Ланкастер поднял брови, очевидно, удивленный такой прозорливостью.

— Да, мадам, именно этого я и страшусь. Владения де Брессе должны находиться под властью Англии. Пора тебе исполнить свой долг.

— Разумеется, — медленно протянула она. — Но разве, господин мой герцог, я с самого начала не делала этого?

— О чем это ты?

— Не можете же вы утверждать, что моя судьба была в моих руках? — дерзко выпалила она.

— Такова участь всех женщин, — ответил он, но при этом вспомнил ее мать, которая до самого последнего своего часа была сама себе хозяйкой.

Ее взгляд снова обратился к Гаю де Жерве. Взгляд, в котором светился знакомый голод. Он отвел глаза, гадая, почему она никогда не пыталась скрыть свои чувства к нему. Но при этом не мог думать ни о чем, кроме наготы этого тела под простыней, изгиба плеча, холмиков грудей. Он словно подпал под ее чары, связавшие его по рукам и ногам. И только сейчас осознал, что замужество Магдалены никак не повлияло на чувства, в которых она призналась ему несколько лет назад, и что, невзирая на мужа, она никогда не отречется от всего того, что испытывает к нему, Гаю. Сила ее любви обволакивала его, тянула к себе, туда, где кипела опасная, бурная страсть, которой, как он был уверен, еще никому не довелось изведать. Неужели именно эта страсть бросила Джона Гонта в объятия Изольды Борегар? Изольда кружила голову многим, но Ланкастер был самым могущественным из всех ее поклонников. Жерве знал, сколько молодых людей сгорают от похоти при виде дочери Изольды, какими жадными глазами провожают они проходящую мимо Магдалену. Да и что тут говорить, Эдмунд был сражен наповал с той самой минуты, когда впервые овладел собственной женой. Сознает ли сама Магдалена ту силу, которая была самым надежным оружием матери? А сам он? Сумеет ли устоять?

Джон Гонт перехватил взгляд дочери, и на миг прошлое властно вторглось в настоящее. Он почувствовал взаимное притяжение этих людей, потому что когда-то испытал то же самое, и понял, что оба ходят по лезвию ножа.

Герцог с силой втянул в себя воздух. Не его дело, если Гай де Жерве сделает шлюху из дочери шлюхи… но все же она была и его дочерью…

Однако он жестко напомнил себе, что пока может использовать их родство в своих целях. До сих пор он никогда не упускал из виду подобных вещей, и момент слабости рассердил его. Герцог резко отвернулся от кровати, рассеяв волшебство любви, державшее всех в своем плену.

— Готовься к отъезду. Ты будешь путешествовать в манере, подобающей даме твоего положения, и в сопровождении служанок. Лорд де Жерве получит отряд из пятидесяти копий и двухсот воинов.

Пятьдесят копий… один рыцарь или оруженосец и два копьеносца на каждого… сто пятьдесят человек. Огромная сила, почти целая армия, для выполнения столь несложной задачи. Значит, они боятся чего-то недоброго? Но между Францией и Англией существует перемирие, пусть и не слишком надежное… впрочем, как всегда. Вероятно, герцог считает, что ей необходима защита от шаек бродячих рыцарей и оставшихся без дела наемников, терроризирующих окрестные дороги и поселения.

Дверь за посетителями закрылась, и Магдалена вернулась мыслями к Эдмунду. Почему она так уверена, что он жив? Пусть в беде, но жив. Она вспомнила пророчество Безумной Дженнет: та увидела по руке Магдалены кровь и любовь. Видимо, Дженнет была права, и сейчас она точно знает, что Эдмунд не ушел из ее жизни навсегда. Она не станет скорбеть по мужу и вместо этого выполнит свой долг по отношению к нему и ребенку, которого носит. Займет свое законное место хозяйки замка в земле открытых просторов, по другую сторону моря.

Дженнет и об этом упоминала… В тот день Магдалену высекли за то, что якшалась с ведьмой, и в ее жизни появился Гай де Жерве, появился, чтобы не исчезать.

Любовь к нему была центром ее существования, силой, которой невозможно было противиться. Эта любовь так долго была сутью, определяющей частью ее бытия, поддерживающей и растущей с каждым годом. И когда-нибудь, в свое время, она расцветет и даст плоды: она знала это так же твердо, как то, что Эдмунд не погиб. Но вот чем закончится эта невероятная путаница? Она не ведала и не хотела знать. Будущее не имело для нее значения по сравнению с любовью, озарявшей ее путь.

Глава 5

Две недели спустя они отплыли из Портсмутской гавани на трех судах, реквизированных Джоном Гонтом вместе с капитанами и командой у их владельцев, богатых купцов, которые, не имея иного выхода, были вынуждены ссудить их герцогу на неопределенное время. Что ж, дело обычное и особых нареканий не вызвало, поскольку торговцы сдержали свое недовольство.

Магдалена не находила себе места от волнения. Она стояла у поручней «Элизабет», когда все три корабля с утренним приливом под белыми парусами взяли курс на Кале. Капитан выкрикивал с мостика команды, не имевшие для нее никакого смысла, но суда шли строем, и паруса туго натянулись под свежим ветром. Большая часть эскорта вместе с лошадьми и конюхами была расквартирована на остальных судах, а Магдалена со своими женщинами и Гай де Жерве с личной свитой и двадцатью вассальными рыцарями разместились на «Элизабет». На мачте рядом с розой Ланкастеров развевался флажок с драконом де Жерве.

Подошедший Гай встал рядом с Магдаленой, словно заразившись ее возбуждением и почти детской радостью при виде резко нырявших в волны чаек, соленых, увенчанных белыми барашками волн, и легкого скольжения корпуса по спокойным сине-зеленым водам пролива. Ее отношение к исчезновению мужа сбивало его с толку. Она со спокойной уверенностью заявила, что не верит в гибель Эдмунда и не собирается скорбеть по нему, но в его отсутствие выполнит все обязанности супруги и будущей матери. Гай не знал, как реагировать на это, и в конце концов решил, что в такой уверенности нет ничего плохого. Вероятно, со временем она поймет правду и смирится с неизбежным.

Однако с самого дня турнира ему доставляло немало трудов держаться от нее на расстоянии. Сумей он обращаться с ней, как в прежние времена: снисходительно, покровительственно, как взрослый с ребенком, — все было бы куда легче. Но он не мог. Магдалена де Брессе уже не дитя, и он слишком ясно сознавал это, подпав под очарование ее женственности и повергающего в смятение взгляда прозрачных серых глаз, так часто устремленных на него.

Это раннее утро, свежесть морского воздуха, так разительно отличавшегося от влажной духоты летнего Лондона, казалось, развеяли по ветру паутину сомнений и неверия, окутавшую его разум, в тайных уголках которого таились желания, которые он не смел признать открыто. Гай положил руку на плечо Магдалены, и она, повернув к нему лицо, улыбнулась.

— Ну разве не чудесно, господин мой? Снова дышать свободно!

Она словно прочитала его мысли!

Гай согласно рассмеялся.

— Смотри, это остров Уайт! — Он показал на длинный клочок земли, тонувший в тумане у самого горизонта. — К полудню мы пройдем Нидл-Рокс. Там случается немало крушений.

— Но нам не стоит этого бояться, — заметила Магдалена, не скрывая, однако, тревоги. Как ни увлеклась она новыми впечатлениями, все же в душе твердо верила, что Господь не предназначил людей для путешествий по водам. — Погода прекрасная, и шторма не ожидается.

Гай взглянул на небо, где дымка уже затянула солнце, так что оно, казалось, светило рассеянным светом.

— Действительно прекрасная, — заверил он. — Но в любом случае мы пройдем мимо Нидл-Рокс до заката, так что бояться особенно нечего.

Магдалена доверчиво выслушала Гая и увлекла его в укромный уголок на палубе, где под полосатым балдахином стояла скамья с подушками для пассажиров, вышедших наслаждаться морским воздухом. Сидевший поблизости менестрель меланхолично перебирал струны лютни.

Вынужденное безделье позволяло понежиться в тепле и подремать под мерную качку. Часа через два подали роскошный обед: пирожки с олениной, соленую гусятину, свежий белый хлеб и компот из ягод, недавно собранных в лесу близ Портсмута. Они должны были пробыть в море не более трех дней, поэтому самые большие трудности, которые их ожидали, — это черствый хлеб.

При этой мысли Магдалена довольно улыбнулась и, прикрыв глаза, отхлебнула ипокраса из оловянного кубка. Солнце грело сомкнутые веки, проникая под них мягким розовым свечением. Магдалена сама не помнила, как задремала под тихую мелодию лютни. А проснулась от ледяного дуновения. Лорд де Жерве куда-то исчез. Магдалена, вздрогнув, села:

— Эрин, принеси мой плащ, что-то холодно стало.

Служанка вошла в тесную каюту, где разместились Магдалена и две ее служанки. Окованные железом сундуки, в которых хранились одежда, посуда и постельное белье — часть приданого Магдалены, — подпирали переборки. На полу разостлали соломенные тюфяки для служанок. Магдалене предназначалась узкая деревянная койка, встроенная в переборку под крохотным иллюминатором.

Эрин нашла подбитый мехом плащ и вынесла на палубу. Лорд де Жерве уже стоял у поручня, озабоченно хмуря брови: качка за последний час заметно усилилась. Небо приобрело зловеще-сиреневатый оттенок.

— Кажется, дело неладно, — пробормотала Магдалена, подходя к нему и кутаясь в плащ. — Что там?

— Ничего, — деланно беспечно бросил он. — Смотри, мы проходим Нидл-Рокс.

Магдалена с содроганием повернула голову влево, рассматривая острые как бритва рифы, вздымавшиеся из бурного моря на самом дальнем конце острова Уайт. Сама того не сознавая, она сунула руку в карман плаща и, нащупав четки, принялась их перебирать. При этом ее губы шевелились в молчаливой молитве. У основания рифов кипел бешеный водоворот, напоминавший об аде и проклятии, ожидавших грешников.

Они прошли скалы и миновали естественное убежище, каким служил остров для моряков. А вот открытое море было совсем другим: не сине-зеленым, а серым, и волны здесь были куда выше. Магдалена вдруг вспомнила о пироге с олениной и пожалела, что польстилась на еду.

— Пойду-ка я, пожалуй, в каюту.

Гай рассеянно кивнул, словно едва ее слышал, и действительно почти не обратил внимания на ее уход. Он направился на бак, где стояли капитан и рулевой, не сводившие глаз с большого паруса, натянутого туго, как кожа на барабане. Костяшки пальцев рулевого, лежавших на штурвале, побелели от усилий удержать колесо.

— В чем дело? — спросил Гай. Капитан покачал головой.

— Шквал на подходе, господин. Это единственное объяснение. Я бывал в таких переделках раньше, но хуже нет, когда он к тебе подкрадывается. Всего час назад никаких признаков не было, да и сейчас в воздухе только легкое шевеление.

— Почему мы не повернем назад? — спросил Гай, вполне доверяя предчувствиям моряка, и показал на маячившую невдалеке надежную громаду острова.

— Силы прилива и ветра объединились против нас, господин. Мы не минуем Нидл-Рокс. Ничего не поделаешь: придется плыть как можно дальше в открытое море, потом убрать паруса и выждать в надежде, что нас не бросит на скалы. — Капитан резко повернулся и громовым голосом велел задраить люки. — Вам лучше спуститься вниз, господин, — посоветовал он.

Гай еще немного постоял у поручня, наблюдая, как остальные суда повторяют маневры «Элизабет». Ветер усиливался, принося с собой холод и влагу. Волны бились о корпус корабля, пена больше не разбрызгивалась теплым дождиком, а ложилась ледяной пеленой. Небо потемнело. Стало темно, почти как ночью, хотя не было еще и пяти вечера.

— Господин, вам лучше спуститься вниз! — снова крикнул капитан. Но его голос затерялся во внезапном реве ветра. Море впереди закипело, поднялось крутящимся конусом, который метнулся к беспомощному судну, ставшему игрушкой волн. Перед носом корабля открылась серо-зеленая пропасть, и «Элизабет» провалилась туда, за огромную серую стену воды.

Гигантский вал, обрушившийся на палубу, сбил Гая с ног. Он едва успел схватиться за поручень и вцепился в него со всей силой отчаяния. Ему удалось продержаться до тех пор, пока корабль не выровнялся и вода не сбежала с палубы. Но следующий вал уже накатывался на корабль, и Гай едва успел нырнуть в люк, сообразив, что помощи от него никакой, а вот опасность быть смытым за борт весьма реальна. Сквозь вой ветра и рев волн он услышал ржание и топот перепуганных коней, бивших копытами в деревянные перегородки стойл.

Внизу шум бури был не так слышен, зато царила полная тьма: никто не смел зажигать свечи во время шторма. И крики… мольбы о пощаде, плач и вопли: это матросы и пассажиры взывали к Богу и святым, прося о спасении.

Гай пробрался в свою каюту и бросился на тюфяк, сообразив, что останется цел, если будет меньше двигаться. К счастью, морская болезнь его не мучила, хотя звуки, доносившиеся сквозь тонкие переборки, безошибочно свидетельствовали о страданиях остальных путешественников. Хриплые стоны несчастных оруженосца и пажа, которых выворачивало прямо на пол каюты, казались жалобами грешных душ, пытаемых дьяволами.