжи – с ним на удивление легко, когда он сам этого хочет. У него не бывает обычных для детей его возраста вспышек гнева или внезапного мрачного настроения.

– Вот и славно. – Я снова посмотрел на часы. Мне пора. Нельзя было пропустить поезд и опоздать на работу. – Еще раз спасибо, Кон.

– Иди уже. Мы справимся.

– Айжа, веди себя хорошо.

Я схватил ключи, кошелек и направился к выходу.

– Эрик? – Айжа позвал меня, и я знал, что он скажет то же самое, что и говорил каждое утро на протяжении последних шести недель. – Не забудь поискать кресло-каталку!

Чертово кресло.


Позже тем же вечером – гораздо позже, потому как поезд застрял на добрых пятьдесят минут где-то между Секосусом и Ньюарком, а я уже было поверил в то, что я никогда не доберусь до дома – я вошел в свою тихую квартирку, толкая перед собой кресло-каталку. В итоге я нашел ее в магазине «Гудвилл» в Гарлеме за двадцать пять долларов, а весь обеденный перерыв до того я обзванивал все секонд-хенды в городе, пока не нашел этот. Мне было неловко ее покупать, ведь я, возможно, забирал ее у того, кому она и в самом деле необходима. Но я дал себе обещание вернуть ее, когда Айже она уже будет не нужна, и сделать пожертвование в какой-нибудь благотворительный фонд.

Конни читала на диване и встала, когда увидела меня.

– Как работа?

Вопрос застал меня врасплох. Уже так давно, по крайней мере два года с развода и еще очень долгое время до него, никто меня не спрашивал о подобном в конце дня. Никто обо мне не волновался. Я и не понимал, как мне этого не хватало до этой минуты.

– В порядке. Как Айжа?

– Спит. Он хороший ребенок.

– Я знаю. – Я слегка улыбнулся. Иногда, как и все дети, он расстраивает, но нет никаких сомнений в том, что он хороший. Даже лучше большинства других людей. Я прикатил кресло к стене, там он его увидит сразу, как проснется.

– Мы нашли кофейные кружки, – поделилась Конни.

– Да ладно?

– Ага. В коробке, на которой было написано «настольные игры, фишки для покера и всякая дребедень отовсюду».

Я удивился.

– У меня есть фишки для покера?

– Судя по всему.

– Ого. – Я бросил кошелек и ключи на столик у дивана. – Спасибо тебе. Вот правда. Завтра в то же время?

– Ага. – Она потихоньку начала собираться. – Мы и еще кое-что нашли.

– Надеюсь, это миски? Их я тоже не мог найти. Айжа ест рисовые хлопья из керамической супницы.

– Это дневник. – Конни прокашлялась. – Дневник Элли.

Я снова на нее уставился. Я и не знал, что Элли вела дневник.

– Как он попал в мои вещи?

– Понятия не имею. Может, она у тебя его забыла?

Я запустил руку в волосы.

– Что мне с ним делать? Прочитать?

Меня переполняло внезапное желание это сделать. Забраться в мозг Элли, выяснить, о чем она думает. Раскрыть тайну под названием «моя дочь-подросток».

– Нет! Тебе нельзя читать дневник дочери. Это против всех правил воспитания. Всех!

Я знал, что она была права. Она права. И тем не менее.

– Я мог бы написать ей и спросить, нужно ли его вернуть, но она со мной толком не разговаривает.

– Эрик…

– Я знаю, знаю. Уверен, что надо ей его вернуть. Я его почтой отправлю.

– Эрик. – Она смотрела на меня, пригвождая взглядом вечно изменяющихся карих глаз, точной копией моих. И в тот момент они были скорее зеленые, чем карие.

– Что? Я не буду его читать. Клянусь. – Я приложил руку к сердцу. – Где он?

Она еще какое-то время смотрела на меня, а потом ответила:

– На твоем комоде.

Она прошла мимо меня, забрала сумку с кресла, а потом повернулась и обхватила меня за плечи. Мне было неловко. У нас в семье как-то не приняты объятия.

– Эм-м, Кон?

Она отпустила меня и кивнула.

– Я просто хочу, чтобы ты нашел кого-нибудь. Ты не должен проходить через все это в одиночестве.

Я фыркнул, хотя не был с ней не так уж и не согласен.

– Ты опять собираешься меня с кем-то свести? В прошлый раз вышло не очень.

Через год после развода я пошел на свидание вслепую с какой-то девицей, с которой Конни познакомилась в колледже и которая жила в получасе езды от меня. Юрист. Поверенный какой-то компании, кажется. Она была милой – с большими глазами лани, пухлыми губами, которые уравновешивались лишь линиями носа и тонкими, идеально прямыми волосами, которые падали ей на плечи. Она легко смеялась моим нелепым шуткам и храбро отстаивала свою точку зрения (как и любой хороший юрист) в споре о том, какая тортилья лучше: кукурузная или пшеничная.

Я был галантен, вел себя как джентльмен. Смеялся, когда от меня этого ждали, открывал дверцу машины, принес ей стакан воды после бурного секса тем же вечером.

Но, проснувшись в одиночестве на следующее утро, я уставился на свое отражение в зеркале, ища… я даже не знаю чего. Я не чувствовал ничего. Даже хуже, чем ничего, мне казалось, что я потерял конечность, а боль в ней еще преследует меня. Днем я позвонил ей и оставил голосовое сообщение, сказал, что я отлично провел время, но не готов с кем-то встречаться.

– Ты тогда только прошел через развод. Было еще рано. Это нормально.

Я сунул руки в карманы и пожал плечами:

– Я и не знал, что ко мне применимо слово «нормально».

Она улыбнулась в ответ.

– Я пыталась сказать тебе это несколько лет. – Она потянулась к дверной ручке. – Увидимся завтра.

Когда Конни ушла, я вытащил из заднего кармана мобильный телефон и пролистал контакты до «Элли». Конечно же, если я ей скажу о дневнике, она не сможет не ответить. Даже угрозы в стиле «не думай читать его, или…» будут лучше, чем тишина. И тогда я смог бы сказать, что у меня и в мыслях не было предавать ее доверие, что я тут же верну его почтой, может, так я заработаю пару очков в свою пользу. Но все это выглядело как манипуляция, и, раз уж я так сильно хотел, чтобы моя дочь опять со мной говорила, я решил не вынуждать ее отвечать.

Так что я быстро набрал сообщение:

Люблю тебя, Элли. Папа.

Я погасил свет и направился к своей спальне, на секунду остановившись у двери комнаты Айжи и приложив к ней ухо. Я, конечно, услышал стук клавиш его компьютера. И решил дать ему еще немного времени.

Уже у себя в комнате я сел на кровать, матрас скрипнул подо мной. Я снял ботинки по одному, думая о том, что Конни спросила, как у меня прошел день. Напряженно. Вот как он прошел. Так же как и любой другой день всего месяца, как я вышел на эту работу. В общем-то, наш самый крупный клиент решил приобрести компанию «S & P» именно сейчас, а не до того, как Шелли уйдет в декрет и не после того, как она из него вернется. И она оставила меня, да и всю команду, но больше всего меня, ведь я за это отвечаю. И не осталось места для маневров, ведь в случае ошибки должны были полететь наши головы.

Я ослабил узел галстука и откинулся на кровать, глядя на мою захламленную комнату и жалея себя: «Какого черта я вообще делаю в этой квартире в Нью-Джерси». Блокнот на комоде бросился мне в глаза. Дневник Элли.

Элли. Моя дочь, которая меня ненавидит. Я знаю, что развод и ей дался нелегко – разве он проходит легко для ребенка? Но я никогда не думал, что все закончится вот так. У нас были хорошие отношения. Во всяком случае, мне так казалось. Лучше, чем у многих. Я точно знал, как ее рассмешить. Избитые шутки, гримасы за спиной у Стефани, неплохие каламбуры. Мы смотрели все серии всех сезонов «Удивительных гонок» вместе, и лучший момент моей жизни был тогда, когда она повернулась ко мне и сказала:

– Нам надо поучаствовать. Мы точно можем выиграть.

И как мы пришли от гипотетической команды мирового реалити-шоу к этому? Я снова посмотрел на ее дневник и отвернулся, в надежде, что желание в него заглянуть ослабнет. Но нет. Я встал с кровати, взял блокнот, выдвинул верхний ящик и закинул в него дневник, захлопывая ящик, пока глаза и руки не предали намерения моего разума.

Я постучался к Айже. Расслышал какое-то ворчание и решил, что это разрешение войти. Увидел его профиль, взгляд был прикован к экрану. Я с минуту так стоял, но он не шевельнулся.

– Я тебе сегодня кресло нашел.

Он снова что-то проворчал.

– Эй, ты меня слышал? Я думал, что ты действительно обрадуешься.

Он повернулся ко мне, глаза большие и серьезные.

– Я только узнал, что в этой школе не надевают костюмы на Хэллоуин, как это было дома. Миссис Беннетт говорит, что это слишком отвлекает.

Я подавил вздох. Было бы очень мило с их стороны предупредить об этом до того, как я весь обеденный перерыв потратил на то, чтобы найти кресло.

– Но ты же все еще можешь надеть его на праздничную ночь. Пойти пугать соседей?

– Для этого я уже слишком взрослый.

– Разве? – Я попытался вспомнить, когда Элли перестала наряжаться. Примерно в этом же возрасте. – Ну, что же, возможно, оно и к лучшему, если учесть, что кого-то это могло обидеть…