Броуди и Меган пришли в ужас, когда Диана рассказала им о событиях минувшего дня.

— Господи, какой кошмар! — содрогнулась Броуди. — Не знаю, хватило бы у меня духу выплеснуть кипяток в лицо того негодяя.

— Я просто схватила первое, что подвернулось под руку. — На лице Дианы отразилось беспокойство. — Надеюсь, я не обварила его слишком сильно.

— Нашла о чем беспокоиться! — презрительно фыркнула Меган.

— Пусть даже он ужасный и страшный человек, мне бы не хотелось считать себя виноватой в том, что он лишится зрения.

В кухню, распространяя вокруг себя одуряющий запах масляной краски, вошла Ванесса, чтобы достать из холодильника бутылку минеральной воды. Естественно, Броуди не утерпела и рассказала ей об утренних приключениях Дианы. Ванесса отреагировала так, как они и ожидали, то есть ужаснулась, как, впрочем, и Рэйчел, которая спустилась подогреть Поппи бутылочку молока. Диана улыбалась робко и смятенно, слушая охи и ахи вокруг себя. Нет, она ничуть не сожалела о том, что мужчинам не дали увести с собой тех бедных девочек. Но тот факт, что она плеснула в лицо одному из нападавших кипятком, не давал ей покоя. Мысленно она все время возвращалась к этому. Ванесса же с видом знатока заявила, что Диана продемонстрировала типично женское отношение к насилию.

— Мы не можем заставить себя причинить зло другим людям, даже когда нас избивают. Если бы женщины физически были сильнее мужчин, то на планете давно бы воцарились мир и спокойствие, — несколько нелогично закончила она свою сентенцию.


В один прекрасный день Ванесса вдруг с невероятным изумлением обнаружила, что ничуть не скучает по большому миру. И это при том, что она всегда считала себя исключительно занятым человеком. Каждый ее день был расписан буквально по минутам, и она никогда не сидела без дела. Такова была специфика ее работы: она или разговаривала по телефону, или работала на компьютере, или проводила совещание. В обеденный перерыв Ванесса или ела у себя в офисе за рабочим столом, или вела клиента в престижный ресторан, или сама принимала подобное приглашение. Даже оставаясь в одиночестве в своей квартире, что случалось чрезвычайно редко, Ванесса составляла план того, что ей предстояло сделать завтра или на следующей неделе.

По вечерам и в выходные дни они с Уильямом, что называется, выходили в свет — иногда вдвоем, иногда в компании друзей. Они частенько отправлялись в Лондон, чтобы посмотреть какой-нибудь спектакль или представление, после чего останавливались на ночь в мотеле, а в воскресенье просто бродили по улицам и магазинам.

Но сейчас Ванесса редко выходила из дому, если не считать прогулок ранним утром по пляжу, регулярных, раз в две недели, визитов в поликлинику вместе с Рэйчел и Поппи и набегов на магазин Леонарда Гослинга, чтобы пополнить запасы принадлежностей для рисования. При этом однообразие ее жизни ничуть не беспокоило Ванессу. Ее горизонты слегка расширились в том смысле, что теперь она уже не сидела целыми днями в четырех стенах. Если позволяла погода, как бывало почти всегда — чудесная ранняя весна сменилась восхитительным летним теплом, Ванесса проводила время в саду с кистью и красками. Питаться, как-то незаметно для себя, Ванесса привыкла в маленькой столовой внизу. Однажды Рэйчел застала ее там в одиночестве, и с того времени они стали иногда обедать и ужинать вместе. Несколько раз Ванесса кормила Поппи из бутылочки. Странное это было ощущение — держать на руках крошечное человеческое существо. Описать свои чувства она не могла, в них было нечто мистическое и таинственное.

Ванесса больше не ломала голову над вещами, которые раньше безраздельно владели ее мыслями. Она перестала читать газеты и смотреть выпуски новостей по телевизору, так что имела весьма смутное представление о том, что происходит в мире за оградой «Каштанов», не началась ли где-нибудь очередная война и не наступило ли очередное перемирие.

Она стала находить утешение и удовольствие в собственном невежестве. Оказывается, отныне ей не о чем беспокоиться. Ей даже было жаль Диану и Броуди, которым каждый день приходилось покидать уютный мирок особняка. И стычка Дианы с мужчинами, посягнувшими на благополучие Иммиграционного центра и его обитателей, потрясла Ванессу до глубины души.

Стоя на следующее утро перед мольбертом с кистью в руках, Ванесса как раз размышляла о случившемся. Окно в комнате Рэйчел было распахнуто настежь. Девочка что-то напевала Поппи. Ванесса слышала, как в ветвях деревьев шуршат белки. Время от времени они спрыгивали на землю и гонялись друг за дружкой по траве. Над цветочными клумбами, высаженными по периметру сада, деловито жужжали шмели и пчелы, и Ванесса различала даже странные звуки, которые издавали кузнечики. Меган как-то объяснила ей, что по-научному это называется стрекот и что возникает он оттого, что кузнечики потирают лапки. Время от времени землю под ногами сотрясала легкая, едва заметная дрожь — это по другую сторону высокой насыпи, поросшей травой, проходил поезд.

Идея следующей картины пришла в голову Ванессе вчера ночью, когда она уже задергивала занавески, собираясь лечь спать, и женщина едва сдержалась, чтобы не взяться за кисть немедленно.

В окно заглядывала ущербная луна, и по восхитительному бархатно-черному небосводу тут и там были рассыпаны серебряные шляпки звезд, которыми он крепился к изнанке окружающего мира. В неверном лунном свете покатая крыша дома напротив отливала серебром, и на сверкающем фоне далекого горизонта черными угрожающими силуэтами высились деревья. Ярко-зеленая днем трава утратила свой изумрудный блеск, почти сливаясь с темнотой, и садовая мебель стала едва-едва различимой.

Ванесса легла спать с образами будущей картины, запечатлевшимися в ее воображении, и на следующее утро, когда она проснулась, они ничуть не померкли. За окном висело затканное серо-розовой кисеей небо, а окружающие предметы в саду сверкали всеми красками нового дня.

Ванесса установила мольберт на обычном месте, среди деревьев, и принялась за работу. Рисовала она торопливо, почти без остановок, стремясь как можно быстрее перенести образы из своего подсознания на холст. Быть может, для кого-то серебристая крыша и стала бы проблемой, но Ванесса разбавила глянцевую черную краску ослепительными полосками белой и осталась вполне довольна полученным эффектом.

По мере того как работа приближалась к концу, Ванесса ощутила, как в груди у нее поднимается сладкое волнение. Ей не терпелось увидеть, как будет выглядеть ее последнее творение, когда каждый сантиметр холста окажется покрыт слоем яркой краски.

— Привет. Я так и думала, что найду вас здесь.

Ванесса подняла голову. В сад вошла Эйлин, свекровь Броуди. Откровенно говоря, Ванесса восхищалась Эйлин, которая нашла в себе мужество бросить мужа-деспота после сорока пяти лет супружеской жизни. Кроме того, самолюбию Ванессы льстило и то, что Эйлин находит ее работы просто потрясающими.

— Не стану вам мешать, — сказала Эйлин, присаживаясь к деревянному столу. — Но когда вы закончите, мне бы хотелось поговорить с вами кое о чем.

— Я уже почти закончила.

— В таком случае могу я приготовить для вас чашечку кофе, когда вы будете готовы?

— Буду очень вам благодарна. Мне черный, без молока и сахара. — Ванесса больше не утруждала себя регулярным взвешиванием, но по тому, что ее одежда становилась все свободнее, она видела, что продолжает сбрасывать вес.

— Отлично. Значит, я отправляюсь на кухню.

Ванесса ничего не ответила, хотя и отметила краешком сознания, что Эйлин вошла в дом. Когда же она появилась вновь, на этот раз с подносом в руках, на котором стояли две дымящиеся кружки, картина была уже закончена. Ванесса задумчиво стояла перед мольбертом, склонив голову к плечу. Нет, она не оценивала свою картину и не восхищалась ею, а просто стояла, наслаждаясь ощущением того, что ее замысел перенесен на холст и что теперь она может забыть о нем.

— Можно мне посмотреть на вашу работу? — Не поворачивая головы, Ванесса кивнула, и Эйлин подошла поближе. — Потрясающе! — выдохнула она. Каждый раз она говорила одно и то же. — Просто потрясающе. Теперь я понимаю, почему вы изобразили луну невероятно огромной, создавая впечатление, что стоит поднять руку над головой и до нее можно дотянуться. — Она с мольбой взглянула на Ванессу. — Можно я возьму ее себе?

Ванесса понятия не имела, отчего луна и впрямь вышла столь пугающе огромной — она даже не заметила этого, пока Эйлин не обратила внимания на этот факт.

— Разумеется, вы можете забрать ее, — ответила Ванесса. Она щедрой рукой раздавала свои картины направо и налево, главным образом, потому, что теряла к ним интерес сразу же после того, как заканчивала их.

— Я бы все-таки хотела, чтобы вы позволили мне заплатить за картину, — сказала Эйлин. — Это уже третья, которую вы мне дарите. Вы говорите, что не примете от меня денег, но давайте я хотя бы сделаю вам маленький подарок перед тем, как вернусь в Лондон на эти выходные. Быть может, у вас есть какие-нибудь пожелания?

Ванесса надолго задумалась, но так и не смогла решить, чего же ей хочется больше всего: ювелирные украшения ее не интересовали, равно как и косметика, одежда или духи.

— Хотите, я подарю вам книгу о живописи? — предложила вдруг Эйлин.

— Рисовать я уже научилась. — Ванессе не хотелось читать что-либо о технике работы с кистью, масштабе, перспективе или о том, как и с чем смешивать краски.

— Нет, нет, я совсем не это имела в виду! — всполошилась Эйлин, драматически закатывая глаза. — Разумеется, вы умеете рисовать, но, быть может, вам будет интересно почитать биографию Пикассо, Ван Гога или еще кого-нибудь из выдающихся живописцев?

— Это очень мило и любезно с вашей стороны, но нет. Я чрезвычайно польщена тем, что вам понравились мои рисунки, и готова подарить вам еще столько картин, сколько вы захотите. Но мне за них ничего не нужно.

— Ах, Ванесса! — с чувством вскричала Эйлин. — Вы не представляете, какая вы замечательная женщина! Я так рада, что мне выпало счастье познакомиться с вами.

— Вы мне льстите. Но все равно спасибо. — И Ванесса покраснела, пожалуй, впервые в жизни.

— Знаете, мне тут пришла в голову одна мысль, — заявила Эйлин, когда обе они уселись за стол. — По-моему, вам самое время устроить выставку своих работ.

Ванесса поперхнулась горячим кофе.

— Не говорите глупостей, Эйлин, — с трудом выдавила она, смахивая с глаз выступившие слезы.

— И никакие это не глупости. Я знаю людей, которым, как и мне, нравятся оригинальные рисунки. Но дело еще и в том, что ваши картины невероятно оригинальны. Я имею в виду, что никакому художнику и в голову не пришло бы изобразить то, что рисуете вы, по крайней мере, в той манере, в какой вы это делаете. У вас это получается… так естественно и правдоподобно. В ваших работах чувствуется бездна воображения. И вы сумели облечь его в плоть и кровь своими красками и цветами. — Эйлин говорила так искренне, что Ванесса была тронута. — Я нисколько не сомневаюсь в том, что ваши картины будут продаваться, как горячие пирожки. Если вы не хотите брать за них деньги, отдайте их на благотворительность, например в Иммиграционный центр Дианы.

— Ну и где же, по-вашему, я должна устроить свою выставку? — с улыбкой поинтересовалась Ванесса. — В Картинной галерее Уокера? Или в Тейт-галерее?

— Прямо здесь, — ничуть не смутившись, ответила Эйлин, обводя взглядом чудесный сад. — Пошлите приглашения корреспондентам из «Кросби геральд» и «Ливерпуль-эхо». Они непременно упомянут о вашей выставке, как только узнают, что прибыль от нее пойдет на благотворительные цели. Диана все организует, а Меган и Броуди с радостью ей помогут.

— Я подумаю над вашим предложением, — пообещала Ванесса. — Но, пожалуй, лучше отложим эту идею до тех времен, пока я не напишу еще несколько картин. — Ей не хотелось, чтобы в газетах упоминалось ее имя, не говоря уже о фотографии, которую могли увидеть Уильям или ее семья. Как только Эйлин уедет, Ванесса благополучно забудет об этой безумной идее насчет организации выставки.

Тут она вспомнила, что Броуди устраивает прощальную вечеринку по случаю отъезда Эйлин. Пожалуй, стоит нарушить свое затворничество, съездить в город и купить себе что-нибудь новое из одежды.


— Каким был твой отец, Диана? — полюбопытствовала Броуди как-то вечером. Они с Дианой сидели в столовой и обедали. Во всяком случае, Броуди называла это обедом, хотя Диана пообедала в своем Центре еще в полдень, как все нормальные люди, а сейчас ограничилась чаем. Закатное солнце заливало ослепительными лучами тот уголок комнаты, в котором устроились женщины, в то время как остальная часть столовой уже погрузилась в темноту. Контраст получился разительный, без полутонов и плавных переходов.