― О, моя бедняжка! ― взволнованно произнес сэр Бонами. ― Если бы вы вышли за меня замуж, как же мы были бы счастливы!

Она весело поддразнила его:

― Ну, возможно, стань я вашей женой, я раздражала бы вас так же, как и Денвилла. Не забудьте, что я ужасно расточительна и очень люблю играть, а мои страшные долги!..

Сэр Бонами воздел руки к небу:

― Что за вздор! Ваши долги? О… это проще простого! Позвольте мне уладить это! Сколько раз я вам говорил, что могу позволить вам поступки более сумасбродные, чем те, о которых вы когда-либо мечтали, моя дорогая. И не думайте, что я просто болтаю, словно какой-нибудь лавочник или нувориш. Вы сами понимаете, что я отнюдь не нувориш: мое состояние я унаследовал и не могу вам точно сказать, сколько у меня денег, да это и не важно, поскольку вы не сможете истратить даже половину!

― Боже милостивый! Бонами, вы, должно быть, очень богаты, ― вставила она.

― Да, это так, ― просто сказал он. ― Я самый богатый человек в королевстве, но какая мне от этого польза! Я веду достаточно скромный образ жизни, потому что не на кого тратить деньги, Амабел, и они не помогли мне получить то единственное, чего я желал в моей жизни. Так что можно смело сказать, что они не имеют никакого значения.

Прекрасно зная о том, что он жил с большой роскошью и, кроме особняка на Гровенор-Сквер, имел дома в Брайтоне, Ньюмаркете, Йорке и Бате ― время от времени он посещал этот уже вышедший из моды курорт, чтобы оздоровить свой организм, ― а также был владельцем превосходных стад крупного рогатого скота, которые он держал не менее чем в пяти графствах страны, и делал умопомрачительные ставки как в Уотере, так и в Оутлендсе, резиденции своего расточительного друга герцога Йоркского, она не испытывала сильного желания спорить с ним. И хотя ее губы насмешливо дрогнули и голос прозвучал приглушенно, она ответила, покачав головой:

― Как это грустно, мой дорогой друг! Как пуста была ваша жизнь! Вы были так одиноки.

― Да, ― согласился он, внезапно почувствовав правдивость этого сочувственного замечания. Он снова взял ее руку и, сжав ее своей теплой и слегка влажной рукой, очень серьезно сказал:

― Единственная польза от моего богатства заключалась в том, что я тратил его на вас, моя дорогая! Вам стоит только попросить, и так будет и дальше! Только позвольте мне заняться вашими долгами! Позвольте мне…

Она прервала его, взглянув на него своими прекрасными глазами, и спросила:

― Бонами, вы… после всех этих лет просите меня выйти за вас замуж?

Наступила ужасная пауза. Сэр Бонами изумленно смотрел на нее своими круглыми глазами. Они никогда не были выразительными, но сейчас казались еще более пустыми, чем обычно; ею висячие щеки заметно побледнели. Двадцать шесть лет тому назад он сделал ей предложение; на протяжении всего ее замужества он был ее постоянным и преданным cavahere servente[9], и все эти годы у них были очень хорошие отношения. Она действительно была единственной женщиной в его жизни, на которой он хотел бы жениться; но несмотря на жестокое разочарование, испытанное им, когда покойный лорд Бейверсток предпочел ему графа Денвилла, понадобилось не так уж много времени, чтобы его разбитое сердце позволило ему не только оценить преимущества своего холостяцкого положения, но и вступить в связь с некой очаровательной, хотя и легкомысленной и в некоторой степени алчной особой. Тем не менее все время, пока длилась эта сомнительная связь и те, которые последовали за ней, он сохранял преданность очаровательной графине Денвилл, заслужив зависть своих менее удачливых соперников, а также репутацию мужчины, который, отдав сердце одной женщине, остается слепым к очарованию других (с его-то огромным состоянием!). Через пару лет даже самая настойчивая матрона с дочерьми на выданье рассматривала как пустую трату времени любую попытку женить его, а его легкий элегантный флирт воспринимала безо всякой надежды.

Такое положение вещей в точности соответствовало его добродушному и жизнелюбивому нраву. Он вжился в роль состоятельного холостяка, наслаждающегося всей роскошью, какую только могло позволить его богатство, быстро стал близким другом принца Уэльского и его почти столь же расточительного брата герцога Йоркского; он перестал бороться со склонностью к ожирению, и благодаря безупречному происхождению, приятным манерам, щедрому гостеприимству, а также искусству своего портного и благосклонности самой очаровательной женщины на свете достиг положения законодателя моды и гостя, желанного в любом доме.

Поверив в поддержанную обществом легенду о своей неумирающей страсти к первой возлюбленной, он и не помышлял о том, чтобы обратиться с собственному сердцу; и если бы ему сказали, что прежняя влюбленность медленно, но неизбежно превратилась в простую нежность, он был бы глубоко оскорблен. Но теперь, когда он изумленно глядел в глаза леди Денвилл, перед ним словно в калейдоскопе замелькали прекрасные картины его уютного, ничем не стесняемого существования.

Легкий смех леди Денвилл вернул его к действительности. С нежным упреком она произнесла:

― О, Бонами, ну что вы за человек! Настоящий ханжа! Вы ведь не хотите на мне жениться, не правда ли?

Он взял себя в руки и героически заявил:

― Это единственное мое желание!

― Ну, по вашему виду этого не скажешь! Признавайтесь! Все эти годы вы притворялись, что любите меня?

Он с горячностью отверг это шутливое обвинение:

― Нет, конечно! Как вы можете так говорить, Амабел! Разве не ради вас я остался холостяком?

В уголках ее губ мелькнула манящая улыбка, казалось, она его изучала.

― Это все слова, но уверены ли вы, что сделали это не ради себя самого, мой дорогой гнусный льстец?

Тень сомнения, брошенная на его верность, так возмутила его, что кровь бросилась ему в лицо и он почти гневно посмотрел на нее.

― Нет! Я имел в виду, что, разумеется, я абсолютно уверен в этом! Клянусь честью, Амабел!.. Разве я когда-нибудь выказывал преданность какой-либо женщине, кроме вас? Разве я…

― Часто! ― искренне сказала она. ― Сначала было это обаятельное создание с черными вьющимися волосами и блестящими глазами, любившее ездить в Гайд-Парк в ландо, запряженном превосходными вороными лошадьми, которые, по общему мнению, стоили вам целого состояния! Затем была красавица с томным взглядом… та с соломенными волосами, которая тоже, несомненно, имела разорительные привычки! А потом…

― Довольно! ― вмешался сэр Бонами, ошеломленный столь точными сведениями. ― Такова холостяцкая жизнь! Боже милостивый! Амабел, вы же знаете, что эти легкомысленные связи ничего не значили для меня ведь ваш собственный отец… ладно, ладно, не будем об этом!

Улыбка погасла в ее глазах, она отвернулась от него и тихо сказала ― И Денвилл. Разве это ничего не значило? А мне казалось, что это значит так много! Какой же я была дурой!

― Амабел! ― произнес сэр Бонами, с большим трудом контролируя себя. ― Я никогда не позволял себе говорить ничего неодобрительного о вашем муже. Я и теперь буду держать язык за зубами, но если бы вы вышли за меня замуж, даже самой ослепительной райской птичке не удалось бы меня соблазнить!

― Слишком поздно, ― печально сказала она. ― Вы растратили на меня свою любовь, мой бедный Бонами! Это написано у вас на лице и, разумеется, это меня не удивляет!

― Ничего подобного! ― решительно сказал он. ― Вы меня не правильно поняли. Я привык к мысли о том, что мое положение безнадежно, ― почему же вы удивляетесь, что я так ошарашен? У меня просто замерло сердце! Я спросил себя, неужели возможно, чтобы самое сокровенное мое желание когда-нибудь исполнилось? После мгновения восторга я снова упал духом, поскольку понял, насколько абсурдно надеяться, что в моем возрасте можно получить то, чего я не смог добиться, когда был молод, и ― смею думать ― не таким уж безобразным.

― Совершенно верно! Уже тогда вы модно одевались, а немного позднее стали первым модником!

― Ну, ладно, ладно, ― сказал он. ― Я явно польщен. Я всегда стремился к тому, чтобы все у меня было самого лучшего качества, но вы же знаете, что утонченный вкус вырабатывается с годами! Увы, это так!

― Чепуха! ― живо сказала она. ― Вам пять-десять три года, вы всего на десять лет старше меня! Очень подходящий возраст!

― Но за последние годы я стал несколько тучным! Вы же знаете, что я больше не езжу верхом и стал быстро уставать. Кроме того, я чувствителен к сквознякам и в любой момент могу протянуть ноги, ведь у меня сильное сердцебиение!

― Да, вы слишком много едите, ― она кивнула головой, ― мой бедный дорогой Бонами, давно пора о вас позаботиться! Мне всегда казалось, что у вас должно быть железное здоровье, если вы выдерживаете подобный рацион, и я очевидно права, потому что, в отличие от Денвилла, вы даже не страдаете подагрой, а выпиваете в два, ― если не в три, ― раза больше, чем он!

― Нет, нет! ― слабо запротестовал сэр Бонами, ― не в три, Амабел! Я признаю, что ем больше Денвилла, но не забывайте, что он был слабого телосложения! Поймите же, я человек крупный и должен много есть, чтобы поддерживать силы!

― Просто вам так хочется, ― с ангельской улыбкой сказала она, ― но будьте осторожны, как бы не получить апоплексический удар!

С ужасом уставившись на нее, он решил использовать свой последний козырь.

― Ивлин, ― произнес он, ― вы забываете об Ивлине, моя дорогая! И о Ките тоже, хотя я полагаю, что он относится ко мне с большей симпатией, чем Ивлин! Но вы должны понимать, что Ивлин не перенесет этого! Он от одного моего вида изменяется в лице! Разве я не знаю, что вы души не чаете в своем сыне, и могу ли я послужить причиной вашего разлада с ним!

Такая благородная самоотверженность не произвела никакого впечатления на леди Денвилл, и она ответила:

― Вам не следует этого опасаться! Кроме того, он собирается жениться!

― Что?! ― на мгновение потеряв самообладание, воскликнул он. ― Но ведь ясно как день, что она по уши влюблена в Кита!

― Да, и это восхитительно! Милая Кресси! Она просто создана для Кита! Ивлин влюблен в другую девушку, по его словам, на этот раз серьезно. Кит предполагает, а я так почти уверена, что она из квакеров. Дочь простого провинциального джентльмена… очень благородного, но вы можете себе представить, как отнесется к этому выбору Брамби! Это одна из тех бледных девиц, которые воспитаны в самых строгих правилах!

― Вы, наверное, шутите? ― с трудом выдавил Бонами, потрясенный такой новостью.

― Нет, я серьезно! ― заявила она, и ее глаза наполнились слезами. Она поспешно вытерла их. ― Ивлин думает, что я полюблю ее, но я абсолютно убеждена в обратном, Бонами! И более того, я не думаю, чтобы она меня полюбила, а?

― Нет, ― искренне ответил Бонами, ― думаю, что не полюбит, если она из квакеров! Вы вообще не сможете ладить друг с другом!

― Совершенно верно! Я знала, что вы меня поймете! Ивлин говорит, что я должна переехать и жить на Хилл-Стрит, но я не собиралась этого делать, даже если бы он женился на Кресси! Я совершенно смирилась с тем, что должна переехать в другой дом и вести жизнь простой вдовы, но когда вы, мой дорогой друг, приехали сюда по моей просьбе, в то время как вам совершенно не хотелось покидать Брайтон (и я прекрасно знаю, что это так), меня как молния осенила мысль о том, что вы всегда были искренне преданы мне и никогда не получали ― и не пытались его получить ― никакого, хотя бы малейшего, вознаграждения за всю доброту и благородство, с которыми относились ко мне!

― Я понял, в чем дело! ― воскликнул он. ― Кит проболтался вам, что я не сделал копию с вашей броши, очень глупо с его стороны! А теперь выкиньте это из головы, моя милая! Да, да, вы считаете, что должны принести себя в жертву, но я вам этого не позволю!

Изумленно уставившись на него, она прервала его:

― Вы не сделали копию ― вы хотите сказать, что я проиграла Силвердейлу настоящую брошь? И вы дали мне пятьсот фунтов, сказав, что продали ее… Бонами, вы хоть что-нибудь продали из моих драгоценностей? Кит не говорил ни слова об этом! Бонами… ответьте мне!

― Нет, разумеется, я ничего не продал! ― взволнованно ответил он. ― А теперь я, наверное, позволю вам продавать ваши драгоценности и заменять их подделками! Амабел, это был пустяк для меня, так что, если Кит не говорил вам об этом, то забудьте это и вы меня этим очень обяжете!

― О, Бонами! ― воскликнула она, импульсивно протянув к нему руки, ― какой вы хороший!

Инстинктивно он подался вперед и через мгновение уже прижимал к груди благоухающую леди Денвилл. Не без труда прильнув к его внушительной груди, она соблазнительно подняла к нему лицо. В порыве чувств сэр Бонами еще крепче прижал ее к себе и поцеловал в губы. В глубине души он подумал, что потом будет сожалеть о том, что поддался соблазну, и у него возникло предчувствие, что утонченные развлечения его жизни находятся в опасности, но никогда еще он не отваживался на большее, чем пожатие руки или ― в редких случаях ― поцелуй в щеку и сейчас был опьянен.