– Ну? А дальше что, Ирина Васильевна? – нетерпеливо спросила Кира. Хотя зачем спросила – и так уже ясно, что было дальше…

– Я прибежала из магазина, захожу в дом, а там… а там… Стасик лежит на полу, весь в крови, и нож торчит… А Егорушки нету! О боже… За что, за что?! Что ж это за изверги такие…

– А он что, в сознании был, Ирина Васильевна, когда вы пришли? Что он вам сказал? Куда они Егорушку повезли?

– Да-да, он сказал… Он сказал: мама, на вокзал беги… Или в аэропорт… Ой, что же это я! Мне же и правда бежать надо!

Она стала суетливо оглядываться, будто что-то искала. Потом, быстро подхватившись, пошла к дому. Потом побежала, по-девичьи развернув плечи, птицей взлетела на крыльцо…

– Ничего не понимаю, – досадливо развел руками толстенький майор Григорьев. – Здесь и впрямь бытовуха, что ли? Кто ребенка-то увез?

– Да мать, мать его увезла… В пятницу суд был, и судья вынес решение – отдать ей ребенка на воспитание… – нехотя пояснила ему Кира. – Теперь понятно?

– Теперь понятно. А вы потерпевшему кто будете, девушка? Вы так и не представились…

– Меня зовут Кира Воротынцева. Я работаю как раз в той адвокатской конторе, которая защищала в суде права истицы на ребенка…

– Хм… А здесь тогда вы что делаете?

– Пытаюсь исправить положение. Хотя как вот теперь его исправишь, скажите? Она ж ребенка по полному праву забрала…

– Ну да. Получается, по полному. Только я не понял – мужа-то калечить зачем?

– Так сами же сказали – он сопротивлялся до последнего. И правильно, что сопротивлялся. Тут такая история… Понимаете, она, Татьяна эта, членом секты какой-то является или общины… В общем, она Егорку увезти собралась вместе с общиной туда, где людей нет. Чтоб на природе с чистого листа новую общность святых людей вывести. Сумасбродство полное, конечно. И никому, получается, до этого сумасбродства дела нет… Пришли, чуть не убили человека братья-общинники…

– Ну, с братьями-то этими мы как раз и разберемся! Тут состав преступления налицо. А насчет мамаши с ребеночком – это да. Это вы правы. Мы ее возьмем, а она скажет – знать ничего не знаю, кто там кого бил да калечил. Скажет, я взяла своего законного ребеночка и пошла с ним спокойненько. И не видела ничего, и не знаю… Даже, скорее всего, так оно и было на самом деле! Не станет же она ребенку показывать, как отца его ножом в живот…

– Скажите, а рана у него опасная? Что медики говорят?

– Да говорят – ничего. Выживет. Ножичек-то так себе оказался, лезвие короткое да тупое. Таким только карандаши чинить. Что оказалось под рукой, тем и пырнули…

– А куда его увезли? В какую больницу?

– Да в нашу, в дорожную. Там у нас хорошие врачи, мигом залатают. До свадьбы заживет.

– Господи, что же теперь делать-то… – прижала дрожащие ладони ко рту Кира. – Они же теперь увезут Егорушку…

– Да вы-то чего так переживаете, девушка? Пусть вон бабка за внука переживает. Дело семейное, сами разберутся…

– Да как вам не стыдно говорить такое, господи! – всплеснув руками, раздраженно проговорила, почти прокричала Кира. И даже ногой отчаянно топнула. – Ребенка увозят на верную гибель, а вы – дело семейное! Какое оно семейное-то?!

– Ой, а что это вы на меня кричите, уважаемая Кира Воротынцева? – спокойно улыбнулся толстенький майор Григорьев. – У меня, между прочим, сегодня выходной… Мне ребята из линейного отделения позвонили, попросили приехать, разобраться тут на месте… Они там зашиваются совсем! Сказали – бытовуха обыкновенная, подрался кто-то… А у меня, между прочим, тоже дел невпроворот! Я сел за руль и приехал, ночь не спавши! Мы с братаном тут, в соседней деревне, дом строим…

– Погодите, погодите! С каким братаном? Его не Саней ли зовут, случайно?

– Ага, Саней… А ты откуда знаешь? – удивленно уставился на нее майор, моментально забыв про свое вежливое выканье. И впрямь – какое тут «вы», если она его брата знает! Тут выканью вовсе уже не место, получается. Тут уже для нормального человеческого панибратства в полном смысле этого слова дверь приоткрылась.

– Да мы учились вместе в институте, в одной группе! Пять лет, плечом к плечу… А два дня назад встречались, и он мне хвастал, что дом в деревне купил…

– Ну, купил – это громко сказано, конечно. Хозяин и сам готов был нам приплатить, чтоб мы его рухлядь к рукам прибрали! – засмеялся он довольно. И вновь стал рассматривать ее внимательно, но только по-другому уже. Как свою. И даже улыбнулся уже по-другому, и руками всплеснул совсем по-деревенски. – Нет, это ж надо, а? Как мир-то тесен… Пять лет, говоришь? Ну да, ну да… А меня, значит, Степаном зовут! Будем знакомы! Нет, это ж надо…

– А скажите, Степан, что теперь делать? Может, мы как-нибудь их перехватим? Нельзя же допустить, чтоб они ребенка увезли… Давайте с вами на вокзал съездим, а? Вы ж на машине…

– Да не могу я, Кира… Ну и имечко у тебя какое городское-неудобное – Кира! Прямо на язык не ложится! Назвали ж родители – Кира… Нет чтоб Катей иль Машей там…

– Ну да, ну да… – согласно закивала Кира и даже улыбнулась слегка заискивающе. Мол, хоть как назови, хоть горшком, хоть Машей с морковкой… И продолжила на той же просительной ноте: – Так что, поедем, Степан?

– Нет. Не могу. Выпивши я, понимаешь? Приехал домой с ночного дежурства, накатил с устатку да спать лег. И полчаса не проспал – ребята звонят, будят… Съезди, говорят, в Каменку, там со «скорой» врачи просили подъехать, вроде как семейная разборка какая-то с членовредительством… Я им говорю – не могу, мол! Выпивши я! А они – ничего, говорят, страшного не случится, там и ехать-то всего ничего, дорога проселочная, на ней гаишников нету…

– Да по вам и не видно, что вы… выпивши! Поехали, Степан!

– Нет. Не могу, и не проси. Это ты девка городская, у тебя тут и папа с мамой, наверное, и крыша над головой есть… А нам с Санькой в такие риски входить нельзя, сама понимаешь. Один раз рискнешь – потом уж не отмоешься. Этот город ваш – штука жестокая. Нас, деревенских да неотмытых, не шибко жалует… Ты не обижайся только, ладно?

– Да ладно… – безнадежно махнула рукой Кира. – Чего мне обижаться-то, я понимаю…

– Ну вот и хорошо. А я тут сейчас протокол составлю, дворы обойду, поспрошаю – наверняка видел их кто, братьев-разбойников этих. Ничего, поймаем, не переживай…

– Да как, как вы их поймаете-то? Они сейчас сядут в поезд да уедут, пока мы тут… беседуем… Надо же что-то делать, Степан! Увезут же они ребенка!

– Ну, ты тоже не мешай все в одну кучу-то… Ишь, раскомандовалась! Прямо сейчас вся милиция должна бросить свои дела и только твоим ребенком и заниматься… Забыла, что ли, где живешь? Чай, не в Америке… Это они там из такого вот происшествия истерику бы раздули…

– И правильно бы сделали!

– Да я согласен, что правильно! Кто спорит-то? А у нас тут, понимаешь ли, другие жизненные обстоятельства, и против них не попрешь… Ты давай-ка лучше руки в ноги да дуй сама на вокзал! Если увидишь там всю компанию, сразу в милицию беги, поднимай шум! А я ребятам позвоню, предупрежу… Хотя вряд ли они с бабой да с ребенком будут связываться… Это им, знаешь, тоже чревато… А братков этих… Или как их там? Братьев-общинников запросто повяжут! И это… Запиши мой номер мобильника на всякий случай! И свой мне дай!

– Во дела! – сердито проговорила Кира, ныряя в сумку за своим телефоном. – Я сама вместо милиции преступников оперативно искать должна… Говорите ваш номер, я запишу…

Сосредоточившись на этом процессе, Кира и не заметила, как появилась на крыльце дома Ирина Васильевна, как торопливо прошла к ним по двору легкой походкой. Была она в серой футболке, джинсах и кроссовках – резкая, легкая, стремительная, лишь в глазах по-прежнему плескалось отчаяние. Хотя и не было оно уже отчаянием горя, а, скорее всего, было отчаянием решимости. Отчаянием человека погибающего, но решившего бороться до конца, чем бы это для него ни кончилось.

– Я на вокзал еду! – взглянула она Кире в глаза, опять проигнорировав стоящего с ней рядом майора Степана Григорьева. – Стасик меня даже с собой в «скорую» не пустил, сказал, чтоб я на вокзал ехала! Вы со мной?

– Да! Да, конечно же!

– Тогда пойдемте быстрее! А еще лучше – бегом! Электричка через десять минут…

– Ой, так до станции-то я вас подкину! – виновато засуетился Степан. – Садитесь в машину, поехали! И это… Смотрите там… Сами ничего не предпринимайте! Если увидите их – сразу в отделение бегите!

– Ладно, разберемся… – тихо проворчала Кира, плюхаясь на переднее сиденье. – Только и можете, что советы давать… Страна советов, куда ни приткнись. И впрямь, не Америка же…

На электричку они успели. Сели напротив друг друга, столкнулись тревожными взглядами, будто узелок меж собой завязали. Вот странно – почему-то счастье никогда не объединяет людей так сильно, как горе. Особенно горе женское. Вроде и часа не прошло, как они увиделись-познакомились, а такое чувство сложилось, будто знают они друг о друге все, даже и ту правду, самую что ни на есть подноготную, допускающую высшую степень душевно-доверительных откровений.

– … Я ведь Стасика одна растила, с самого его рождения, так уж получилось… – переведя взгляд на залитое солнцем окно, тихо проговорила Ирина Васильевна, будто после короткой паузы вернулась к начатому уже разговору. – Теперь вот думаю – может, неверно как-то я его воспитала, не по-мужски…

«Ничего себе не по-мужски!» – быстро и как-то по-хулигански подумала Кира, вспомнив тяжелые Стасовы руки, откровенные, сильные и до такой степени приятно-мужские, что даже легкая дрожь пробежала у нее по позвоночнику. Вот же оно – женское начало, с готовностью природному закону «каждой твари по паре» отзывчивое! Ничем его не пробьешь, однако. Даже и горем. Даже и неловко как-то. Хорошо, хоть Ирина Васильевна на нее в этот момент не взглянула.

– Он, знаете, такой у меня вырос – весь миру распахнутый. Только хорошее в нем видит. Так же нельзя, наверное? Надо же его во многообразии принимать, мир-то… И с хорошим, и с плохим… Надо было этому его с малолетства учить, а я не сумела. Я даже и поспорить-то с ним никогда не могла! Принимала такого, какой есть, и переделывать не пыталась… Он с четвертого курса политехнического решил уйти – я и не возражала. Ни слова против не сказала! Просто поверила, и все. И когда он Татьяну в дом привел – тоже поверила… Да он, знаете, любую так мог привести – я бы всех приняла, как дочерей родных. Не присматриваясь. Раз сыну нравится, значит, и мне хорошо. Как вы думаете, это неправильно?

– А вы кем работаете, Ирина Васильевна? – решила отвлечь ее Кира от виноватых мыслей.

– Я? Учительницей словесности… А что?

– Правда? Ой, а у меня мама – тоже учитель… И тоже словесности… Надо же, как бывает! А вот она, знаете, к моим кавалерам очень всегда предвзято относилась, только что через лупу их на пригодность в мои мужья не рассматривала… – неожиданно для себя тоже разоткровенничалась Кира. – Когда от нас папа ушел, она все повторяла, что у меня нет уже права на ошибку, что это роскошь слишком большая в моем положении.

– Ну и молодец ваша мама. Наверное, так и надо. А я вот…

– Да ни в чем вы не виноваты, Ирина Васильевна! Ну что, у вашей Татьяны на лбу, что ли, было написано, что она… впечатлительная такая да к фанатизму склонная? Стас рассказывал – она обычная совершенно девчонка была, хохотушка-веселушка…

– Ну да… Только не все впечатлительные хохотушки до такой степени в этот фанатизм впадают. Ой, боюсь, не найдем мы их ни на каком вокзале…

– Найдем! – решительно произнесла Кира. – Все равно найдем! В крайнем случае пойдем в милицию, пусть они этих… братьев в срочный розыск объявят! Я позвоню Степану – он поможет! И вот еще что… Давайте-ка мы с вами разделимся, Ирина Васильевна! Вы на вокзале останетесь, а я в аэропорт поеду… Вдруг они на самолете решили лететь? Стас говорил, Татьяна квартиру продала, у нее сейчас денег много… Не все же она в общину отдать успела. Скорее всего, что так и есть – точно на самолете полетят.

– Что ж, давайте. Кира, а вы моему сыну кто? Я так и не спросила…

– Потом с вами на эту тему поговорим, ладно? – отчаянно смутившись, проговорила Кира. – Вон, смотрите, мы подъезжаем уже… Я сейчас на автобус – и в аэропорт. Телефонами мы обменялись. Будем связь держать…


Как-то так в Кириной жизни случилось, что она ни разу не летала самолетом. В сопливом детстве с отцом и матерью в отпуск на поезде ездила – это да. Это она помнит. На поезде дешевле было. А когда у них с мамой неполная семья образовалась, тут и не до моря уже стало. И не до поезда, соответственно. И тем более не до самолета. Хотя в аэропорту она бывала конечно же – подруг провожала, потом встречала…

Ей всегда нравилась особенная атмосфера этого огромного заведения. Казалось, все здесь пропитано запахами кофе, женского и мужского парфюма, хорошей еды из маленьких кафешек… Дух предвкушения комфортного путешествия витал здесь в воздухе и был осязаем, как сигаретный дым, например. И еще он был такой… с примесью авантюризма. Дух обеспеченной ленивой жизни. Ну, может, не совсем ленивой – просто обеспеченной… Даже голос дикторши, ласково воркующий после нежно прозвучавших звуков незатейливой мелодии, был особенным. Вот попробуй скажи железнодорожная дикторша что-нибудь таким волнующим, сексапильным голоском! Не поймут ведь, точно не поймут… Встанут потенциальные пассажиры поездов да электричек немым столбняком и опоздают на свои более демократические, чем здесь, виды транспорта…