Джордж снова молча воззрился на него. В глазах Джека он увидел предостережение и намек на угрозу. Это выражение знали даже ближайшие друзья Джека и остерегались его в такие моменты. И все же он не мог остановиться.

– Сестра Данстона… не может быть для тебя подходящей партией, Джек. Последние пять лет или больше она спокойно пролежала на полке. Она не выезжала из деревни. Зачем тебе такая жена?

– Неужто это тебя касается, друг мой? – спросил Джек тихо, снова поворачиваясь к буфету с графинами, чтобы наполнить свой бокал.

– Черт тебя возьми, Джек, ты не можешь обрывать меня так же, как других! – воскликнул уязвленный Джордж. – Ты забываешь, что я знаю тебя с тех самых пор, когда мы оба были сопливыми мальчишками-школьниками.

Наступило напряженное молчание. Потом Джек рассмеялся:

– Я этого не забыл, Джордж.

Он наполнил стакан друга. Теперь в его глазах появились смешинки. Он снова стал доброжелательным и забавлялся ситуацией. Потом сказал своим обычным непринужденным тоном:

– Через несколько дней, когда ты познакомишься с моей женой, сможешь судить сам.

– Прошу меня простить, я вовсе не собирался возводить на леди напраслину, – сказал Джордж. – Это было крайне невежливо.

Джек чуть наклонил голову, соглашаясь принять извинение, потом спросил:

– Что тут случилось за время моего отсутствия?

Джордж был рад перемене темы.

– Очень немногое. Ты же знаешь, каким бывает город в летнее время. Сейчас люди только начинают возвращаться в Лондон. И с каждым потоком эмигрантов вести из Франции все хуже и хуже.

Он заметил, как помрачнело лицо Джека, и понял причину. Всем было известно, что сестра Джека вышла замуж за французского аристократа. И он неуверенно и робко спросил:

– Есть новости о Шарлотте?

Джек никому не рассказывал о заключении в тюрьму Ла Форс и казни сестры. Навязчивое сострадание могло помешать задуманной им мести человеку, по вине которого она попала туда. Теперь его месть свершилась, и результат ее был более чем удовлетворительным. Теперь он стал носителем титула Лэйси и единственным владельцем его состояния, а в довершение всего, и это было увенчанием всех его усилий, теперь он наслаждался обществом сестры Данстона, и на законном основании. Он не представлял, чем это может обернуться в конце концов, но пока что был вполне доволен и готов ждать результата. Однако вопрос Джорджа снова вызвал горечь, которая, как ему казалось, прошла, после того как свершилась его вендетта.

– Похоже, что она затерялась, – сказал он неопределенно, давая понять, что на этом следует покончить с расспросами. – А вот и Фокс. Прошу прощения, Джордж.

Он поклонился другу, показывая, что прощается с ним, и направился через комнату поздороваться с Чарлзом Джеймсом Фоксом, который как раз входил в зал боковой комнаты.

Джордж не сделал попытки последовать за ним. Его друг явно избегал разговоров о сестре. Но если Шарлотта действительно затерялась в этой кровавой мясорубке, то никаких объяснений Джорджу не требовалось. Он знал, как близок был Джек с сестрой. К тому же его друг не любил излияний.

Фокс, выглядевший изможденным, проведя шестнадцать часов за игорным столом, неуверенно оглядывал комнату, расплывавшуюся перед его воспаленными глазами. Ярко-пурпурный парик не льстил его внешности. Его взгляд остановился на приближавшемся к нему человеке.

– Джек, дорогой! – Он приветственно помахал рукой. – Ты вернулся?

– Как видишь. – Джек преувеличенно радостно закивал. – А у тебя вид просто больной, Чарлз. Сколько ты проиграл прошлой ночью?

– Больше десяти тысяч, – ответил тот, моргая воспаленными глазами. – Черт возьми! Уже день наступил.

Он поманил лакея и взял с подноса стакан вина.

– Да уж за полдень, – заметил Джек. – Где нынче принц? Меня не было так долго, что я потерял связь со всеми.

– Отправился в Брунсвик знакомиться с принцессой, – ответил Фокс, опорожняя бокал. – Похоже, грядет свадьба.

Внезапно его налитые кровью глаза приобрели необычайную остроту.

– А как насчет твоей свадьбы? Недавно слышал, как о ней болтали. Конечно, это чушь?

Джек выглядел уязвленным.

– Почему это все считают разговоры о моей свадьбе чушью? Неужели у меня репутация убежденного холостяка?

Фокс растерянно смотрел на него:

– Но ведь это неправда, Джек. Скажи, что это сплетни!

Джек слегка склонил голову.

– Это правда. Знаешь ли, однажды мужчина может пожелать оседлой жизни.

– Ты… оседлой жизни? – фыркнул Фокс. – Кто она? – Глаза Фокса недоверчиво прищурились. – Неужели сестра Данстона? Ну, желаю тебе счастья. Надо нанести визит ее светлости.

– Через недельку-другую, – ответил Джек. – Я хочу представить мою жену своим друзьям в удобное для меня время.

Он снова слегка поклонился и зашагал прочь. Джек обходил зал, здороваясь со знакомыми, в то время как слухи о его браке распространялись по всему клубу, и он этому не препятствовал. К вечеру весь Лондон узнает о его женитьбе, и эта новость станет предметом сплетен за всеми обеденными столами на несколько следующих дней. И это будет продолжаться до тех пор, пока герцогиня Сент-Джулз не появится на сцене лично.

Через некоторое время, не всерьез поиграв в кости, Джек удалился из клуба и пошел по Пиккадилли, останавливаясь по пути то здесь, то там и направляясь к дому Фортескью на Кэвендиш-сквер. Он и Арабелла прибыли в Лондон накануне, но, поскольку Джек держал полный штат прислуги и требовал, чтобы в доме все было на мази независимо от его присутствия, внезапное прибытие герцога и герцогини не вызвало переполоха среди челяди.

– Ваша светлость…

Его дворецкий отдал поклон и принял от хозяина шляпу с высокой тульей и трость с серебряным набалдашником.

– Где герцогиня, Тидмаус?

– Ее светлость наблюдает за разгрузкой цветов, – сообщил ему дворецкий деревянным тоном, которым он все-таки сумел передать, насколько неподходящей для герцогини он считает такого рода занятие.

Что могло сойти в деревне, ни в коей мере не было уместно в городе.

– Она в новой оранжерее. Похоже, ее светлость находит, что она непригодна для ее цветов. Поэтому послали за Маршем.

– А, понимаю.

Джек стянул лайковые перчатки.

– Надеюсь, Марш смог успокоить герцогиню?

Тидмаус снова отвесил поклон, принимая перчатки герцога.

– Не знаю, ваша светлость. Пока еще ни ее светлость, ни Марш не выходили из оранжереи.

Джек кивнул и слегка сжал губы. Марш был архитектором и строительным подрядчиком, и ему было отдано распоряжение построить оранжерею с тыльной стороны дома для орхидей Арабеллы. Образцы цветов последовали за ними в Лондон, упакованные со всей тщательностью, с какой женщина могла бы заботиться о своих детях. Похоже, что проект не встретил одобрения Арабеллы.

Он зашагал к оранжерее и был встречен с восторгом Борисом и Оскаром, не терявшими времени даром и уже почувствовавшими себя здесь как дома. Они пританцовывали вокруг него, издавая восторженный лай. Он с отсутствующим видом потрепал их за уши, и от этой ласки они завиляли хвостами, поднялись на задние лапы и принялись теребить его изысканный серый сюртук.

– Место! – приказал он им повелительно. – К сожалению, вы самая невоспитанная парочка в доме. Арабелла, я хотел бы, чтобы ты научила этих собак хорошим манерам.

Арабелла, с расстроенным видом склонившаяся над ящиком с рассадой, выпрямилась и ответила:

– Они просто возбуждены, потому что оказались в новом месте. Дома они ведут себя прекрасно.

– Ты забыла, что я их там видел, – кисло заметил он. – Как я понимаю, у тебя затруднения.

– Да, это все очень досадно, – сказала она, отряхивая пыль с юбок руками, испачканными землей. – Трельяжи, спроектированные Маршем, не будут освещаться ранним утренним солнцем. Орхидеи окажутся полностью на свету и не выживут. Им нужна тень. Я уверена, что объяснила это, когда ты посылал инструкции Маршу.

– Прошу прощения, ваша светлость, – ответил обеспокоенный архитектор.

На нем были негнущийся черный сюртук и бриджи – костюм, обычный для делового человека. Он теребил и мял свою треугольную шляпу.

– Я не вполне ясно понял, что делать.

– Меа culpa[7], Марш, – сказал Джек с непринужденной улыбкой. – Уверен, что положение можно поправить.

– О да, ваша светлость. И очень легко. Но ее светлость желает высадить свои цветы немедленно, а чтобы передвинуть трельяжи, потребуется несколько часов.

– В таком случае они подождут несколько часов, – заявил Джек.

– Но, Джек… – вступила в разговор Арабелла.

Джек перебил ее. Когда дело касалось ее страсти к орхидеям, урезонить Арабеллу было невозможно.

– Моя дорогая мадам, мы не в силах творить невозможное. Если орхидеи должны оставаться чуть дольше упакованными, то так тому и быть. Я предлагаю оставить Марша и его людей заниматься их работой и не мешать им.

Арабелла нахмурилась. Она уже приняла решение пересадить самые драгоценные образцы на их постоянное место еще до ночи, и отсрочка не входила в ее планы. Она никак не могла с ней примириться.

– Если нет другого выхода, пусть будет так, – сказала она недовольно. – Но боюсь, что некоторые из них погибнут.

– Мы будем работать быстро, ваша светлость, – сказал Марш примиряющим тоном. – Мне помогают шесть человек, и, думаю, мы управимся к концу дня. И устроим ваши цветы наилучшим образом.

– Ну уж нет! – возмутилась Арабелла. – Вы этого не сделаете. И это не цветы. Это орхидеи.

– Не цветы? – удивленно пробормотал Марш, оглядывая экзотические соцветия, окружавшие его со всех сторон.

– Ну, пожалуй, все-таки цветы, – смилостивилась она. – Но они очень ценные, совершенно особенные, Марш, и требуют очень бережного обращения. Вы должны позаботиться о том, чтобы никто до них не дотрагивался. Если вам понадобится передвинуть ящик, будьте любезны, обращайтесь с ним, как с драгоценной фарфоровой вазой. Любое сотрясение может их погубить.

– Да, мадам. – Марш смущенно и робко разглядывал цветы.

Он видел, что они отличаются от обычных хризантем или желтых нарциссов, но все же это были всего лишь цветы. А цветы никогда не погибали от сотрясения.

– Пойдем, Арабелла, у нас еще полно дел, – сказал Джек, уверенно и твердо беря ее за руку и увлекая за собой.

– Мне надо присматривать за работой здесь, – запротестовала она.

– Нет, не надо, – заявил он. – Ты будешь только мешать. Марш теперь понимает, что надо делать. Поэтому предоставим ему самому справляться со всем.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что у нас полно дел? – спросила Арабелла, позволяя увлечь себя вслед за собаками, опередившими их. – Что это за дела?

– Увидишь, – ответил Джек очень уж серьезно.

Арабелла тотчас же поняла, что внутренне он потешается.

– Я уже познакомилась со всеми слугами, – сказала она в раздумье. – Мы обсудили меню с Альфонсом и обязанности прислуги с Тидмаусом. Бекки и Луи умудрились поделить обязанности по распаковке вещей. При этом Бекки не понадобилось колотить его по голове совком для угля, правда, должна добавить, благодаря моему вмешательству. Так что еще надо сделать?

– Ты, – сказал Джек, увлекая ее к широкой и пологой лестнице, – ты, моя дорогая жена, должна выполнять массу обязанностей… о! и позволь мне тебе напомнить, что в них не входит вмешательство в распри между слугами, как и обсуждение меню или управление делами в доме. Именно для этого я держу французского повара и образцового управляющего. Ты убедишься, что Тидмаус способен справиться со всем этим.

Арабелла остановилась на лестнице и попыталась вырвать свою руку. Она смотрела на него прищуренными золотистыми глазами.

– Не разрешите ли сообщить вам, сэр, что я хозяйка этого дома и намерена держать в руках бразды правления. В нем будет все идти так, как я сочту нужным, и мне плевать на то, что полагается делать герцогине в соответствии с этикетом. Дело в том, что я не герцогиня «вообще». В последние десять лет я вела большой дом, управляла обширным имением и делала это довольно успешно. Если вашим слугам это не понравится, то приспособиться придется им ко мне, а не наоборот.

На этой решительной ноте она оборвала разговор и направилась вверх по лестнице. Собаки следовали за ней по пятам.

Джек не спешил ее догонять. Он не мог опровергнуть того факта, что в хозяйственных вопросах она разбиралась отлично, но, похоже, Арабелла еще не понимала, что теперь у нее не останется времени на эти занятия. Она стала его герцогиней, и ей предстояло занять надлежащее место в его мире. Она не могла рассчитывать, что этот мир станет подлаживаться к ее вкусам и предпочтениям, даже если бы ее муж и стал это делать.

Гордость не позволяла ему допустить, чтобы его жена стала посмешищем. Если бы ему удалось придерживаться своего первоначального плана и заставить ее жить в четырех стенах деревенского дома с кучей детей, цепляющихся за ее юбки, тогда ее пристрастия и странности не имели бы значения. Но раз уж ей удалось обернуть ситуацию в свою пользу, то придется примириться и с последствиями этого. Теперь она стала Фортескью и должна была нести за это ответственность. Конечно, он хотел, чтобы она расшевелила светское общество, чтобы она ворвалась в этот мир моды, но таким образом, чтобы гордость семьи Фортескью не пострадала, а слава приумножилась. Он углядел в ней эти возможности почти сразу, как только ее увидел, и полагал получить массу удовольствия от ее превращения в светскую даму. Но между пленительной эксцентричней дамой и нелепой чудачкой грань была очень тонкой.