Настя с трудом разлепила глаза, но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой — все ее существо спрессовалось, заледенело, околдовалось. Кожа не чувствовала прикосновений.

— Ну что это такое! Зачем ты сбежала? Устроила переполох на всю больницу!

Лицо ее нового врача оказалось близко-близко. Так вот, оказывается, чьи руки взметнули ее до небес! Что ж, это даже к лучшему: не надо самой тащиться назад, пускаться в дурацкие объяснения, как да что… В фильмах, которые Настя любила смотреть, настоящие герои всегда носили девушек на руках. Она даже вспомнила один эпизод. У девушки был избранник. В начале фильма она еще не знала, что это именно тот парень. Но потом он ей признался. «За что ты избрал меня среди тысяч других?» — спрашивала его девушка. «Ты не такая, как все. Ты — особенная. Поэтому я выбрал тебя». — «Ты мой ангел — хранитель?» — «Называй, как хочешь. Я постараюсь всегда быть рядом с тобой». — «Ты будешь меня беречь? Защитишь от родителей?» (Про родителей Настя уже добавила от себя.) — «Да, потому что ты не всегда можешь знать, что хорошо для тебя и что плохо». В этом месте она случайно повторила слова, сказанные Альфией. «Почему же ты так долго не приходил?» — «Ты не видела, не различала меня в толпе. Я ждал».

— Настя! Что ты бормочешь?

Она посмотрела на Дмитрия с удивлением. Может, это действительно тот человек, который послан ее защищать?

— Как ты могла спрыгнуть в окно? Там же крапива выше человеческого роста!

— Да? — удивилась она. — А у меня нет ни одного волдыря. Я, наверное, в ней и спала.

Он внес ее в отделение. Больные, все, кто мог, выглядывали из дверей всех без исключения палат. Слух о том, что из отделения сбежала больная, носился от койки к койке с раннего утра.

Дежурная докторша поправила на седой голове колпак.

— Ну, девушка, вы даете! Спать на земле! Вы о чем думали?

Настя молчала.

«Какие они грубые, эти доктора!» — подумал Дима.

— А если пневмония разовьется? Я уже не говорю об аднексите и радикулите…

Настя поморщилась. Все эти слова витали вокруг нее, как назойливая осенняя муха. «Ничего со мной не будет!» — думала она.

Дима спросил:

— Что мы сейчас должны делать?

— Анализы сдавать! Вон лаборантка в отделение пришла. Идите. Ловите ее в коридоре.

Дима взял Настю за руку и повел сдавать анализы. Докторша, молча качая головой, посмотрела им вслед.

После анализов был снова осмотр, наконец, пришла гинеколог. Дима стоял у ординаторской и прислушивался к рокоту голосов за дверью.

Докторша словно почувствовала его присутствие. Вышла. Строго взглянула.

— Надо подождать результаты анализов. Как все будет ясно — я вас приглашу.

Он вернулся назад в коридор. Настя — с утра опять бледная, одинокая, худая — сидела, как маленькая старушка, на кушетке, свесив голые ноги.

— Залезь под одеяло. Еще простудишься.

Больные, кто мог, потянулись к завтраку. Небольшой холл отделения преобразился в столовую.

— Хочешь есть? — спросил он Настю.

— Меня тошнит от этого запаха.

Раздатчица из столовой шлепнула перед Настей алюминиевую миску с какой-то серой кашицеобразной бурдой.

— У нас в психушке и то кормят лучше.

Он взял миску и отнес назад. На кухню.

— Можно чаю?

— Кружка у вас есть? — В раздаточном окне мелькнула толстая фигура в халате.

— Нет, мы только первый день здесь.

Фигура посмотрела на него, почесала в затылке и плеснула чай в большую фаянсовую кружку.

— Только кружку потом назад принесешь. Эта — лично моя.

— Спасибо. Я принесу.

Он понес кружку Насте.

— Выпей горячего чаю.

Она взглянула на него.

— А мне можно?

Какую доверчивость он прочитал в ее взгляде!

— Можно немного.

Она сделала несколько глотков, как синичка.

— Спасибо. Больше не хочу.

Дима взял из ее рук кружку, хотел отнести. Ему захотелось горячего чаю. С сомнением он посмотрел на кружку, языком ощупал внутреннюю поверхность губ. Вдруг гепатит, дизентерия, сифилис, СПИД — что там еще можно подцепить через ранку в слизистой оболочке? Неожиданно весело взглянул на Настю. Все-таки в больнице при поступлении ей все анализы делали. А за полтора месяца что она могла подцепить? Он смело выпил весь чай из кружки и почувствовал себя так, будто он скрепил с Настей кровью свою любовь.

— Зайдите-ка в ординаторскую. — Хирург положила перед ним только что принесенные из лаборатории анализы.

— Значит, все-таки аппендицит?

— Не исключено. Боли в животе опять нарастают.

Дима вспомнил, что за целое утро не только не посмотрел Настин живот, но даже не спросил, болит ли он. И Настя ничего ему не рассказала. Его это и огорчило немного, и несколько обрадовало. В этом он увидел признак развившейся между ними более тесной связи, чем отношения «доктор — пациентка».

— Вы пока будьте тут рядом. Покажем еще заведующему, подождем часика два и снова возьмем анализы.

— Только не отсылайте ее пока обратно!

Доктор снова внимательно на него посмотрела.

— Да пусть пока лежит, чего кататься туда-сюда! Только уж теперь смотри за ней лучше! Хочешь, вон попей чаю с медом. У меня свежая заварка есть.

— Спасибо, вы чуткий человек. Но я пойду к больной.

— Вот-вот, поговори с ней, успокой. А то еще разволнуется — перекрушит тут нам все отделение.

И Дима вдруг поймал себя на мысли, что выслушал слова доктора со снисхождением настоящего психиатра.

Давыдов

В назначенный Давыдову день госпожа министр внезапно отбыла в срочную командировку. Давыдова принял ее заместитель. Это Виталию понравилось, потому что на двери заместителя висела табличка «Доктор медицинских наук». «Будет легче разговаривать на одном языке», — подумал он. Но когда из-за начальственного стола вышел поздороваться молодой человек лет двадцати пяти, Виталий Вадимович засомневался в своей преждевременной радости.

Оказалось, напрасно.

— Расскажите мне о перспективах внедрения в практику полученных вами результатов, — вежливым тихим голосом попросил замминистра и впился холодным изучающим взглядом в и.о. директора института.

— О внедрении в широкую практику говорить еще невозможно, — честно начал Давыдов. — Опыты находятся в самой начальной стадии. Требуются время и крупные вложения для того, чтобы их завершить. И только тогда станет можно достоверно судить о результатах.

— Насчет вложений можете не беспокоиться. Деньги дадим. А вот со временем сложнее. Нужно ускорить процесс. Это получится?

— До определенного предела. Если расширить лабораторию, а лучше создать на ее базе совершенно новое структурное образование со статусом института, увеличить штат сотрудников, то, конечно, весь комплекс исследований можно провести быстрее.

— А в чем же предел?

Давыдову показалось, что молодого функционера тема действительно интересует. Он слушал внимательно, с заинтересованным видом. Виталий почувствовал приятный холодок в груди. Неужели сейчас исполнится то, о чем они с Таней мечтали?

— Предел — в сроках жизни подопытных животных. Пока опыты проходят на мышах, наблюдения ведутся около года. Но мыши — не люди, к тому же результат исследований непредсказуем. Поэтому, прежде чем говорить об исследованиях на добровольцах, нужно продублировать опыты на свиньях и обезьянах.

— А почему на свиньях? — удивился функционер.

— У свиней самая близкая к человеку иммунная система. Ну, а у приматов — самый близкий код ДНК.

Функционер отодвинулся от стола и откинулся на спинку стула.

— Какой вы мечтатель! — загадочно улыбнулся он Давыдову. — Сразу видно, старый русский интеллигент. Мама — учительница, папа — военный. Я угадал?

Давыдов чуть дернулся:

— Отец — инженер, хотя мама — действительно преподаватель.

— И это при том, что я не смотрел ваше личное дело. — Функционер заговорщически подмигнул Давыдову. — Человека советской формации сразу видно, пускай он при ней только родился или провел всего лишь детские годы.

Внезапно он посерьезнел.

— Так вот, дорогой Виталий Вадимович, никакие свиньи и уж тем более обезьяны нам сейчас недоступны. Вы же понимаете, кредиты небесконечны. Расходы пойдут на помещение, оборудование, реактивы, подбор персонала. Да и не по-божески это — мучить животных. Ладно еще мыши, но вы ведь и на человекообразных обезьян замахнулись. А Дарвин, как вы помните, утверждал, что они наши ближайшие предки. Вы, кстати, как относитесь к Дарвину? Православная церковь его не жалует.

Функционер вздохнул. Интересно, случайно ли он спросил? — подумал Давыдов. Что, если функционер подводит к разговору об их с Таней опытах, посвященных происхождению веры?

— Я уважаю Дарвина как ученого. Он совершил личный подвиг.

Заместитель министра, казалось, удивился:

— Какой же?

Давыдов поправился:

— Вернее, два. Первый — это то, что Дарвин, будучи очень больным человеком, практически инвалидом, отправился в кругосветное путешествие по тогда еще более неспокойным, чем теперь, морям, чтобы на практике найти подтверждение своим теориям. А второй — то, что он не побоялся восстановить против себя церковь. Впрочем, в те времена многие, начиная с Вольтера, не боялись восстанавливать церковь против себя.

— Ну, Вольтер перед самой смертью все-таки пришел к Богу, — заметил функционер.

— Это скорее подтверждает, что у маэстро были большие проблемы, вызванные гипоксией мозга, — ляпнул Виталий. И ужаснулся: зачем он проговорился?

— Ну, у Ленина были еще большие проблемы с мозгом, однако он не был религиозен.

Функционер, казалось, схватывал все на лету. Виталий подумал, что дальше лучше не откровенничать.

— Но мы отвлеклись. — Узкие стекла очков чиновника хищно блеснули. — Давайте договоримся так: вы закончите опыты на мышах и подготовите доклад о внедрении ваших препаратов в производство.

— Каких препаратов?

— Тех, которые вы сейчас вводите мышам.

— Но мы же включаем отдельные элементы в генетический код! И мы должны обязательно проверить, как долго они могут там находиться, разрушаются впоследствии или нет, если разрушаются, то через какой срок, а если не разрушаются — то передаются ли потомству? Этих исследований хватит на двести лет!

— И это замечательно! — Заместитель министра встал и пожал Давыдову руку. — Вы представляете, какой вы совершили прорыв в науке?! Такого не было еще в мировой практике!

— Я-то представляю, — растерялся Давыдов. — Но наши опыты — это только самое начало разработки глобальной проблемы. От наших исследований до внедрения в практику — годы и годы исследовательской работы. И я даже думаю, что нашей жизни не хватит на то, чтобы полноценно проанализировать весь комплекс проблем, связанных с полученными результатами! Ведь по сути то, что мы начали изучать с моей женой, сопоставимо с началом исследования атомной энергии или рентгеновских лучей… А возможно, и гораздо больше!

— Боже, как непростительно ученому быть таким пессимистом! — развел руками замминистра. — Слава богу, на дворе не девятнадцатый век. И научный прогресс движется гораздо быстрее, чем сто или двести лет назад. Вам, Вадим Витальевич, не надо заботиться о глобальном. Ваши опыты по введению веществ вашим мышам — не такая уж широкая область применения ваших сил… Просто доведите их до конца!

«Он перепутал мои имя и отчество, — машинально подумал Давыдов, глядя в спокойное, полное достоинства лицо сидевшего перед ним молодого человека. — Я выйду из кабинета, и он сразу забудет, как меня зовут. Ему плевать на меня, на ценность наших опытов для мировой науки. Он хочет получить от меня локальный конкретный результат».

— Мы не имеем права внедрять в практику методики и вещества, не прошедшие полный контроль, с неизвестными отдаленными последствиями.

— Ох, полно вам выдумывать! — Чиновник состроил скорбную мину. — Люди нуждаются в лекарствах сейчас, а не когда-то в будущем. Мы на самом высоком уровне постоянно слышим справедливую критику: в стране не производятся лекарства, соответствующие мировым аналогам. И от нас требуют исправить такое недопустимое положение, срочно исправить. Для этого, собственно, и выделяют деньги, причем немалые. И вы их получите, потому что ваши лекарства по всем параметрам будут превосходить все психотропные средства, известные до настоящего времени. Мы запустим абсолютно новые отечественные технологии для того, чтобы раньше всех в мире начать помогать людям. Реальным людям! А вы говорите, что мы должны ждать еще годы и годы! Как это соотносится с тем, что мы оставляем не сотни, не тысячи, а может быть, десятки, сотни тысяч людей без квалифицированной медицинской помощи, положенной им по закону!