— Ну… ну… Ах ты, маленькая потаскушка! Ты что же, хочешь…

Его голос звучал как-то странно. Эрика увидела, что Райнер беспокойно завертел головой. Значит, скоро он проснется. От страха у нее по щекам побежали слезы. Она уже не различала фигуру ван Драга. У нее была только одна цель: спасти себя и своего ребенка. Эрика еще раз ударила ван Драга и заметила, что попала в цель. Нет, он не имел права ее задерживать. Он ее не остановит! Она била его снова и снова, ослепнув от страха и паники. Вдруг ван Драг издал булькающий звук и упал на спину. Эрика бросила кружку, обхватила двумя руками Райнера, который тихо захныкал, и побежала к реке так быстро, как только могла.

Она чуть не упала, споткнувшись о какой-то корень на тропинке, но затем восстановила равновесие и прошептала Райнеру несколько слов, надеясь, что он успокоится. Если он сейчас громко заплачет, это услышит вся плантация.

Эрика бросила свою котомку с пожитками в первую попавшуюся лодку и затолкала ее ногой под сиденье. Райнера она тоже уложила в лодку, прежде чем снова выскочить на причал.

Эрике показалось, что прошла целая вечность, прежде чем ей удалось развязать веревку дрожащими пальцами. Она чуть не упала в грязь, когда сталкивала лодку в воду. Эрика быстро запрыгнула в качающуюся лодку и схватила весло в беспомощной попытке направить лодку по течению. Однако течение подхватило лодку и она быстро поплыла вниз. Эрика с облегчением вздохнула.

Женщина дрожала всем телом. Она ранила Эрнста ван Драга, а может быть, даже… Нет! Об этом ей нельзя было думать! Но даже если она только ранила его… Ее будут искать. Может быть, даже будут судить и посадят в тюрьму. Что же она натворила?

Эрика не могла уснуть. Она сидела в лодке, обдумывая случившееся. Райнер спал на подстилке в другом конце лодки. Его, казалось, не особенно волновали события этой ночи. Что же ей теперь делать? Если ее начнут искать, то все равно найдут. В конце концов, ей не удастся вечно прятаться вместе с Райнером, особенно учитывая ее состояние.

Усталая, растерявшая все свое мужество, Эрика обратила взор к небу. Скоро должно было взойти солнце. Нежная розовая полоса уже опустилась над кронами деревьев. И вдруг, словно движимая невидимой рукой, лодка закачалась. Сначала еле заметно, затем все сильнее и сильнее. Что это? Пороги? Скалы? Эрику охватил страх. Райнер заворочался. Эрика хотела положить ребенка поближе к себе, но для этого ей надо было пройти по лодке.

Оглянувшись по сторонам, женщина увидела веревку, которой лодка раньше была привязана к причалу. Эрика обмотала свободный конец вокруг своей руки и, шатаясь, попыталась встать. Это было роковой ошибкой. Лодка накренилась, и, прежде чем Эрике удалось восстановить равновесие, она упала за борт. Холодная вода сомкнулась над ней и выдавила воздух из ее легких. Фыркая и взмахивая руками и ногами, женщина вынырнула на поверхность.

Райнер!

Болезненный рывок вытянул Эрику из воды. Веревка! Она свисала из лодки!

Эрика не умела плавать, но течение несло ее следом за лодкой. Женщина отчаянно пыталась грести свободной рукой, чтобы подобраться ближе к лодке, что ей в конце концов все-таки удалось благодаря нечеловеческому напряжению. Эрика вцепилась обеими руками в борт и из последних сил попыталась подтянуться, однако чуть не опрокинула лодку. Невозможно! Если она будет залезать в лодку, то Райнер может упасть в воду. Эрика лихорадочно раздумывала. Ее пальцы болели. Долго она так не выдержит. Но если ей удастся хотя бы чуть-чуть управлять лодкой, может быть, тогда она сможет причалить к берегу?

Между тем течение было уже не таким сильным, и, казалось, лодка преодолела пороги. Эрика устало огляделась по сторонам. Какой из берегов, левый или правый, ближе — этого сказать она не могла. Женщина пыталась повернуть лодку, и постепенно ей это удалось. Эрика собрала все силы и стала плыть против течения. Затем лодка ударилась о сучья — значит, они почти добрались до берега. Но руки Эрики онемели, и она с ужасом почувствовала, как ее пальцы отпускают борт лодки.

Лодка снова повернулась носом по течению и стала уплывать от Эрики. Женщина держалась за веревку, отчаянно загребая свободной рукой. Тонкие ветки стоявших в воде деревьев вырывались у нее из рук, когда Эрика пыталась ухватиться за них. Вдруг что-то сильно ударило ее в грудь. Толстая ветка! Эрика вцепилась в нее. Если ей удастся обвязать веревку вокруг ветки, тогда, может быть, Райнер… Кто-нибудь все равно найдет лодку. Веревка лежала поверх ветки, значит, надо хотя бы раз нырнуть и обвязать ее, а ее тело, как надеялась Эрика, задержит лодку. У нее больше не оставалось сил. Райнер… Райнгард…

Пока Эрику не покинуло сознание, она еще раз глубоко втянула в себя воздух и проскользнула под веткой. Женщина успела почувствовать, как натянулась веревка и лодка одним рывком остановилась, а затем вода вытолкнула Эрику наверх. Она попыталась перевернуться на спину, чтобы посмотреть, действительно ли лодка остановилась. Нос лодки медленно покачивался вверх и вниз всего в нескольких метрах от Эрики, а над ее головой всходило жаркое солнце.

Последнее, что услышала Эрика, был тихий лепет ее сына.


Глава 2


Сын Мартины родился душной августовской ночью. Он приветствовал мир возмущенным криком, огласившим весь хозяйский дом на плантации. У Юлии стало легче на душе. У Мартины почти два дня продолжались схватки, и даже Питер стал проявлять беспокойство, когда в родовой деятельности не отмечалось никакого прогресса. Однако Амру и знахарка из поселка рабов пытались вселить в них уверенность в благополучном исходе. Юлия помогала женщинам как могла, приносила им горячую воду и свежие полотенца. Измученная Мартина смирилась с ее присутствием, и Юлия изо всех сил старалась внушить падчерице мужество, хотя сама находилась в шоковом состоянии. Юлия еще никогда такого не видела, а при одной мысли о том, что ей самой, может быть, когда-нибудь придется вот так же…

Амру попыталась успокоить ее:

— Миси, это самая прекрасная боль, которую может испытывать женщина. А когда ребенок появится на свет, все очень быстро забудется.

Но тем не менее Юлию трясло от страха, особенно в последние часы, когда ребенок Мартины стал наконец неудержимо рваться в этот мир.

Мартина держалась мужественно, но под конец окончательно выбилась из сил. Она посмотрела на своего сына, а затем потеряла сознание. Она уже не видела, как Амру и Юлия помыли малыша, завернули его в чистые простыни и положили возле нее. Раздувшийся от гордости Питер заглянул, чтобы посмотреть на сына. Однако Амру быстро выпроводила его из комнаты:

— Миси Мартине нужен покой.

Юлия осталась рядом с падчерицей, несмотря на то что сама чувствовала себя очень усталой и измученной.

Карл появился лишь на следующее утро. Он быстро оглядел своего внука, а затем бросил на Юлию многозначительный взгляд. Что отражалось в нем — злость или молчаливый упрек? Юлия этого не знала. Она сама во время беременности Мартины часто задумывалась о том, почему у нее нет детей, однако у Юлии не было объяснения, почему она не может зачать.

— Джульетта?

Мартина проснулась, когда Юлия вытирала ей лоб влажным полотенцем. Она по-прежнему не доверяла падчерице, но с уважением относилась к тому, как Мартина держалась прошлой ночью.

— Мартина, все хорошо! — ласково сказала она. — Вот, посмотри. — Юлия осторожно положила спящего ребенка на руки родильницы.

На лице Мартины появилось выражение тихой радости.

— Разве он не красавец? И такой крепкий! — Она нежно поцеловала своего сына.

Затем Мартина подняла глаза и положила ладонь на руку мачехи:

— Спасибо, что была со мной.

Юлия была потрясена выражением доверия на ее лице. Она выдержала взгляд Мартины, а затем ее взгляд обратился на ребенка.

— Отдохни. Я пришлю Амру, чтобы ты… Я имею в виду, ты ведь хочешь… Или вызвать кормилицу?

У большинства белых младенцев были черные кормилицы. Бытовало мнение, что это полезно для здоровья и фигуры молодых матерей.

Но Мартина решительно покачала головой:

— Нет, я сама буду кормить своего сына грудью. Ты только посмотри, какие у него глазенки…

Юлия оставила мать и младенца одних: ей нужно было умыться и что-нибудь съесть, потому что у нее уже урчало в желудке.

В коридоре Юлия встретила Питера. Он толкал перед собой черную женщину, державшую на руках спеленатого ребенка.

— Мартина проснулась? — коротко спросил новоиспеченный отец. — Я привел кормилицу.

— Мне кажется, кормилица не потребуется, Питер, — сказала Юлия так спокойно, как только могла.

Он сделал удивленное лицо:

— Но…

— Мартина сама хочет заботиться о ребенке.

Юлия надеялась, что Питер не будет устраивать скандал.

Она подтолкнула рабыню к выходу. Та явно обрадовалась тому, что теперь ей не надо будет несколько месяцев заниматься вторым, и к тому же белым, грудным ребенком, и оставила потрясенного Питера стоять в коридоре.

Они больше не говорили на эту тему. Лишь Карл однажды недовольно изрек:

— Значит, Мартине в течение следующих недель придется заботиться о ребенке в любое время дня и ночи, а в этом нет никакой необходимости. Зачем, в конце концов, тогда нужны рабыни?


Маленький Мартин требовал к себе много внимания. Юлия видела в нем сочетание черт сварливого отца и эгоистичной матери. Едва в доме становилось чуть-чуть спокойнее, как раздавался пронзительный плач ребенка. Мартина кормила его грудью, пеленала, купала и успокаивала, как могла. Однако это длилось недолго — у нее иссякли силы.

— Миси Мартине следует позволить ребенку покричать. Он должен научиться понимать, что получит все, но в свое время, — качая головой, упрекнула Амру Мартину за излишнее самопожертвование.

Но молодая мать упрямо вздернула подбородок:

— Амру, ты можешь поступать так со своими детьми. Но Мартин…

Ее любящий взгляд остановился на ребенке. Юлия подняла глаза к небу. Она тоже считала, что Мартина перегибает палку. Она не подпускала к ребенку даже Лив. Регулярное недосыпание и недоедание сказывались на ее организме, и через четыре месяца после родов Мартина стала похожа на привидение. Питер превратился в невидимку. Он, правда, гордо держал своего сына на руках, когда тот мирно спал, но как только ребенок начинал плакать, быстро передавал его матери. Питер снова переселился в дом для гостей, аргументируя это тем, что не может отдохнуть, из-за того что Мартина каждые два часа бегает к ребенку. В душе Юлии, однако, проснулся страх: она боялась, что по ночам он опять станет насиловать девочек-рабынь. Поздно ночью она выскальзывала на улицу и глазами Аргуса наблюдала за домом для гостей. Но там все было тихо. Казалось, Питер научился обуздывать свои инстинкты.


Однажды утром, когда Мартина и Юлия после завтрака отправились на веранду, молодая мать вдруг зашаталась и едва успела сунуть ребенка в руки Юлии, прежде чем у нее подогнулись колени.

Юлия закричала:

— Амру, быстрее!

Даже попугай взволнованно летал вокруг, хлопая крыльями.

Домашняя рабыня вбежала на веранду и помогла Мартине подняться, а затем усадила ее на стул. Она стала обмахивать молодую мать полотенцем, неодобрительно качая головой.

— Миси Мартина просто слишком много взяла на себя.

Юлия тоже выказала беспокойство.

— Мартина, так больше продолжаться не может, — осторожно произнесла она. — Ты ведь приносишь себя в жертву ребенку. Я думаю, пора искать какой-то выход. Одна из девочек все же могла бы…

— Нет! — Мартина, дрожа, сидела на веранде. Она с трудом отставила в сторону стакан с водой, который принесла ей Амру. — Я не хочу, чтобы одна из девочек… Они же совсем не знают, как…

Юлия вздохнула:

— Но Мартина, тебе нужно немного отдохнуть! И ты ведь не оставишь Мáртина без внимания. За ним будут ухаживать всего пару часов в день, чтобы ты могла поспать и поесть.

— Но…

Юлия могла понять страх Мартины, уверенной в том, что никто не сможет так хорошо заботиться о ее сыне, как она сама, но, поскольку сама Мартина с трудом держалась на ногах, надо было принимать решение, и очень быстро.

Однако проблема заключалась не только в матери, которая так неохотно отдавала сына в чужие руки, а прежде всего в самóм своевольном ребенке. Нельзя сказать, что не предпринимались попытки приучить Мартина к другим рукам. Но мальчика было очень трудно обмануть, и он начинал плакать при виде любого незнакомого человека, который пытался носить его на руках или начинал укачивать в колыбельке. И Лив, и Кири, и даже Амру потерпели сокрушительное поражение и с растерянным видом отдали ребенка матери.