– У нас, к сожалению, не так уж много еды. Одни остатки. Тем не менее, прошу присоединиться к нам. Но вина нет, только молоко. Зато ключевая вода просто великолепна.

– Здесь недалеко ключ? – обрадовался Роланд. – Пусть ваш человек напоит мою лошадь. Я, как видите, путешествую без оруженосца и без пажа. – Он подошел ближе к кружевной скатерти, на которой был разложен их ужин и с которой Летиция убирала остатки еды, но так и не сел, а привалившись к колесу повозки, обернулся к Ги: – Вы ранены?

У Франчески засосало под ложечкой, хотя ни одна черточка в лице француза не выдавала, что он догадался, кто они такие.

– Муж тяжело болен, – ответила она. – Мы едем в Рим. Он хочет помолиться святыням о своем выздоровлении.

– Великолепная мысль, – одобрил Роланд. – Мой хороший приятель излечился от пляски святого Витта, приложившись лбом к мощам в церкви Святой Бригитты. – Он потянулся и зевнул. – Все можно излечить, только не чуму. Против чумы нет средств. Действуй, Жак.

Это было сказано так просто, что Франческа осознала значение слов, лишь ощутив у горла холодную сталь кинжала. Кто-то вывернул ей руки за спину и железной хваткой держал за запястья.

Фернальд выхватил меч из разукрашенных драгоценными камнями ножен и направил острием на Ги, но сам смотрел на графиню Бланш.

– Вот что, леди, не двигайтесь и не кричите. Если кто-нибудь из вас шелохнется или подаст знак тому уроду, что повел на водопой моего коня, боюсь, нам придется убить эту даму. Как, вы сказали, ваше имя? Анна? На мой взгляд, Франческа вам больше идет. Такая хорошенькая. И очень похожи на ту, что нарисовал художник Мальвиля. Мальвиль везде его возит с собой, чтобы он увековечивал его великие победы. А на этот раз художник запечатлел предмет обожания Мальвиля. Должен сказать, что он превзошел самого себя: я узнал бы вас из тысячи. Ну вот, наш великан возвращается. Привяжи лошадь и ступай к госпоже, только не балуй с кинжалом. Говорят, итальянцы мастерски обращаются с клинками. А вы, господин Ги, еще сумеете погеройствовать. – Улыбка француза больше не казалась приятной. – Жак, брось ему свой меч. Неплохая хватка для раненого. Посмотрим, на что вы способны.

Франческа с ужасом следила, как Ги с трудом поднимался на ноги, а Фернальд кружил вокруг и делал выпады.

– Он ранен! Это же убийство!

Она попыталась освободиться, но руки Жака еще сильнее стиснули ее запястья, а острие кинжала оцарапало кожу.

– Я в отчаянии, что причиняю вам боль, – бросил через плечо Фернальд. – Однако меня прославит победа над братом рыцаря Арнонкура.

– А почему над братом, – раздался спокойный голос, – а не над самим рыцарем?

Что-то просвистело мимо уха Франчески. Послышались тупой удар и приглушенный стон. Франческа почувствовала, что свободна: ее мучитель осел на землю – у него между глаз торчала рукоятка кинжала Кристиано. Женщина с ужасом смотрела, как пальцы в агонии стиснули клинок, дрогнули и замерли навсегда.

Завизжала Летиция.

Француз в испуге обернулся.

– Жак! – Казалось, он хотел оставить нелепую забаву с мечами и предаться более серьезному занятию – расти и становиться взрослым. Но в последний миг передумал, выпрямился и криво усмехнулся.

– Вы правы! Что за честь убивать человека, который известен лишь подвигами брата. – Он снова поднял меч.

Бельдан вышел из тени и грубо оттолкнул Франческу.

– Встань рядом с матерью. А ты, юноша, слишком крепко вцепился в меч. Если хочешь, чтобы он тебя защитил, нужно его ласкать, словно бы гладить, относиться к нему с доверием.

– Как ты смеешь, грязный англичанин, разговаривать со мной таким тоном! – выкрикнул юнец. – Я заслужил рыцарство при дворе самого короля Карла! – Но все же он успел сосредоточиться, и его выпады стали опаснее.

– Так уже лучше. – Меч Бельдана молнией сверкнул в воздухе, но Фернальд отразил удар и зарделся от гордости. – Много лучше. Быть может, Карл держит превосходный двор, но он не лучший из воинов. И признает это, потому что не явился сам, а послал сражаться в Италию дядю и престарелого де Кюси.

– Безродный негодяй! – воскликнул француз. – Как смеешь ты хулить короля Франции? Под его рукой страна процветает, а Англия посылает рыцарей зарабатывать, где только можно.

Он сделал быстрый выпад, но Бельдан легко его отразил. Рука юнца дрогнула, но он сумел удержать оружие.

– Возможно, ты говоришь истину, – невозмутимо заметил Арнонкур. – Однако позволь напомнить, что дядя, а не король сражается в Италии, потому что сам намерен обосноваться на итальянском троне.

Так, пикируясь, они приближались друг к другу все ближе и ближе. Взмах одного меча, потом другого. Они словно бы играли в войну. Во всяком случае, Бельдан. С каждым ударом стали о сталь Фернальд все судорожнее вцеплялся в меч, а на лбу выступало все больше капелек пота.

Развязка наступила очень скоро. Бельдан внезапно застыл, а затем кончиком меча оцарапал противнику плечо и, подцепив оружие француза, выбил его из рук.

– Поиграли и хватит, юноша. Это твоя первая кровь? – Он подошел и хотел помочь противнику подняться, но Фернальд отказался от его руки. – Давай на этом закончим. Ты смел, но неопытен. Уверяю, твой день придет. Помоги нам похоронить твоего товарища, а я подумаю, что делать с тобой.

Бельдан повернулся к французу спиной и направился к Кристиано. Франческа не смогла бы объяснить, что случилось в следующую секунду: то ли она прочитала о намерении Фернальда по его лицу, то ли заметила, как юнец потянулся за мечом. Но, не раздумывая, крикнула:

– Берегись!

Арнонкур молниеносно обернулся. Как раз в тот момент, когда француз бросился на него – и навстречу собственной смерти.

Удивление разгладило черты умирающего. Меч, звякнув, упал у его ног. Не менее удивленный Бельдан положил Фернальда на землю и вынул из раны клинок.

– Успокойся и дай мне руку.

Француз улыбнулся и умер.

Все застыли, словно пораженные громом. Постепенно Франческа начала приходить в себя: различила журчание ключа, пение птиц и звон колокольчиков пасущегося вдали стада.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросила она.

– Ничего, – ответил Кристиано, тронув носком сапога поверженного Жака. – Разве что похоронить и убираться подобру-поздорову. Ну и дурак же этот малый!

Бельдан поднялся – лицо непроницаемо-спокойное, словно не было двух трупов на их приятном пути во Флоренцию.

– Сколько ему лет? – прошептала Франческа.

– Какое это имеет значение? – отозвался он. – Двадцать, не больше. Наверное, ни разу не случалось видеть сражение. Во всяком случае, в роли рыцаря.

– Значит, это в самом деле его первая кровь.

– И последняя.

Суровые слова положили конец разговору. Бельдан повернулся к Кристиано:

– Помоги Ги забраться в повозку. Нам надо немедленно ехать.

Они решили похоронить французов в лесу, а лошадей отпустить на волю. Сицилиец нырнул под повозку, где находились инструменты, и появился с лопатой и мотыгой. Но когда Бельдан обернулся, Франческа по-прежнему стояла на том же самом месте.

– Неужели вам не жаль? Он был таким юным.

Она думала, что Бельдан попытается оправдаться. В конце концов, это Фернальд напал на него и попытался ударить в спину. А до этого издевался над Ги и приказал своему воину приставить кинжал к ее горлу. Так что жертва казалась неизбежной. Она ждала объяснений.

– Неужели не жаль? – повторила она.

Бельдан лишь мельком взглянул на нее, но Франческа успела заметить, как от таящегося в глубине огня потемнели его глаза. На скуле дернулся и замер мускул.

– Нет, – отрезал он. – Не жаль.

– Значит, правы те, кто считает вас жестоким.

– Возможно. Но благодаря этому, дорогая леди Франческа, вы пока еще живы.

– Таков Бельдан, – грустно проговорил Ги. – Война вошла в его плоть и кровь. Он блестящий воин и выше всякой жалости. А уверенность делает его еще сильнее.

Случай с Фернальдом послужил им хорошим уроком. Бельдан укрылся среди холмов, и до самой темноты они не решались разбивать новый лагерь. Все работали не покладая рук, пока не натянули оранжевую палатку для дам и не проветрили и не подготовили к ночлегу убежище Ги в повозке.

Кристиано доказал, что умеет охотиться на диких кроликов, а Бланш – столь же искусно их готовить. Но день был омрачен смертью, и каждый стремился поскорее с ним распрощаться и отойти ко сну.

– Но он не проявил никаких чувств. – Франческа взбила Ги подушку. – А француз был так юн. Почти мальчик.

– Не имеет значения, – отозвался Ги. – Для Бельдана это не важно.

– Он это сам признал. – Франческа помедлила, перебирая пальцами ленту на тунике и прислушиваясь к тишине ночи. – Француз Мальвиль назвал его рыцарем тамплиеров. Ты говорил, что тоже слышал эту историю. Будто он заключил некий нечестивый договор, благодаря которому к нему благоволит судьба.

Ги коротко рассмеялся:

– Что ты знаешь о тамплиерах?

– Только то, что моя мать крестится при одном упоминании о них. Они богатые, могущественные люди. Но очень порочные.

– Были, – перебил ее Ги. – А теперь мертвы. И очень давно. Репутация Бельдана не из лучших, но причина кроется в ревности. Даже я иногда ревную.

– Почему? Он такой жестокий, а ты...

– А я – младший сын. Всего лишь тень великого рыцаря. Даже юнец Фернальд это понял. Однако кончим разговор о тамплиерах. Ложись спать. Завтра предстоит нелегкий день.

Но Франческа не могла уснуть. Она ворочалась и металась, пока Бланш и Летиция не принялись на нее ворчать. Тогда она поднялась, перерыла все свои вещи и нашла то, что ей требовалось. Взяла свечу, трутницу и выскользнула из палатки.

На лагерь опустилась ночная тишина. Костер почти догорел, а из-под повозки, в которой уютно устроился Ги, доносилось мерное посапывание Кристиано.

«Бог его знает, что там творится в лесу», – подумала Франческа, но не отступилась от своего намерения и направилась к краю опушки, полная решимости выяснить раз и навсегда, что такое это самое «Бог его знает».

Пыль с манускрипта ощущалась на пальцах. Хотя падре Гаска, по его собственным словам, очень ценил эту рукопись, было очевидно, что он не часто ее открывал. Даже при тусклом свете свечи Франческа различила грязь и заметила, что перевязывавшая свиток красная лента превратилась в розовую.

Тем не менее манускрипт представлял собой настоящее произведение искусства. Автор явно постарался. Франческа придвинулась ближе к стволу дерева, на котором в лужице расплавленного воска укрепила свечу. Страницы открывали изящно выписанные золотые буквы. Иллюстрации были просто восхитительны. Неудивительно, что король Филипп Красивый заметил дарование молодого Краона и немедленно пригласил в переписчики.

Но больше всего поражала сама история – буквально с первого слова.


«То были времена охоты на ведьм, – писал Краон, и красота его почерка расходилась с грозным содержанием манускрипта. – Мудрый тот муж, кто хранит свои знания в тайне.

Хотя я всего лишь бедный служитель Божий и не могу сравниться с теми, кого отправили на костер, моя короткая жизнь – и особенно годы при французском дворе – научила меня, что советоваться надо исключительно со Всевышним, а потаенные мысли беречь от алчного внимания людей. Настоящие записки предназначены только для меня, дабы освежить память в нелегкие времена старости.

Я окончил Парижский университет в 1305 году – немаловажное событие для безродного крестьянского сироты. И в том же самом году был рукоположен и намеревался провести жизнь в мирном и достойном служении Создателю, а также в посильном продолжении земного труда бенедиктинца-алхимика, исцелившего меня, воспитавшего и давшего образование.

Но мои собственные опыты в стенах университета позволили мне разработать много новых оттенков чернил и красителей, что в сочетании с богоданным талантом к письму привлекло внимание французского монарха, и тот настоял, чтобы меня отпустили к нему на службу.

Жизнь при дворе сильно отличалась от моей тихой юности в Провансе и от ученой университетской суматохи, но я довольно скоро с ней освоился. Времена стояли непростые. Совсем недавно король Филипп послужил орудием в избрании французского папы Климента V на святейший престол. Но новый папа не отправился в Рим, как того требовала традиция, а предпочел остаться в Авиньоне в Провансе. Походя замечу, что Авиньон не французская область, а принадлежал и принадлежит к владениям Королевства обеих Сицилий, но эта деталь нисколько не успокоила римлян. Это всего лишь дело времени, и они снова захотят, чтобы папа восседал на престоле Святого Петра в Ватикане. И тогда начнется война.

Но откуда бы ни правил святейший папа – из Рима или из Авиньона, – это нимало не тревожило течения моих мирных дней при дворе. Кроме обычных секретарских обязанностей, король Филипп милостиво поручил мне заняться делами алхимической лаборатории. Щедрый жест, но не без личного интереса. Подобно многим другим государствам, монархия короля Филиппа отчаянно нуждалась в деньгах.