Опять это внутреннее чутье.

Он перестал обнимать ее и отстранился. Она попыталась вновь прильнуть к нему, обняв еще крепче и ища его губы своими губами, алыми от поцелуев и желания. Было что-то отчаянное в том, как она это делала, словно чувствовала, что должна стремительно нестись к последнему рубежу, не в состоянии наслаждаться путешествием. Казалось, она ужасно спешит.

— У нас еще будет время, чтобы предаться удовольствиям, — сказал он, одергивая мундир и поправляя кивер, который сбился на бок от их горячего объятия. — Сначала попробуй угощение, которое я приготовил для тебя.

— Угощение?

— Знакомство с восточными наслаждениями. Помнишь, ты спрашивала меня про карри в ту первую ночь, когда мы встретились?

Цвет ее глаз изменился, они приобрели оттенок грозового серого неба.

— Ты предостерегал меня, что это может быть больно.

— Больно может быть… от карри, — ответил он, нарочно сделав ударение на последнем слове, чтобы она гадала, что он имеет в виду. — Особенно в первый раз. Пока не привыкнешь.

Глаза ее расширились, выдавая беспокойство. Она не могла понять, о чем он говорит. Но именно этого он и добивался. Это жалкий способ вернуть себе самообладание и контроль над ситуацией, но он возымел действие, и Трев почувствовал себя чуть увереннее. На маскараде она ввела его в заблуждение, внушив мысль, что живет в борделе. Теперь они поменялись ролями.

— Мне не терпится отведать карри вместе с тобой, — сказал он. Потом секунду помолчал, впившись в нее взглядом. — Как думаешь, сможешь ты это вытерпеть?

Краска прихлынула к ее щекам.

— Я не… е знаю.

— Тогда не откажи мне в удовольствии. Если ты будешь моей Шехерезадой, то должна быть готова постигать тайны Востока. — Ты ведь доверяешь мне, не так ли? — Он вскинул брови. — И я могу доверять тебе?

Глаза ее вновь изменили цвет. Она явно что-то скрывает.

Когда Темперанс повернулась, чтобы взять накидку, висевшую на крючке у двери, ее чувства были в смятении. Почему она не взяла у него пятьдесят фунтов и не убежала, когда он давал ей такую возможность? Должно быть, она сошла с ума. Какой бес дернул ее уступить предательскому влечению к этому мужчине? Неужели вероломство Рэндалла ничему ее не научило? И если уж она желает мужчину, то почему именно этого, которого она рассердила своим враньем и своими фокусами?

Теперь он играет с ней, отвечая на каждый ее выпад своим. Ее поцелуй не вскружил ему голову. Он по-прежнему относится к ней с подозрением, ей грозит опасность потерять голову. Ее тело все еще пульсирует от горячего желания, которое он разжег своим поцелуем, и она хочет его, даже зная теперь, куда это может привести.

И он тоже знает. Он предупреждал ее в кофейне, что жесток. Он напомнил ей об унижениях, которым она подвергала его, когда брала над ним верх. Он предложил ей свободу и посоветовал как следует обдумать свой выбор. Неужели она не поняла, что он пытался ей сказать? Неужели согласилась на что-то, чего не понимает?

Она приготовилась вытерпеть все, что ей предстоит. Быть может, она лишь докажет, что является тем самым скорпионом, который смертельно жалит себя себе же назло. Но она не поддастся своему страху. Вытерпела же она все трудности и лишения после того, как отдалась Рэндаллу. Пусть Трев делает с ней все, что пожелает. Она переживет и это.

Возможно, она даже получит удовольствие от пытки, которую он приготовил для нее. Ей доводилось слышать о подобном от девушек из заведения мамаши Бриствик. Но это вряд ли. В ее короткой жизни уже было слишком много боли, и никогда она не превращалась в удовольствие, только обращалась еще большей болью. Боль возвращалась, еще сильнее, чем прежде.

— Я готова попробовать карри, — сказала она, поворачиваясь к своему мучителю.

— Отлично, — отозвался Трев, глядя на нее.

Он натянул перчатки, которые являются обязательным атрибутом джентльмена, и взял ее руку в свою только после того, как его теплая ладонь оказалась затянутой в прохладную кожу. Надеется, что это защитит его от той власти, которой может обладать ее прикосновение? Они спустились по лестнице, вышли на улицу и остановили кеб.

Кебмен высадил их возле ничем не примечательного здания на неизвестной улице. Трев снова взял ее за руку и подвел к какой-то двери. Понять, что за ней находится, было невозможно. Эта неизвестность нервировала. Он постучал, и спустя несколько секунд дверь распахнулась. Невысокий смуглолицый мужчина с тюрбаном на голове приветствовал их, произнося слова с сильным акцентом, который она не смогла определить. Он быстро поклонился и сказал Треву несколько слов на каком-то чужеземном языке, Трев ответил на том же языке, хотя его произношение чуть-чуть отличалось от акцента мужчины в тюрбане. Этот человек совершенно не обращал на нее внимания, старательно отводя глаза. Возможно потому, что он знает, что последует дальше?

Вдруг она почувствовала сильный, резкий запах экзотических пряностей. Когда ее ноздри затрепетали от приятного аромата, она на мгновение прикрыла глаза. Ей-богу, скорее бы уж узнать, чего Трев от нее хочет, и дать это ему. Куда лучше, чем игра ее буйного воображения.

Трев предложил ей руку и повел к двери, закрытой толстыми занавесями. Они были затканы цветочным узором, как та дорогая шаль, что была у ее мачехи и надевалась только напоказ. Он раздвинул занавеси, приподнимая тяжелую парчу, чтобы Темперанс могла пройти. От нее не ускользнуло, что толстые занавеси будут приглушать звуки.

Вся комната от пола до потолка была задрапирована роскошными тканями, создававшими впечатление шатра. Маленькие масляные лампы, расставленные по углам, отбрасывали бледный свет на рубиново-красный шелк, расшитый золотой нитью. Крошечные осколки зеркал, которыми был отделан потолок, разбрызгивали лучи света от ламп. Низкий столик, не выше ее колен, окружен диванными подушками и горами подушек под спину. Они выглядели такими мягкими. Идеально для любовной игры. Длинная тонкая палочка, воткнутая в медный держатель, источала головокружительный аромат, похожий на ваниль.

— Фимиам, — пояснил он, — для стимуляции чувств.

Она повнимательнее вгляделась в полумрак комнаты, но, к своему облегчению, не увидела никаких предметов, которые вызывали бы тревогу. Лишь медные кувшины да маленькие картины в рамах.

Он жестом предложил ей сесть на одну из подушек. Она подчинилась с некоторой опаской, но когда подошла ближе, разглядела детали одной из картин. На ней были изображены мужчина и женщина в восточных одеяниях, которые предавались любострастию в какой-то неестественной позе, переплетя руки и ноги. Пенис мужчины выглядел неправдоподобно длинным. Трев улыбнулся, увидев, что она разглядывает. Темперанс вспыхнула, отвела глаза и тут же пожалела об этом, услышав его смех.

Он устроился на подушке рядом с ней. Тело ее начало слегка покалывать от желания, вызванного сладострастной картинкой. Ванильный запах дыма, казалось, проникал внутрь, усиливая ее чувственный голод. Он поймал ее взгляд, и губа со шрамом изогнулась в полуулыбке. Она заставила себя ответить на его улыбку, стараясь сохранить самообладание, однако чувствовала, как с каждым вздохом вздымается грудь, хорошо видная в низком вырезе платья. Его взгляд одобрительно скользнул по ложбинке между грудей, потом он поднял глаза и спросил:

— Ты готова попробовать карри?

Она кивнула.

Кончиком языка он провел по верхней губе — невысказанный намек. Она услышала, как воздух с шумом устремился в его легкие, когда он глубоко втянул в себя аромат ванили. Но он не двинулся с места. Может быть, он ждет, чтобы первый шаг сделала она? Темперанс смело наклонилась к нему и провела рукой по щеке, удивившись, какая она гладкая. Должно быть, он побрился прямо перед тем, как прийти за ней. Он на мгновение закрыл глаза. Ему это нравится. Когда кончики пальцев коснулись чувствительной кожи возле уха, дрожь удовольствия пробежала по всему телу. Но потом он схватил ее руку и положил к ней на колени.

— Это потом. Сейчас время для… карри. Раджив виртуоз в этом искусстве. Пора нам вкусить плодов его мастерства.

— Раджив? — Он ведь не собирается использовать мужчину в тюрбане в их любовной игре? Но откуда ей знать? Она понятия не имеет, что ей предстоит. Это уже не тот Лондон, который она знает. А он? Как она вообще могла думать, что понимает его?

— Как пожелаешь, — прошептала она.

— Что ж, тогда насладимся его божественной стряпней. — Он дважды громко хлопнул в ладоши.

— Стряпней? — переспросила она дрожащим от страха голосом.

— Ну разумеется. Карри — это индийское блюдо. — На лице Трева промелькнуло озорное выражение. — Мы будем вместе обедать. А ты чего ожидала?

Насилия. Пыток. Жутких сексуальных извращений, неизвестных даже девушкам мамаши Бриствик.

И он намеренно удерживал ее в этом заблуждении. Глаза его поблескивали, из сумеречно-синих они стали сланцево-темными. Он с трудом сдерживал улыбку. Шельмец! Он играл с ней, отплатив ей той же монетой за шутку, что она сыграла с ним, когда заманила его в приют.

Но она не могла не восхититься изяществом его невинной шалости. Темперанс почувствовала, как широкая улыбка расползается по лицу, когда она пыталась побороть смех. Может, он и шельмец, но он говорит с ней на одном языке — причем так же хорошо, как и на непонятном наречии их экзотического хозяина.

Маленький мальчик раздвинул занавеси, и вошел Раджив. Он держал в руках большой медный поднос, уставленный разнообразными блюдами, от которых поднимался пар. Хозяин поставил поднос на низкий столик, поклонился, как джин из «Тысячи и одной ночи», и удалился, оставив их наслаждаться изысканной едой.

— Карри! — Трев счастливо вздохнул. — Вот уже несколько месяцев я не ел приличного карри. Раджив прекрасно его готовит. Раджива привез в Англию один генерал в качестве слуги. А когда хозяин умер, Раджив воспользовался наследством, оставленным ему генералом, и открыл этот ресторан для избранных. Он обслуживает только тех, кого ему порекомендовали другие клиенты. Мой друг, майор Стэнли, был так добр, что замолвил за меня словечко.

Трев поднял крышку одного блюда, с наслаждением понюхал содержимое и отложил крышку в сторону. Потом развернул то, что оказалось горкой лепешек, завернутых в вышитую ткань, взял одну, отломил от нее кусочек и обмакнул в зеленоватое месиво.

— Откуси совсем чуть-чуть, — предупредил он. — Я просил Раджива сделать блюдо не слишком острым, чтобы ты могла его есть. Но как у всех индусов, его понятие «неострое» может быть неожиданным.

Она взяла лепешку, поднесла ее ко рту и вначале понюхала, прежде чем откусить кусочек. Запах был сложным и незнакомым, но соблазнительным. Она слизнула каплю карри с лепешки. Вкус взорвался у нее на языке — острый, сладкий и пряный одновременно. И обжигающий. Ужасно обжигающий. Она проглотила, чувствуя, как жар растекается по горлу.

— О Боже! — выдохнула она, когда наконец смогла заговорить.

— Это поможет. — Он подал ей стакан какого-то сока.

Она сделала глоток. Сок был фруктовым, но очень странным, не похожим на то, что она пробовала раньше.

— Карри чудесно, — сказала она. — Если я закрою глаза, то смогу представить, что я в Индии.

— Это лишь бледное отражение волшебства Востока. — Он отломил еще кусок, обмакнул его и позволил себе насладиться восхитительным вкусом. — Если бы мы на самом деле были в Индии, ты бы слышала не слабое пение лондонских скворцов, а звонкие трели соловья и, быть может, даже отдаленное рычание тигров.

— Тигры. Какие они, должно быть, красивые!

— И смертельно опасные, не забывай об этом. Они нападают на неосторожных женщин, которые спускаются к реке постирать белье. Но они действительно прекрасны, как почти все в Индии. Прекрасное и опасное. Индийская лихорадка может превратить здорового мужчину в труп за один день. Здесь тебе намного безопаснее. Англичанки не слишком хорошо приживаются в Индии. Они чахнут и скучают по холодной картошке и вареным колбаскам.

— Я бы не скучала.

— Возможно. Ты храбрая. — Его неожиданная похвала согрела ее, как карри.

Он протянул руку к крышке на другом блюде.

— Это может быть острее. Попробуй только капельку.

Для нее это оказалось чересчур остро, но он ел с наслаждением, хотя тоже время от времени делал глоток-другой из стакана с фруктовым напитком. Язык и губы у него, должно быть, горели огнем.

— Слишком остро даже для тебя? — полюбопытствовала она.

— Для меня никогда не бывает слишком остро. — Он улыбнулся, и темные радужки его глаз заискрились.

Она гадала, каково было бы поцеловать его губы, пока они еще горят от вкуса карри. Обжег бы он ее или воспламенил желанием?

— Раджив зажарил фазана по-индийски. Это блюдо неострое. Позволь, я положу тебе.