Слезы благодарности засветились в глазах Лючии.

– Большое спасибо! Вы настоящая подруга! – Графиня сразу повеселела. – Когда поговорите с матушкой, приходите в мои апартаменты. Посмотрите, какую тунику я готовлю для Антонио. Он на Троицын день подарил всем своим солдатам новую одежду.

Франческа была довольна своим решением. Но, принимая ванну, не переставала думать, почему все сложилось именно таким образом. Она бы ни за что не согласилась остаться, если бы леди Лючия не призналась, что беременна. А та бы не призналась, если бы Бельдан не рассказал ей, что графиня Дуччи-Монтальдо весьма преуспела в искусстве целительства. Франческа и Лючия познакомились совсем недавно, и Франческа вряд ли бы догадалась о состоянии новой подруги. Однако Бельдан хорошо ее знал и мог сыграть на сострадании гостьи, чтобы подольше ее задержать.

– Но с какой целью? – спрашивала она у пахнувших розой ароматных пузырей на поверхности воды. – К чему сиру Арнонкуру удерживать меня во Флоренции или, говоря иначе, отдалять наш отъезд в Бельведер?

Утро набирало силу, и Франческе становилось все яснее, что хотя Бельдан явно и не настаивал на том, чтобы она дольше задержалась в его палаццо, он этого хотел.

Она постучалась в комнату Бланш в полной уверенности, что мать уже в дорожном платье и все ее пожитки давно упакованы. Однако обиталище графини де Монфор казалось задетым небольшим ураганом: повсюду разбросаны отрезы – преимущественно синих оттенков, но вперемешку с другими броскими цветами. Одного шелка Франческа насчитала на кровати восемь сортов. С потолка свисал великолепный бархат; на карниз чья-то рука набросила шерсть с серебряной нитью. Белая шерсть на комоде, золотистая на канделябре. И даже клетка попугая накрыта бледно-желтой тканью.

А посреди всего несколько француженок и ее мать что-то живо обсуждали на своем языке.

– Мадам Капе, – представила Бланш. Графиня де Монфор была в одной рубашке, которую прикрывала кружевная накидка. – Это моя дочь, Франческа Дуччи-Монтальдо.

Три женщины присели в реверансе, и недоумевающая Франческа улыбнулась им в ответ. Та, которую мать назвала Капе, пронзила ее взглядом черных глаз и снова повернулась к Бланш. Зато Франческа некоторое время продолжала ее изучать: отметила безжалостно выщипанные брови и линию стриженых волос, искусственные кудельки, которые слегка отличались по цвету от живой основы.

– Мадам Капе считается лучшей портнихой во Флоренции, – сообщила Бланш. – Сам сир мне это сказал. Она – француженка и во Флоренцию приехала совсем недавно. Поэтому в курсе последней моды.

– Если позволите добавить, – быстро вмешалась портниха, – я много лет была ведущим членом гильдии белошвеек в Париже. И только выйдя замуж за тосканского перчаточника, решилась покинуть этот прекрасный город. Но мои сестры и мать – как в прошлом бабушка и прабабушка – по-прежнему состоят в гильдии и сообщают мне обо всех новинках моды. Вроде той, что я только что предложила графине де Монфор: пропустить широкую ленту из меха горностая по рукавам платья.

– Из меха горностая? – эхом повторила Бланш. – Но... не чересчур ли это... шикарно.

– Смотря для кого! – решительно возразила портниха. – Вы француженка и графиня, к тому же родственница самого короля Карла. А сир предупредил меня, чтобы я не стеснялась в расходах.

Франческа заметила, как дрогнули ласкавшие шелк пальцы матери.

– Мех горностая... что ж... пожалуй, это будет красиво...

– Я сегодня же начну кроить! – восторженно воскликнула мадам Капе, сворачивая кружевной шелк. – И через неделю вы получите ваше платье. Мое лучшее творение! Шедевр всей жизни! Оду всему новому и прекрасному!

– Судя по всему, наши планы отъезда в Бельведер изменились? – шепнула Франческа, как только портниха отвернулась, чтобы дать распоряжения помощницам.

Мать слегка покраснела.

– Лорд Бельдан дал мне знать, что хотел бы еще отблагодарить за наше гостеприимство в замке, и сообщил, что со мной пожелала встретиться мадам Капе. Он просил принять ее утром. И еще, зная о моей любви к одиночеству, извинился за вчерашний ужин. Теперь, когда я всем представлена, я буду трапезничать в собственной комнате. – Бланш порывисто встала и схватила дочь за руку. – Я понимаю: столько платьев. Это кажется легкомысленным. Но я так давно ничему не радовалась!

Франческа поцеловала мать и поспешила покинуть ее комнату.

«Да, лорд Бельдан – настоящий кудесник, – думала она, быстро проходя по белым галереям палаццо. – Люди правы: он в самом деле колдун».

Но если Бельдан и был колдуном, то руководил он очаровательным сказочным королевством. Летели часы, складывались в дни и недели, пока Франческа познавала его магию. Жизнь женщин Дуччи-Монтальдо – особенно молодой графини – вскоре превратилась в головокружительную череду визитов в соседние палаццо, посещений многочисленных церквей вместе с леди Беатрис и ее благочестивой свитой, походов на Старый рынок в поисках очередной безделушки и долгих, восхитительных разговоров о жизни, любви и браке, чего обделенная подругами Франческа раньше была лишена.

Бельдана она почти не видела. Сир занимался войском и возвращался в город только к вечеру. Но зато много времени проводила с Ги – путешествовала в седле по соседним холмам, развлекалась соколиной охотой, встречалась с его неугомонными, веселыми друзьями.

Они часто ездили к одному дому в удаленной части города, но Франческа ни разу не заходила внутрь – всегда оставалась на улице со своей свитой.

– Кто здесь живет? – оглядывалась она на странное здание.

– Никто, – улыбался Ги. – Здесь играют. Франческа прекрасно знала страсть Ги к азартной игре.

Он с детских лет был к ней неравнодушен. Но раньше игра его бодрила, а не опустошала. А теперь она замечала, как в прохладный день Ги смахивал пот со лба. Ей хотелось расспросить его о странном доме, но она не решалась. Боялась нарушить сладостное очарование жизни вторжением туда, где Ги не одобрил бы ее интереса.

– Ты уверена, что тебе стоит ездить в седле? – шепнула Франческа Лючии во дворе палаццо Арнонкура. – Это не может быть опасным?

– Конечно, нет! – рассмеялась графиня, опираясь на руку пажа, который подсаживал ее в бархатное седло, – здоровее своей кобылы.

Они выехали на улицу, и Лючия посмотрела на подругу лучистым взглядом.

– С ребенком все будет в порядке – я в этом уверена. Я хоть и не широка в кости, но сложена так, что способна родить десяток детей. И намерена это сделать.

Женщины направлялись к раскинувшемуся возле моста через Арно Старому базару. А попав туда, принялись рыться в ворохах товаров, подбирая ленты и нитки к красному кусочку шерсти, который Лючия захватила с собой. Четыре солдата держались поодаль, но не спускали с графинь глаз. Они были одеты не в черные цвета Арнонкуров, а в кремовые с красным Донати.

– Антонио каждый год на Троицын день дарит своим людям новую форму, – тихонько объяснила Франческе Лючия. – Бархатную – знати, шелковую – пажам и шерстяную – простым солдатам. Однако поскольку они служат сиру, им редко приходится носить свои цвета. Но когда представляется возможность, воины с радостью это делают.

Лючия остановилась перед согревавшим руки над жаровней продавцом каштанов.

– Первые в этом году. Можно загадывать желание, – и, видя удивление Франчески, добавила: – Разве в вашем краю нет такого обычая – с первыми новыми плодами загадывать желание? Оно непременно сбывается.

– Всегда? – улыбнулась подруга.

– Всегда, – отозвалась Лючия. – А теперь закрой глаза.

Но Франческа ни за что бы не решилась высказать свое желание. Слишком многое она потеряла. И слишком многое у нее отняли. Будущее представляло собой осколки прошлого: Бельведер, лаборатория и целебные травы. Вполне достаточно, чтобы наполнить жизнь смыслом и покоем. Но возвращение Ги все меняло.

– Могу я задать тебе вопрос? – нарушила ход ее мыслей Лючия.

– Какой угодно, – искренне ответила Франческа. Ей с первой минуты понравилась юная графиня Донати. И теперь казалось, что она разговаривает со старинной подругой.

– Тебя не смущает моя беременность? – заспешила Лючия. – Только не подумай, что я выпытываю. Не скрою, что слышала твою историю. Италия – небольшая страна, и половина благородных семейств связаны либо кровью, либо интригой. Год назад и до нас дошли слухи о чуме в Бельведере и разрыве твоей помолвки с господином Ги. Ты такая славная. Могла бы стать замечательной матерью. Но ведь ты не замужем. О, пожалуйста, прости, я такая неловкая, наверное, причиняю тебе боль. Но мне пришло в голову, что, попросив тебя остаться, я повела себя эгоистично.

Франческа улыбнулась, и сама удивилась, что улыбка была искренней.

– Такова моя жизнь, и я ее принимаю. У меня не осталось желаний, во всяком случае, каких-то реальных. Не стану отрицать, когда вернулся Ги, вернулись прежние мечты. Я его любила и люблю так сильно, что всегда надеялась, что он когда-нибудь возвратится в Бельведер. Но я никогда не думала, что при этом он окажется помолвленным с другой.

– Да, да, с леди Кьярой. Прекрасно ее знаю.

– И что она собой представляет? – не удержалась Франческа.

Женщины покинули базар, и Лючия, остановившись на мосту, посмотрела на бегущую стремнину.

– Очень похожа на самого господина Ги. Красивая. Тщеславная. Избалованная.

– Ги не таков. – Франческа энергично помотала головой. – Он... очень уступчивый. Ты бы слышала, как он великодушно судит о своем брате. Только и думает, чем бы порадовать лорда Бельдана. Бросил меня, потому что так захотел сир Арнонкур – ради политических амбиций. Вот насколько он благороден. А потом – опять ради своего брата – сделал предложение подопечной кардинала Конти.

– Злые языки утверждают, что она не только подопечная, – ехидно заметила Лючия, и Франческа ужаснулась, не ожидая услышать подобные слова из уст своей подруги. – Ходят слухи, что Кьяра – плод юношеского греха, совершенного до того, как будущий кардинал принял священный сан. Призвание посетило его поздно, если вообще посещало. Говорят, он любил ту девушку, но ее состояние было совсем небольшим, а он был младшим сыном, который имел несчастье родиться в очень амбициозной семье. С его семьей мы связаны некоторой интригой. Родные быстренько выпихнули Конти в Париж, где его еще до рождения ребенка посвятили в сан. Девушка умерла, но чадо осталось жить. – Лючия замолчала, и Франческе оставалось догадываться, что за мысли кружились в голове у подруги. – Но хватит об этом. О кардинале Конти нам еще придется говорить. Он сделался известной личностью. И теперь стоит начать обсуждать политическую ситуацию – непременно всплывает его имя. Лучше расскажи о Ги. Что у вас было после того, как он вернулся в Бельведер? Женщины должны делиться любовными историями, даже если это причиняет боль.

Франческа сама едва поверила, что решилась рассказать Лючии, как проводила время с Ги в Бельведере.

– Могла бы поцеловать... должна была поцеловать... чувствовала, что он меня жаждал... что мог бы вернуться ко мне. Но не сумела. – Она запнулась.

– Тебя удерживала мысль, что от этого страдала бы другая, как страдала ты сама, – закончила за нее подруга.

– Ты считаешь меня святее, чем я есть на самом деле, – рассмеялась графиня Дуччи-Монтальдо. – Я изобретала планы и строила козни, чтобы заполучить обратно своего Ги. И кое в чем преуспела. Но вот только... только... О, как я ненавижу сира Арнонкура! И как он ненавидит меня! – с жаром добавила она.

Лючия ничего не ответила, только обняла подругу за талию.

– Давай вернемся в палаццо. Время позднее, и я устала. А покупки закончим завтра – или в другой раз. И будем надеяться, что Господь в своей величайшей милости наградит нас множеством дней, которые мы проведем вместе.


– Ги, что это за медальон у тебя на шее? Новый?

Младший брат сира Арнонкура слегка побледнел, но улыбка осталась такой же обворожительной.

– Напротив. Он у меня довольно давно. А до меня принадлежал многим людям.

– Наверное, поэтому он мне кажется знакомым. – Франческа отвела глаза от золотой звезды. – Только не могу вспомнить, где я его видела.

Ги аккуратно заправил медальон за ворот туники.

– Не стоит себя утруждать. Особенно таким прекрасным вечером, как сегодняшний. В своей благодарности дамам Дуччи-Монтальдо Бельдан превзошел самого себя. Не припомню, чтобы он когда-нибудь устраивал такое прекрасное развлечение.

Франческа присела в реверансе, хотя отлично поняла, что Ги попытался отвлечь ее мысли от медальона и сказал ей неправду. И сделал это совершенно напрасно. Во-первых, потому что она уже видела этот медальон и когда-нибудь припомнит, где и на ком. А во-вторых, потому что Лючия ей сказала, что сир Арнонкур устроил развлечение не столько для того, чтобы отблагодарить графинь Дуччи-Монтальдо, сколько чтобы подбодрить флорентийцев.