– Кира! Кира, ты не должна обращать внимания на первые трудности… – взвился на высокой ноте и остался за закрытой дверью ванной комнаты мамин голос.

Торопливо открутив краны, она разделась и встала под душ – о, блаженство какое… Прохладная вода обрушилась на голову, на тело, смывая липкий налет пластилиновой июньской духоты, а вместе с ним и недовольство, и раздражение на праведное мамино любопытство, и обиду на Кирилла… Что это она, в самом деле, так расквасилась? Что произошло такое страшное, чтоб позволить себе упадок духа? Ничего и не произошло… Или она как хотела? Сразу по цветам – и к звездам? Да ну, ерунда какая… К звездам вообще-то по терниям ходят, мама тут права – не стоит обращать внимания на первые трудности. Да и вообще, были ли они, трудности эти? Может, трудностей-то никаких сегодня и не было, а? Может, стоит упавшему духу обратно кверху взвиться? Все ж у нее хорошо! Все идет по плану…

Выйдя из душа, она в одних трусах, натягивая на ходу через голову майку, прошлепала к матери на кухню, бухнулась на свое место у окна, вытянула под столом длинные ноги, сложив их одну на другую.

– Суп будешь? – повернула расстроенное лицо от плиты мама. – Я суп с фрикадельками сварила…

– Буду! Я все буду! – улыбнулась ей навстречу свеженькой улыбкой Кира. – Так есть хочу – кое-как домой приплелась!

– А что, Кирюша тебя не подвез?

– Да он предлагал – я сама отказалась…

– Почему? Вы поссорились, да?

– Ну… Не то чтобы… Ну, в общем, ничего страшного! Так, недоразумение маленькое.

– Но ты понимаешь, что тебе нельзя с ним ссориться?

– Почему это нельзя?

– Но как же, Кира… Его отец… Ты же сама понимаешь…

– Нет, мам, не понимаю. Нет, я понимаю, конечно, что ты мне хочешь сказать, но только не надо ничего такого говорить, ладно? Ни про Кирилла, ни про отца его… Не хочу я об этом сегодня ни думать, ни говорить!

Однако говорить ей сегодня об «этом» все-таки пришлось. После ужина, когда она устроилась с детективом на диване и попыталась вникнуть в события, в этом детективе происходящие, в дверях комнаты нарисовалась мама, держа телефонную трубку в руках так, будто это и не трубка вовсе была, а бомба с тикающим внутри механизмом. Она даже руки вперед вытянула, стараясь держать ее от себя подальше, а подойдя к Кириному дивану, еще и прошептала со священным ужасом в голосе:

– Кирочка… Это Сергей Петрович тебя спрашивает, Кирюшин папа…

– Ну что, девушка Кира, признавайся как на духу – масло в голове катаешь? – полился ей в ухо жизнерадостный голос адвоката Линькова.

– Да никакого я масла не катаю, Сергей Петрович, что вы! – спокойно проговорила Кира, слегка, впрочем, поморщившись. Как это солидные дядьки не понимают, что подобные выраженьица им вовсе не к лицу и звучат в их устах смешно, нарочито как-то. – Сижу вот детективчиком балуюсь…

– Да ладно – не катаешь… Мне Кирюха рассказал, как он на тебя наехал сегодня. Ты его прости, Кира. А то он весь на переживания изошел, бедный юноша!

– А я и не обиделась вовсе. Чего тут переживать – формально он прав, я сама маху дала, наверное. Просто тетку эту жалко стало. Зато и я урок получила – надо уметь вовремя выплюхиваться из жалости! А я пока не умею. Как-то у меня само собой это получилось… Автоматом, что ли…

– Ничего, научишься, добрая ты наша девушка Кира! Эта наука как раз несложная. Адвокатской хитрости нахвататься легко, это в нашем деле не главное. Главное – чтоб голова работала. Если нет головы – никакая хитрость уже не поможет. А из рассказа Кирюхиного я понял, что консультацию этой бабке ты вполне пристойную дала. Молодец.

А первый блин – он всегда комом. Вроде испек ты его, а съесть нельзя…

– Это вы что, успокаиваете меня так, да, Сергей Петрович? Подбадриваете?

– Ага. Успокаиваю. И подбадриваю.

– Спасибо, Сергей Петрович. Будем считать, что я уже успокоилась и подбодрилась. И Кирюше привет передайте. Все будет хорошо, я исправлюсь. Пусть не переживает…

– Ну вот и отлично. Тогда до завтра?

– Ага. До завтра, Сергей Петрович…

Нажав на кнопку отбоя, она подняла глаза на маму, которая так и стояла около нее, застыв изваянием и сложив ручки у подбородка. И страдая глазами. А вместе с материнским страданием застыло в ее глазах еще и материнское любопытство, будь оно неладно. Кира вскинулась было пресечь на корню это безобразие, но тут же и остыла – навалилась, откуда ни возьмись, жалость дочерняя. А может, это не жалость была, а совесть. Кто ж ее разберет. В общем, так сильно то ли жалость, то ли совесть навалилась, что дышать трудно стало…

– Ну, мам… Ну чего ты? Не переживай ты за меня! Все нормально, честное слово! – протянула Кира к ней руку, чтоб усадить рядом с собой на диван. – Ну ты как маленькая, ей-богу!

– Да уж, все нормально у тебя… – вяло махнула рукой мама. – Я же слышала, как ты с Кирюшиным отцом разговаривала!

– Да как?!

– Ну… оправдывалась будто… И еще, Кирочка… Хоть и показалось мне, что ты перед ним оправдываешься, но… будто одновременно ему же и дерзишь! Ты будь поосторожней с ним, Кира! И поуважительней! Он же отец твоего жениха все-таки!

– Жениха? Какого жениха, мам? Мне еще никто официального предложения не делал!

– Ну так сделает скоро, наверное! Все ж к этому идет!

– Мам, а я вот все время думаю… Нет, не все время, конечно, а так, иногда, находит вдруг на меня откровение какое-то… А может, я вовсе его и не люблю, жениха своего, а? Нет, он хороший, конечно, и родители его меня как родную приняли, и с работой все так хорошо устроилось, но…

Кира вдруг замолчала, так и не высказав до конца свою мысль. Испугалась, почувствовав, как затвердела в ее руках мамина ладошка, стала похожей на мокрый холодный камешек. Вообще, у мамы часто ладони такие бывали – холодные и влажные. Как говорила тетя Люся, абсолютно неврастенические. И еще – тетя Люся всегда вздрагивала и проговаривала одно и то же крепкое короткое словцо, когда мама к ней невзначай такой вот ледяной ладошкой прикасалась…

– Кира, не надо! Не продолжай! Я прошу тебя, не говори так! Это… это ужасно, что ты сейчас говоришь! – отчаянным шепотом взмолилась Елена Андреевна, выдергивая свою ладонь из ее рук и выставляя впереди себя маленьким щитом. – Не пугай меня, пожалуйста!

– Не поняла, мам… Чем я тебя так испугала? Тем, что Кирилла не люблю?

– Нет, совсем не этим ты меня испугала, дочь.

– А чем тогда?

– А тем, что… что ты у меня наивная такая выросла… Это я, я виновата, что не объяснила тебе вовремя…

– Чего не объяснила? Не понимаю, мам…

Елена Андреевна подняла на дочь грустные глаза, улыбнулась виновато – совсем чуть-чуть. Даже не улыбнулась, а будто дернулась резко лицом, и обнажились сразу все тщательно скрываемые морщинки, пошли лучиками по вискам, пролегли от носа к уголкам рта, сложились в две глубокие складочки между бровями. Вздохнув глубоко и будто вдвое при этом уменьшившись, она ответила на Кирин вопрос так, будто сама за произнесенные вслух слова заранее извинялась:

– Понимаешь ли, Кира… С недавних пор, как я понимаю, все умные женщины живут уже по новым правилам. И самый главный постулат этих правил гласит, что любовь и «замуж» – это совсем разные вещи… Нет, не так! Я сюда слово «секс» вставить забыла! В общем, любовь, секс и «замуж» – понятия несовместимые…

– О господи, мама! – с легким смешком отстранилась от нее Кира. – Вот уж не ожидала от тебя таких странных речей…

– Почему ты смеешься, Кира? Не надо над этим смеяться! Я твоя мать и знаю, что говорю! Я жизнь прожила!

Она и сама не заметила, наверное, как интонация ее голоса из виноватой и грустной превратилась в уверенно-учительскую, менторскую и абсолютно безапелляционную. Кира всегда раньше удивлялась этим голосовым материнским метаморфозам, а потом ничего, привыкла как-то. Так и представляла себе при этом, как ходит ее мать, учительница русского языка и литературы, по проходу между партами и вдалбливает таким вот голосом в голову ученикам: «В пьесе Островского!.. Образ Катерины!.. Луч света!.. В темном царстве!..»

– … Вот нам, Кирочка, например, в юном возрасте что внушали? – продолжала тем временем наступать на дочь Елена Андреевна. – Мол, любят не за что-то, а любят просто так! И знаешь, мы в это верили, как дурочки… И никто ни разу словом не обмолвился, что это самое «просто так» есть не что иное, как дорога в женскую неустроенную судьбу! А мы в эту пошлость верили, глупые! Да что там – мы… Ладно уж, наше время прошло, и бог с ним! Верили, и ладно! Обидно, что и в твое время эту пресловутую истину пытаются протащить, как призрак из прошлого. А на самом деле она давно уже никакой цены не имеет… Да мало того что цены не имеет – о нее можно запросто жизнь разбить вдребезги! Особенно таким наивным, как ты, хорошо воспитанным девушкам, умные книжки почитывающим…

Она замолчала, словно захлебнулась. Задышала глубоко и часто, прижав дрожащую ладошку ко лбу. Потом, будто устыдившись своей пламенной речи, скосила глаза на дочь и совсем не по-учительски протянула жалобно:

– Ну в самом деле, Кирочка… Согласись, что в моих словах рациональное зерно есть. Я не знаю ни одной пары, например, где бы все это совместилось – и любовь, и секс, и «замуж»… Если у кого семья образовалась, то там либо любви, либо секса нет… А если на женщину вдруг любовь великая свалилась, то там, наоборот, и «замужем» никаким не пахнет – вот тетю Люсю хотя бы возьми… И секс – он тоже сам по себе, как выясняется! Ему ни любовь, ни «замуж» вовсе не нужны!

Кира сидела, обхватив руками подтянутые к подбородку колени, слушала материнские неожиданные откровения и тихо удивлялась – ни фига себе вам, учительница литературы! Разумное, доброе, вечное! Как же! Господи, и куда наш мир катится, если вместо этого разумного, доброго да вечного нате вам – урок психологии на тему противоречий секса, любви да «замужа»…

– Чего ты молчишь, Кирочка? Ты, наверное, в ужасе от того, что я тебе говорю, да?

– Ну, вроде того… В нем в самом… В ужасе… – осторожно пробормотала Кира, повернув к матери голову.

– Ну да, ну да, я тебя понимаю, конечно… – тяжело вздохнула Елена Андреевна. – Я и сама от этого всего… просто хочу умереть иногда! Исчезнуть! Но если б только можно было взять и исчезнуть, закрыть глаза на эту новую жизнь, Кирочка! И остаться там, в старой жизни! Знаешь, просто невозможно работать стало! Мне даже кажется иногда, что меня и впрямь нет… Там, в той жизни, хоть душа какая-то у детей была, искренность живая, там они книжки читали… А эти? Я ж вижу, какие они сейчас! Я им про Пушкина, про Ахматову, а они под партой тупо и упорно свои кнопочки на мобильниках давят… Победила юные живые души мертвая техника, свой верх взяла! Не дети, а злобные роботы. Дети нового времени. Дети нового общества. Вот они и будут новые правила жизни определять! А потом их силой устанавливать! Хочешь не хочешь, а надо будет с их правилами считаться. И сейчас уже подстраиваться под них надо…

– Как подстраиваться, мам? Отделять любовь от секса и «замужа»? Или как там у тебя? «Замуж» от любви и секса?

– Ну вот… Я так и знала, что ты несерьезно к этому отнесешься… А зря, доченька! Умная женщина сама кузнец своему счастью! И разумный брак для нее – норма! А ты ж у меня умная, доченька… Надеюсь, моей ошибки не повторишь…

– Какой ошибки, мам? Это ты про отца, что ли?

– А про кого ж еще? Вот, кстати, тебе и показательный сюжетец для примера! И секс у меня с твоим отцом был – за уши не оттащишь! И любила его как, господи! Как в романах пишут! И замуж выскочила не глядя да о его слабом характере не задумываясь! Вроде живи – не хочу! И что? Что из этого получилось-то? Сплошное женское одиночество… Да еще и нищее к тому же! Нет, Кирочка, ты к моим словам прислушайся все-таки. Можешь и похихикать, конечно, вволю, это твое право, но рациональное зерно усвой, будь добра!

– Хорошо, мамочка, я обязательно прислушаюсь. И хихикать не буду, честное слово. И это… как его? Рациональное зерно тоже усвою. Может, и прорастет чего. Я же способная, мамочка! Все на лету схватываю! – шутливо приобняла она мать за плечи.

– И на Кирилла не сердись, ладно? Завтра обязательно с ним помирись!

– … И отдели «замуж» от любви! – подстраиваясь под материнский тон, по-учительски произнесла Кира. – И посади семь розовых кустов! И подумай о смысле жизни!

– Ну вот, ты опять… – сбросила ее руки с плеч Елена Андреевна. – Я с тобой серьезно, а ты…

– Не сердись, не сердись, мамочка! Все я поняла прекрасно, прислушалась и усвоила! И еще – устала очень. Вообще, какой день сегодня странный получился! Совсем я заплюхалась и в сомнениях, и в откровениях… Доживем до завтра, ладно? Будет день, будет и пища…


После первого трудного стажерского дня наступил второй. Тоже трудный. Потом третий. Потом четвертый. Так и покатилось время незаметно, мало-помалу набирая скорость. Кира и опомниться не успела, как пролетел месяц ее стажерской практики. Не заметила просто. Работы было много. Так уж получилось, что она быстро вошла в обойму, стала в их маленьком коллективе помощницей нарасхват. Сначала по просьбе Петечки написала первое в своей профессиональной жизни настоящее исковое заявление в суд – он не успевал, очень спешил куда-то. Петечка прочитал, хмыкнул, довольно покивал и исправлять ничего не стал. А потом задания от него посыпались на Киру, как дары из рога изобилия. Она их и рассматривала как настоящие дары. А как иначе? Зачем тогда она сюда пришла? Для этого и пришла, чтоб руку набить…