- Вот и все, Таблоид. Теперь лучше?

- Намного, - она ощупывает место пореза. – Спасибо!

- Не за что, - я собираю остатки пластыря и прохожу через всю кухню, чтобы выбросить в мусор. – Ты можешь снова идти играть, но будь поосторожней на этот раз, - дразню ее.

Харпер только качает головой и собирается удрать отсюда как можно скорее.

- Ты хорошо позаботилась о ней, - шепчет мне Сесиль на французском. Она стоит спиной к остальным невесткам, которые сейчас подшучивают над Харпер, при этом каждая из них осматривает ее, ища другие раны и царапины. – У тебя доброе сердце.

А я еще думала, что сумела сохранить свой маленький секрет втайне. Теперь у меня есть большие сомнения в том, можно ли что-либо вообще утаить от Сесиль Кингсли. Я улыбаюсь ей, выбрасывая мусор.

- Мерси!

- И, должна заметить, у тебя также хороший вкус, - подмигивает она мне.

- Судя по всему, этого не достаточно. – Я глажу ее по руке, а затем оборачиваюсь и облокачиваюсь о кухонную стойку.


* * *

Мы с папой заходим на кухню за индюшками. Он подходит к маме и целует ее в висок.

- Народ уже истомился в ожидании праздничного ужина, дорогая.

- Естественно. Они всегда хотят есть, это бесконечный процесс, - соглашается она, а затем замечает небольшую царапину на пальце. – Джонатан, что это?

Папа пожимает плечами, глядя на меня.

- Мы должны были забить еще одно очко, милая.

- Мама, - подключаюсь я, стараясь спасти папу. – Я не могу дождаться твоей жареной индейки, о которой давно мечтала.

Мама разгадывает мои намерения, но милостиво соглашается поддержать эту игру. Она открывает дверцу огромного холодильника и достает оттуда для нас двух больших индюшек.

- Жареная индейка? – спрашивает Келси с нескрываемым скептицизмом в голосе.

- Она просто великолепна, не могу припомнить ничего более вкусного, - уверяет ее Рене.

- Келс, хочешь посмотреть, как их готовят? – невинно интересуюсь у нее. Может, хоть теперь мне удастся вытащить Келс из этого опасного места.

- Конечно же, - любезно соглашается она.

Мы с папой загружаем свои подносы десятикилограммовыми тушками птиц и собираемся выйти на улицу. Келс помогает нам открыть дверь и проложить дорогу сквозь набежавшую ораву старших внуков, которые жаждут посмотреть на птиц.

Мы проходим по дорожке перед гаражом, где оборудовано место для готовки. Жерар и Люсьен стоят за оградой, а Жан и Роби развлекают младших детей, чтобы удерживать их подальше.

Жареная индейка – это самый главный ритуал в нашем доме на День Благодарения, так же как и в других кажунских семьях. На первый взгляд название этого блюда звучит как строчка меню в кафешках сети KFC, но это далеко не так. Мы не запекаем их в тесте, а полностью готовим индюшку в котле с маслом и вынимаем ее, когда она готова. Таким образом, она готовится быстрее, и ее мясо намного сочнее, чем обычно. Кроме того, мама добавляет туда невообразимо вкусную смесь кажунских приправ, и вся индейка пропитывается этим ароматом.

- Смотри, - начинаю объяснять Келс, - мы подогрели масло при помощи баков с пропаном. Затем нам надо их быстро опустить несколько раз в масло, чтобы убрать излишек воды с кожицы и предотвратить разбрызгивание масла, когда их полностью погрузят в него.

Пока я описываю весь процесс, Жерар и Люсьен берут птиц и проделывают все то, что я только что рассказывала. До нас доносится шипение, и из котлов вырывается небольшое облачко пара. Затем мальчики полностью погружают тушки в масло.

- И это все? – спрашивает Келс, когда мои братья возвращаются к своим стульям, чтобы наблюдать за процессом приготовления.

- Да.

- Сколько времени понадобится для этого?

- Около часа.

- Так быстро.

- Да. Но когда ты их попробуешь, милая… - при этих словах мой желудок начинает бурчать, что происходит всегда при воспоминании об этом деликатесе.

Келс смеется и краснеет.

Вот, черт.


* * *

Через два часа мы рассаживаемся за обеденным столом. Основной стол уже не вмещает всю семью, которая на данный момент состоит из двадцати трех человек, включая Келс. Поэтому мы принесли дополнительный стол и приставили его к основному. Маме никогда не нравилась идея отдельного стола для детей. Вся семья должна сидеть вместе, без различия в возрасте.

Поэтому мы все вместе сейчас сидим и смотрим на изобилие еды перед нашим взором.

- Боже милостивый, мама, сегодня ты превзошла саму себя! – восклицает Роби.

- Не преувеличивай, - пресекает она.

- Да, Роби, следи за своим языком, - хихикаю я и в тот же момент к моему удивлению Рене и Келс слегка бьют меня по рукам, каждая со своей стороны.

Папа прочищает горло.

- Помолимся Господу, - торжественно произносит он. Мы беремся за руки вокруг стола.

У Келс самые нежные руки среди всех.

Немедленно прекрати думать об этом.

- Господь, мы благодарим Тебя за этот день, за эту семью, которая придает нам силы. Мы благодарим Тебя за новых членов семьи, за то, что Ты благословил нас их приходом. Мы благодарим Тебя за эту еду и благодарим всех, кто приготовил ее. Дай нам силы на благие дела. Научи нас молиться, как Ты учил своих учеников, говоря им…

По окончанию молитвы все крестятся, и даже Келс. У меня не хватает духу сказать ей, что она это делает неправильно. Видит Бог, я тоже так делала пару раз, а ведь меня воспитывали в католичестве. Конечно, в те разы я была слегка с похмелья, а у нее это скорее из-за нервов и недостатка практики.

Мне так не хватает ощущения ее руки в своей.

Эх!


* * *

Я смотрю на нее, прислонившись к дверному проему.

Она сидит в гостиной на полу, вытянув свои длинные ноги, окруженная малышней, среди которой я замечаю Кристиана (старшего сына Роби и Рене), Томаса и Кейтлин (близняшек Жана и Элейн, которым два года), Ти-Жана и Энтони (дошкольников Жерара и Кэтрин и Жана и Элейн). И конечно же, в ее руках удобно устроился маленький Кларк.

Я улыбаюсь, глядя, как она щекочет их и гладит головки, уделяя внимание каждому, и передавая игрушки тем, кому надо. Кажется, все они прибежали к ней в ту же секунду, как только она присела, и она наслаждается каждой минутой, проведенной здесь.

И это неудивительно. Рядом находятся ее братья с женами, ее мама и папа, и все они собрались здесь на праздники и счастливы быть вместе. Неожиданно я чувствую комок в горле и понимаю, что мне надо срочно выйти.

Выхожу на веранду и сажусь на скамью-качели. Подбираю ноги под себя и смотрю на свой стакан с холодным чаем. Пальцем провожу по его поверхности, оставляя дорожку, которая тут же исчезает. Что-то похожее произошло и с моим детством. Я вздыхаю от этой мысли и подношу стакан к губам.

- Эй, Крошка Ру!

Она стоит на веранде передо мной. Я даже не заметила, как она подошла.

- С тобой все в порядке?

Я киваю, ничего не говоря, и улыбаюсь при виде Даниэль (восьмилетняя дочь Жерара и Кэтрин), которая падает на Харпер. Та присаживается на уровень ее глаз, обнимает малышку и целует.

- Тете Харпер нужно поговорить со своей подругой пару минут. Я приду к тебе попозже, ладно?

- Конечно.

- Отлично. Я скоро буду.

После этого ребенок бежит обратно к бабушке и кричит на весь дом:

- Тетя Харпер сидит на веранде со своей новой девушкой.

Харпер закатывает глаза и оборачивается ко мне с улыбкой, пожимая плечами.

- Извини. Ее учили, что подруга - это то же самое, что и девушка. Она все немного напутала.

- Все нормально, - уверяю ее. Мне нравится, когда она такая счастливая и расслабленная. – Здесь всегда так во время праздников?

- Так? – она поднимает бровь и показывает большим пальцем через плечо на комнату. – Это еще ничего. Твое счастье, что остальные члены расширенного состава нашей семьи не приехали сегодня. Тогда это был бы настоящий зоопарк.

Мне хочется плакать. Я еле сдерживаю слезы и трясу головой.

- Это просто невероятно.

Я знаю, что у меня дрожит голос, но ничего не могу поделать с этим.

- Эй! – она приседает передо мной, берет мою руку в свою и гладит ее. – Что случилось, Келс? Пожалуйста, скажи мне.

Я качаю головой и замечаю, что мои руки почему-то трясутся.

- Нет, ничего серьезного, просто всякие глупости.

Она берет стакан из моей руки и ставит его на землю.

- Ты почти плачешь. Что бы это ни было, это совсем не глупости.

Я смотрю на нее и вижу, что в ее невозможно синих глазах отражается настоящая забота обо мне. Чувствую, как по моим щекам снова текут слезы и знаю, что не могу им позволить скатиться вниз. Я перехватываю их кончиками пальцев.

Харпер нежно и заботливо говорит мне:

- Ну, пожалуйста!

Она садится передо мной, скрестив ноги по-турецки. Проводит большим пальцем по тыльной стороне моей руки. Кажется, она меня так просто не отпустит. Зачем это ей? Я же наверное только испорчу ей праздник.

- Знаешь, я наверное сегодня вечером улечу обратно в Лос-Анджелес, - еле слышно говорю я.

- О, нет, ты не можешь так поступить. Моя мама никогда не простит нас.

- Нас?

- Да, потому что если уедешь ты, уеду и я.

Я тихо смеюсь, и слеза наконец скатывается по моей щеке.

- Ты чудо.

- Если ты только сейчас это заметила, значит, в тебе есть некоторые задатки репортера, - она протягивает руку и вытирает ладонью слезу, - пожалуйста, скажи мне, - нежно просит она еще раз.

Я делаю глубокий вдох и смотрю на нее.

- Тебе это сильно не понравится.

- Я знаю. Но я хочу это услышать, а тебе это нужно рассказать.

- Я так обескуражена всем этим, - показываю на дом. – Если и есть полная противоположность таким отношениям, то это семья, в которой я выросла.

Она отнимает руку от моей щеки и кладет ее на мою ногу. Я чувствую, как мне тут же не хватает ее прикосновения к щеке.

- Я тоже выросла в очень влиятельной семье. Но мои мать и отец … ну, довольно даже того, что они мои мать и отец, а не мама и папа. Всегда только мать и отец. Я их единственный ребенок. Слава Богу. Мне невыносима одна только мысль, что у них мог бы быть еще один ребенок, которому бы довелось все это испытать. Знаешь, тот факт, что я родилась девочкой, очень сильно задел эго отца. Его единственный ребенок не был полноценным наследником.

- Потому что ты родилась девочкой, - предполагает она.

- Я провела свои ранние годы с нянями. Они хорошо относились ко мне, но моя мать всегда находила в них какие-нибудь недостатки. Они никогда долго не задерживались у нас. Мне кажется, как только она видела, что я привязываюсь к ним, то в ту же секунду их увольняла.

Мне хочется замолчать и ничего больше не говорить. Но нежное поглаживание моей ноги придает мне мужества сказать вслух то, что я никогда никому не рассказывала. Даже Эрику.

- Когда я выросла, меня отправили в настоящее турне по лучшим школам-интернатам в мире. И снова, как только я начинала заводить друзей и привязываться к учителям или другим взрослым, меня тут же переводили. Если я о ком-то слишком часто упоминала в разговоре, можно было вскоре ожидать смену школы. Моя мать говорила, это делалось для того, чтобы я получила всестороннее обучение.

Харпер дает мне стакан с холодным чаем, и я отпиваю глоток.

- Меня всегда привозили домой на главные праздники для того, чтобы показать меня перед их друзьями и партнерами. И в то время, как они развлекались за ужином, меня отводили в мою комнату, где я ужинала, глядя в телевизор или читая книгу. Всегда одна. Так я обычно проводила День Благодарения. Кино и попкорн не являются чем-то новым для меня.

- О, Боже, Келс, - она поднимается и садится рядом со мной, обвивая руками мою талию и крепко прижимая к себе.

На глаза снова наворачиваются слезы, и я шмыгаю носом, стараясь взять себя в руки. Мне очень уютно в ее объятиях. Так даже легче говорить.

- Рождество было всегда моим любимым временем, - я слегка улыбаюсь.

- На Рождество было получше? – ее низкий голос раздается прямо возле моего уха.

Я киваю. Мои слезы падают ей на блузку, и я вспоминаю единственного человека, которому удавалось превратить для меня Рождество в праздник.

- В Сочельник, когда они все были на праздничном ужине, я пробиралась на кухню. Наша повариха, Марта, всегда пекла рождественские пряники в виде игрушечных солдатиков и балерин специально для меня.

- Мы вдвоем съедали их и запивали большим стаканом свежего молока. Мне не разрешали его пить, когда я была ребенком. Моя мать считала, что я поправлюсь из-за него, но на Рождество я всегда ела горячие пряники и пила холодное свежее молоко. И мы болтали с Мартой, пока не заканчивался ужин. Тогда она проводила меня обратно в комнату и целовала. А утром я всегда находила от нее маленький подарок. Это были мои единственные подарки. Я никогда не рассказывала об этом родителям, потому что иначе бы они избавились от нее. Я не хотела потерять единственного человека, который заботился обо мне.