— Ничего героического или криминального. Оступилась во время прогулки. Три дня назад. Надеюсь, скоро пройдет.

— Трудно передвигаться?

— Иногда.

— Вы могли бы сказать об этом сразу.

— Я надеялась на вашу наблюдательность.

— Понятно. Извините, я полагал, что это врожденное. Неудобно было сразу спрашивать.

— А теперь стало удобнее? — несколько раздраженно спросила Кристель.

— В какой-то степени. Тогда вы были просто прекрасной незнакомкой у порога моего дома. Теперь мы уже знаем друг друга лучше, — сдержанно отреагировал мсье наставник.

— Это вы меня теперь знаете лучше, — непримиримым тоном продолжила Кристель. — Я же по-прежнему пребываю в неведении. Мы могли бы это как-то исправить?

— Всему свое время, — уклончиво ответил хозяин дома. — Я просто хотел узнать, сможете ли вы работать стоя и в течение длительного времени. Не помешает ли вам ваше физическое состояние.

— Ясно. Думаю, пару часов у мольберта я вполне выдержу. К тому же я могу работать и сидя.

— Извините еще раз, мадам. — Он даже привстал и слегка шаркнул босой ногой. — За назойливость и возможную непочтительность. Признаюсь, что иногда бываю бестактен. Это не от недостатка воспитания. Просто я считаю, что люди должны вести себя естественно. Не люблю лицемерие и надуманные правила этикета. Да, кстати, вы правы. Я о технической стороне дела. Действительно, можно творить и сидя. Хотя у меня лично это плохо получается.

Он широко и искренне улыбнулся, и все сразу изменилось. У этого человека была поразительная улыбка, обладавшая волшебными свойствами. Ее появление на лице было похоже на цветение радуги после проливного дождя, на чашку горячего шоколада зимой. Эта улыбка извиняла и искупала все.

Однако Кристель попыталась противостоять этому опасному обаянию и слегка срывающимся голосом внесла предложение:

— Давайте говорить об искусстве. Я хочу рисовать. Я пришла, чтобы творить. Вы можете мне в этом помочь?

Он некоторое время задумчиво смотрел на сидящую перед ним красавицу с обжигающим и одновременно умоляюще-просительным взглядом темно-карих глаз под медовым балдахином волнистых, струящихся до плеч волос. Такую пленительную в своей открытости и непосредственности, в своей первозданной яркости и откровенности чувств.

— Да, я смогу вам помочь. — И тут же поправился: — Думаю, что мы сможем решить эту проблему вместе. Если вы действительно этого очень хотите.

— Конечно, хочу. Иначе я бы здесь не появилась. У меня есть еще один вопрос. Об оплате. Большие мастера обычно берут много за обучение. А у меня довольно ограниченные возможности. И я хотела бы уточнить…

Он тут же перебил ее, отметая резким движением руки все возможные возражения.

— Этот вопрос вас не должен беспокоить. Я не профессор из колледжа художественных искусств и не студент, подрабатывающий частными уроками. У меня нет программы обучения, и я вообще не люблю планирование. Мне просто хочется помочь человеку изменить свою жизнь и осуществить свои мечты. Хочется попробовать и себя самого в новом качестве — наставника. Может быть, это даже слишком честолюбиво с моей стороны — иметь собственного ученика… — Он покосился на ее красивые колени и тут же поправился: — Собственную ученицу. И хочу сделать это совершенно бескорыстно. Я достаточно обеспечен, чтобы позволить себе это. Моей наградой будут ваши успехи. Так что не будем больше поднимать этот вопрос. — Он вновь окинул взглядом ее напряженную фигуру и недоверчивый взгляд, понимающе усмехнулся, и добавил: — Не беспокойтесь. От вас не потребуется никакой платы за мои услуги. Ни в денежной форме, ни в какой иной. — И он устремил на нее свой чарующий магнетический взгляд, который явно шел в разлад с только что сказанным.

— Знаете, для меня это как-то непривычно, — осторожно заметила Кристель. — Вы же не знаете, насколько это все может затянуться и каких расходов потребует от вас самого. Ситуация может измениться…

— Вы что, требуете гарантий на будущее? Ну… абсолютных гарантий я, конечно, дать не могу. Ситуация, действительно, может измениться. И для вас, и для меня. Все меняется в этом мире. Но мы же говорим о свободном сотрудничестве. Вы всегда сможете отказаться и найти себе другого наставника, если вас что-то не устроит. Давайте вначале все же попробуем. Смотрите на это проще — как на эксперимент. И прекратите думать о деньгах. Я полагаю, что в ближайшие несколько месяцев этот вопрос не возникнет. Во всяком случае, по моим прогнозам, моим денежным ресурсам и моему жилью ничто не угрожает. И я волен распоряжаться собой и своим временем. Давайте закончим дискуссию на эту скучную тему и вернемся к вашим психологическим проблемам. Для меня и для вас сейчас это более важно. Считайте, что мы еще не завершили сеанс психотерапии.

— О чем пойдет речь на этот раз?

— Сейчас поясню. Вы уже занимались живописью и знаете на собственном опыте, что в процессе творчества задействованы не только физические чувства человека, но и его душевные свойства. Дайте мне вашу руку. Не бойтесь. Расслабьтесь и доверьтесь мне. И искренне отвечайте на мои вопросы.

Расслабьтесь… Легко сказать, подумала Кристель. В присутствии мужчины с такой физической притягательностью. С таким даром внушения, с такими неожиданными поворотами в словах и действиях… Ее сердце гулко стучало о ребра, вырываясь из грудной клетки. Чувствовалось нарастающее онемение в ногах. И протянутая ему ладонь, которую она успела украдкой вытереть об юбку, слегка вибрировала от напряжения. Сейчас их руки войдут в контакт, и она полностью перейдет под контроль этого человека…

Ференц уверенно взял ее ладонь и вдруг приложил ее к своей груди. Она почувствовала, как мгновенно пересохло в горле. Все сразу застыло вокруг. Как будто время прекратило свой бег. Она почти лишилась чувств, перестала видеть и слышать. Ничего не осталось в этом мире, кроме биения его сердца. И его голоса, как будто звучащего с небес.

— Скажите мне, что вы чувствуете сейчас.

Матерь Божья, помоги мне и укрепи мой дух и плоть! — мысленно воззвала она к своей заступнице. Ибо в присутствии этого колдуна она могла надеяться только на вмешательство высших сил. Своих сил уже совершенно не оставалось. Полная потеря воли и самоконтроля. Боже праведный, помоги! Хотя бы открыть рот.

— Итак, я слушаю вас, — вновь прозвучало с небес, грозно и предостерегающе.

— Чувствую ваше сердце. — Слабенький голос с трудом просочился из ее пересохшего горла. — Как оно бьется.

— Хорошо, — уверенно продолжил инквизитор. — Очень хорошо. А каким цветом вы бы передали на картине мое сердце? Свое ощущение от восприятия моего сердца? Не спешите с ответом. Подумайте.

Нет, это уже перебор, мелькнула паническая мысль. К такому интервью она не готова. Кристель собрала остатки мужества и решительно вырвала руку из его ладоней. Затем резко встала с дивана.

— Извините, Ференц. Я не очень хорошо себя чувствую. Нога разболелась. Давайте перенесем продолжение беседы. Пожалуйста.

К счастью, он все понял. Сразу уловил ее состояние и не стал удерживать. Просто встал с дивана и несколько суховато, с трудом скрывая разочарование, промолвил:

— Да, конечно, как скажете. И когда мы проведем следующую встречу?

— Не знаю. Пока не знаю. Извините, мне надо будет еще подумать. Я вам перезвоню.

— Как хотите. Буду ждать. Вот, возьмите мою визитку. На ней есть адрес и номер телефона. Я вас провожу. Довезу до дома. — Он заметил выражение нарастающей тревоги на ее лице и добавил: — С учетом вашего физического состояния. Вашей ноги.

— Спасибо, — тоже суховато ответила Кристель, уже направляясь к выходу. — Не надо. Я приехала на своей машине.

3

Ференц сидел за простым деревянным столом, накрытым синей клетчатой скатертью, в одном из греческих ресторанчиков Латинского квартала. Напротив разместился Кристос Калиопулос, его родственник по матери, точнее, ее муж и, одновременно, деловой партнер Ференца. Богатый как Крез, удачливый во всех своих начинаниях, с задатками расчетливого мецената. Именно этому пожилому, но еще весьма крепкому и умному дельцу он был обязан своей карьерой художника, ибо одних личных дарований для того, чтобы пробиться в мире искусства, недостаточно.

Кристос был большим патриотом всего национального. Поэтому выбор ресторанчика с греческой кухней был неизбежным. А Латинский квартал предоставлял широкий выбор. Их тут было целое звездное скопление. Маленькая эллинская галактика. Их встречи в этом районе стали своеобразной традицией во время довольно частых приездов господина Калиопулоса в Париж. Конечно, лучше было бы, если бы название района сменили на что-то, связанное с географией и историей Аттики, Крита или Пелопонесса. Но, как говорится, не все от нас зависит. Да и старинный Сорбоннский университет, повлиявший на выбор названия, со своим обучением в прошлом на латыни, по-прежнему находился рядом, сохраняя свои позиции и влияние на окрестности.

Они уже успели опрокинуть по паре стопок сладковатой анисовой водки «Узо» с холодной водой, чтобы промочить горло и «промыть дорогу для просящихся изнутри слов», как любил выражаться старший из собеседников. В данном случае, для ведения переговоров об устройстве новой выставки полотен, подписанных фирменным знаком Ф.Р. — Ференц Рокаш. Идея принадлежала Кристосу, поскольку именно он с самого начала творческого пути родственника был его главным администратором по всем организационным и финансовым вопросам.

У него все получалось блестяще, за что бы он ни брался — от покупки, перепродажи и сдачи в аренду морских судов до игры на бирже и продажи художественных и антикварных произведений. Организованным им выставкам всегда сопутствовал поразительный успех, который приносил немалый доход, а также известность как устроителю, так и художнику.

Однако на этот раз партнер греческого бизнесмена был против участия в выставке. По совершенно непонятным для делового человека причинам. Абстрактные понятия о поиске нового направления в творчестве, о творческой усталости и пресыщенности были чужды прагматическому разуму и конструктивному восприятию жизни. Картины для господина Калиопулоса были просто особым товаром на специфическом рынке. Поэтому он никак не мог понять упорство собеседника, отказывающегося от весьма выгодной сделки.

— Послушай, Фери. Я что, разве много прошу? Просто принять участие в выставке. Сколько я их для тебя организовал за последние пять лет! И ни разу не было срывов. Я сделал тебя богатым человеком. Наверное, это хорошо для обычного человека, но плохо для художника. Ты можешь позволить себе выбирать. Ты можешь вообще отказаться от творчества. Выбросить кисти и краски и жить припеваючи, ничего не делая, в своем новом доме.

— Кристос, ты же знаешь меня с детства. Я глубоко тебя уважаю и ценю все то, что ты для меня сделал. Но у любого творческого человека бывает период, когда ему нужно остановиться и осмотреться. Мне нужен перерыв. В творчестве, в делах. Насколько он затянется, я не знаю. Может, на неделю, может, на год. Так что не надо на меня давить.

— Ну хорошо. Я не настаиваю. Я не буду давить на тебя. Честно говоря, мне трудно понять твои психологические проблемы, хотя я пытаюсь. Но попытайся и ты меня понять. Сделать и для меня уступку. Одну-единственную. Еще одна выставка, последняя, и можешь отдыхать, сколько тебе вздумается. Хоть год, хоть два. Насколько хватит средств.

Ференц подцепил из тарелки пару оливок прямо пальцами и отправил себе в рот, тщательно и не спеша пережевывая, как бы выигрывая время для подготовки ответа.

Черт побери! — мысленно выругался он. Надо было все же уклониться от этой встречи. Ведь он уже все изложил по телефону. Выложил все аргументы. Все впустую. Как будто бьешься головой о гранитную стену. У Кристоса железная хватка и легендарная сила убеждения. На уровне гипноза. Как говорится, это человек, который смог бы продавать нефть арабам и холодильники эскимосам. И это все при внешней простоте. Грубоватое лицо в обрамлении курчавых волос, как будто осыпанных солью, прожженные солнцем морщины. Жесткий взгляд глубоко посаженных глаз, темных, как безлунная ночь. Коренастый, плечистый, уверенный в себе потомок Зевса, Геракла и Гермеса. Унаследовавший от своих олимпийских предков мудрость, силу и хитрость.

Интересно, что при всем своем богатстве он не любил пышных декораций и предпочитал делать дела в привычном ему с детства окружении. Как вот сейчас, в этом небольшом греческом ресторанчике на восемь столов, едва разместившихся вместе со стойкой в узком помещении, на первом этаже старого трехэтажного здания, в ста метрах от берега Сены. Отсюда было рукой подать до Сорбоннского университета, в котором, наверное, снимали комнатенки и углы средневековые студиозусы из этого прославленного вуза. Где прошли юные годы студента Рокаша, в погоне за баллами, необходимыми для продолжения учебы и отчета перед отчимом за вложенные в него деньги.